Гошка с Никиткой были уже совсем близко от буфетчика, как их неожиданно притиснул к стойке какой-то высокий мужчина и протянул буфетчику две пустые пивные кружки.
— Дяденька, вы ж без очереди!.. — несмело сказал Никитка.
— Ещё чего! — Взмокший, распаренный «дяденька» кинул на ребят беглый взгляд. — А вы тоже за пивом? Нельзя детишкам, нельзя!
— Нам только бубликов… — начал было Никитка и вдруг осёкся — перед ним стоял Кузяев.
— Дядя Ефим! — воскликнул Гошка.
Кузяев развёл руками и рассмеялся:
— Скажи на милость, земляки-односельчане объявились. А ну, шагайте за мной. — Он провёл мальчишек и Ельку в угол закусочной и кивнул на сидящего за столиком Никиткиного отца. — А этого «дяденьку» узнаёте?
— Тятька?! Ты? — вскрикнул Никитка.
Дядя Вася удивлённо уставился на сына, Гошку и Ельку:
— Откуда вы? Зачем приехали-то?
— У буфетной стойки встретил, — фыркнул Кузяев. — На пиво нацеливались. Видать, по всем статьям ретивые.
— Да нет, мы за бубликами, — покраснев, объяснил Никитка и, окинув взглядом стол, заваленный распотрошёнными раками, подумал: «И чего они бражничают среди белого дня?»
Кузяев поднялся, взял со стула фуражку, напялил на голову:
— Ладно, Егорыч, я пошёл. А ты подумай, о чём мы говорили. Может, что и подвернётся подходящее для меня.
— Подумаю, — сказал дядя Вася, — но обещать не могу.
Когда Кузяев ушёл, он направился к буфетной стойке и вскоре принёс ребятам связку бубликов, тарелку с колбасой и три бутылки ситро.
— Вот, заправляйтесь. Так как же вы в город-то попали?
— Мы… мы с Гошкой просто так, на грузовике прокатились, — призналась Елька.
Дядя Вася поднял за подбородок опущенную Никиткину голову:
— А ты зачем? Или с матерью плохо? Уж не в больнице ли она?
— Да нет, с мамкой ничего, — с трудом выдавил Никитка.
— Погоди, погоди, — остановил его отец.
— А она писала мне, что приболела.
— Да здорова она, здорова! — покраснев, выкрикнул Никитка и рассказал о том, как мать, притворившись больной, отказалась работать на свиноферме, как она устроила сегодня выезд на базар и как заставила его заниматься торговлей.
— Вот и мы поневоле торгашами заделались, — призналась Елька. — С Никиткой лук и редиску вместе продавали. Только не по базарной цене.
Никитка достал деньги и сунул отцу.
— Возьми вот, отдай мамке. А то она ругаться будет, что продешевили.
— Вот они, какие дела на белом свете, — вздохнул дядя Вася. Он уже давно замечал, что Ульяна всё дальше и дальше отходила от колхоза, занялась своим хозяйством, огородом, птицей, считая, что теперь только так и надо жить.
Но то, что Ульяна, прикинувшись больной, отказалась работать на свиноферме, занялась торговлей на базаре и втягивает в это дело Никитку, явилось для Василия полной неожиданностью.
Не было для Василия секретом и то, что происходило в Клинцах. Бывая в деревне сам и встречаясь с приезжавшими в город колхозниками, он знал, что делает новый председатель, за какую необычную затею взялась Александра Шарапова. Колхозники говорили об этом кто с радостью, кто с опасением, но все верили, что в артели должно что-то измениться.
«Возвращался бы и ты домой, — приглашали они Василия. — Дело и тебе найдётся, будет где развернуться».
Да и на заводе шло немало разговоров о возвращении бывших колхозников в деревню, к земле.
А вот сегодня Василия на улице встретил Кузяев и затащил его в закусочную. Разоткровенничавшись, он попросил земляка помочь ему устроиться в городе на работу, желательно по торговой части.
«А люди, говорят, обратно в колхозы едут», — заметил Василий».
«Может, где и есть такие, только не в Клинцах», — усмехнулся Кузяев.
И принялся рассказывать, как Николай Иванович помешался на свиноводстве. Он завёл столько поросят, что они к концу года сожрут все артельные доходы, и новый председатель погорит, как и Калугин. А вместе с ним провалится и Александра Шарапова, которая так необдуманно связалась с летним лагерем. Зато вот Ульяна поступила куда разумнее — отказалась от работы на ферме.
«Толковая у тебя жена, Василий, — похвалил Кузяев. — Оборотистая, расчётливая, всё наперёд видит. С такой не пропадёшь!»
Но эта похвала только насторожила Василия. Если уж Ульяну хвалит такой человек, как Кузяев, — значит, дело неладно.
— Чего ж с мамкой-то теперь делать? — заговорил Никитка. — Она стала вроде как и не колхозница, на работу не ходит. Три козы завела, собирается купить второго поросёнка.
И Никитка рассказывал, как мать мечется по округе, где только можно, жнёт серпом траву, таскает её в мешках скотине. А травы нужно всё больше и больше. Даже у Митяя покупает траву и платит за каждый мешок деньгами или клубникой.
— Злая стала мамка, раздражительная, смотрит на всех с недоверием, во всём видит подвох и обман и устаёт так, как никогда не уставала на колхозной работе. И никто в деревне за такое усердие её не уважает и не ценит. Все говорят, что Ульяна Краюхина осатанела от жадности, зовут её единоличницей, бюллетенщицей, Ульяной-луковичкой. А какой она огородище развела! Будет теперь меня на базар без конца таскать. — Никитка вдруг засопел и всхлипнул. — А я вот возьму и не поеду больше. Не поеду, и всё тут! И пусть мамка хоть убивает меня!
— Ну-ну, ты не хнычь! — Василий привлёк сына к себе и задумался.
В трудный позапрошлогодний год, послушавшись совета Ульяны, он ушёл в город и поступил на завод слесарем. Но кто же знал, что так получится с Ульяной, с Никиткой? Что в Клинцах так низко упадёт доброе имя Краюхиных?
Нет, ему, пожалуй, нельзя больше оставаться в городе и жить вдали от семьи.
Никитка всё ещё продолжал всхлипывать и размазывать слёзы по лицу.
— Ладно тебе, утрись, — хмуро сказал Василий и, посмотрев на часы, вспомнил, что ему пора на вечернюю смену на завод. — В воскресенье обязательно дома буду, сынок. И с матерью поговорим.
В этот же день, вернувшись в Клинцы и забежав в правление колхоза, Елька с Гошкой рассказали Николаю Ивановичу о своём необычном путешествии в город.
— Ну и хитра Краюхина! — покачал головой председатель. — Разжалобила всех, бюллетенчиком прикрылась.
А ещё Елька с Гошкой рассказали о встрече с дядей Васей в городе.
— Так, — заметил Николай Иванович, — значит, он про Ульяну и Никитку всё знает. Это хорошо. Теперь задумается, что ему делать. Завтра буду в городе, обязательно к Василию зайду.
На другой день, вернувшись из города, Николай Иванович сказал Никитке, чтобы в субботу он ждал отца домой.
Суббота наступила через три дня, и Никитка с Гошкой встретили дядю Васю за околицей деревни.
Доехали с ним на попутном грузовике до правления колхоза и помогли выгрузить вещи. Вещей на этот раз было больше, чем обычно: рюкзак, рыжий чемодан, плетёная сумка и объёмистый узел с одеялом, подушкой и одеждой.
— Тятька, — спросил Никитка, — а зачем одеяло с подушкой?
— А так нужно, — ответил дядя Вася. — Распрощался я с городом.
— А куда же теперь? — встрепенулся Гошка.
— Домой, ребята. К земле, в колхоз. Уговорил меня Николай Иваныч. Давненько он осаждал меня. Да я и сам вижу — большие дела в Клинцах начинаются.
Никитка от радости толкнул Гошку в бок, но всё же ещё раз переспросил отца:
— А ты насовсем? Это уж твёрдо, без обмана?
— Всё ещё сомневаешься? — усмехнулся отец. — Совсем-совсем, сынок.
Подошли к дому Краюхиных, и дядя Вася пригласил Гошку зайти. Он привёз для него и Никитки кое-какие подарки.
— Да не знаю, — замялся Гошка. — Тётя Ульяна на меня сердитая, даже от ворот поворот показала.
— Ну ладно, с этим мы потом разберёмся. А сейчас держи-ка, я кое-что привёз тут.
Дядя Вася развязал сумку, достал связку бубликов с маком, кулёчек конфет, несколько коробочек карандашей, книжки в цветных обложках и всё это протянул растерявшемуся Гошке.
— Бери, бери! Мишку с Клавой угостишь.
Прижимая к груди подарки, Гошка медленно побрёл к дому. В груди у него что-то тоскливо заныло. А хорошо, когда отец возвращается домой. Вот если бы у него был отец…
Оставив вещи в сенях, дядя Вася и Никитка вошли в избу.
— Вот и кстати, что приехал, — обрадовалась Ульяна, увидев мужа, и принялась разводить самовар.
Потом она спросила, получил ли Василий отпуск на работе. Время сейчас летнее, горячее, забот по хозяйству набирается много, к тому же приближается сенокосная пора.
— Всё будет… И сенокос, и жатва, и пахота. Время на всё хватит, — переглянувшись с Никиткой, успокоил жену Василий.
— Чего это вы переглядываетесь, как заговорщики? — насторожилась Ульяна. — И при чём здесь пахота, жатва?
— Потерпи малость. Будет ещё у нас с тобой разговор. Напои-ка чаем сначала.
