Ее принял в большом кабинете проректор — довольно молодой мужчина в ослепительно белой рубашке и темном костюме. На стене, за его спиной, висел портрет Тимирязева. Сидя за столом, проректор листал тонкую папку, принесенную ему секретаршей, и, шевеля бумажками, говорил Соне:
— Видите ли, мы ничем не сможем вам помочь. Во-первых, вы не оформили академический отпуск, во-вторых, четыре года — большой перерыв. Вы все науки забыли.
— Я помню, я повторяла, — робко сказала Соня.
— Сомневаюсь, — ответил он, продолжая листать папку. — Но главное, зачем вам институт не по профилю?
— Я уеду, — тихо сказала Соня. — В село уеду.
— Все обещают, когда поступают. А потом агрономы и зоотехники идут приемщиками в «Химчистку» или в обувное ателье.
— Оно мне снится, — сказала Соня.
— Снится? — не понял проректор и лишь теперь посмотрел на Соню.
— И речка, и туманы на лугу, и как на дойку идут…
— Сниться может все, — усмехнулся он. — Особенно в ваши годы. И все-таки — почему вы бросили институт? Два курса, хорошая успеваемость. — Он поворошил бумажки в папке. — И так просто бросить? Не понимаю.
— У меня сын родился, — сказала Соня.
— Сын — это хорошо, но… Ваш муж тоже железнодорожник?
— У меня нет мужа, — ответила Соня.
— А-а… Да-а-а… И все-таки выход у вас один: поступать снова на первый курс на общих основаниях. Но конкурс нынче возрос: в прошлом году было три абитуриента на место.
— Я буду поступать, — упавшим голосом ответила Соня.
И, поняв, что разговор закончен и время пребывания ее в этом кабинете истекло, она поднялась и пошла к дверям, испытывая какую-то великую вину перед собой.
18
— Парень, парень, ты куда? Посторонним нельзя! — встала из-за столика старушка-вахтерша, когда Миша уже прошел мимо нее.
— Мне в справочном сказали: здесь Соня Быховец живет, — вернулся к ней Миша.
— Живет, в тридцать первой. Только я не пущу… — Начала было старушка, но в это время в дверь ввалилась толпа парней и девушек, и старушка переключилась на них: — А вы куда?
— На танцы! Бабуся, здесь танцы?..
— За угол, за угол ступайте. Там наш клуб железнодорожный, — выпроваживала их вахтерша и, оглянувшись, крикнула Мише: — Куда пошел, ее дома нету!
Но Миша уже был на лестнице и сделал вид, что не слышит.
Когда в дверь постучали, Вовкин «поезд», составленный из стульев и табуретки, был у самой двери. Вовка толкнул стул, и «паровоз» врезался в дверь, открыл ее.
— Ты к нам? — спросил Вовка Мишу и сказал: — А меня нет дома, я в поездке, видишь?
— Вижу, — ответил Миша. — Это какая комната, тридцать первая?
— Ага, — кивнул Вовка.
— А Соня где живет? Тетя Соня Быховец.
— Мамка? Здесь! Она сейчас в свой институт поехала, — деловито объяснил Вовка. — Она уже все экзамены сдала, только узнать надо: прошла или провалилась.
— Постой, постой… Ты что же, сын ее? — растерялся Миша.
— Сын, — ответил Вовка, возясь с «вагонами». — А ты думал!
— Вот как… — с прежним изумлением сказал Миша.
Он перешагнул через табуретку, вошел в просторную, солнечную комнату. Хорошая мебель была в комнате, красивые шторы висели на окнах.
— Значит, ты один дома? — Миша с интересом оглядывал Сонино жилье.
— Один.
— И не боишься?
— Я ничего не боюсь, я Гагарин, — серьезно ответил Вовка и предложил: — Хочешь покататься?
— Я тяжелый, поезд не пойдет, — улыбнулся Миша.
— Да ты понарошку садись, а сам стул толкай, — объяснил Вовка.
— Ну, давай, — согласился Миша, берясь за ножку стула.
Они потащили «поезд» по комнате.
— Чух-чух, пых-пых!.. Ту-ту!.. — усердно выкрикивал Вовка, затем объявил: — Стоп, выходи, Горловка! — Он вскочил на ноги и стал раскланиваться по сторонам: — Здравствуйте… Привет, привет!.. Аллочка, какой загар!.. Как мы рады, как мы рады!..
— Ну, здравствуй, — засмеялся Миша. — Тебя как зовут?
— Вовка, — ответил тот и спросил: — Знаешь, куда мы ездили?
— Знаю, в Горловку.
— А вот и нет, мы в Сосновку ездили, — хмыкнул Вовка. — Это село такое, больше города.
— Точно, — подтвердил Миша. — Я сам в Сосновке живу.
— Так ты приехал? — удивился Вовка.
— Приехал.
— А где твои вещи?
— На вокзале оставил, в камере хранения.
— Из самой-самой Сосновки приехал? — слова спросил Вовка, как-то странно поглядывая на Мишу.
— Нет, братка, сейчас не из Сосновки. Я немножко в Сибири жил, работал там, деньги зарабатывал.
— А-а, — разочарованно протянул Вовка, потом спросил: — А у тебя много денег?
— Много, целая куча, — улыбнулся Миша.
— А у нас мало, — сообщил Вовка. — Видишь, мы какую мебель купили? Всю мамкину заначку бухнули. Теперь всегда до получки стреляем.
— Это плохо, — сказал Миша, поражаясь недетской речи Вовки. Достал папиросу и спросил: — У вас можно курить?
— Можно, — разрешил Вовка. — Я окошко открою.
Он внимательно смотрел, как прикуривает Миша, вдруг спросил:
— Ты водку тоже пьешь?
— А почему ты спрашиваешь?
— А зачем тогда куришь?
— Ну, как тебе сказать? Курю, и все.
— А мамка не курит, — похвастался Вовка. — Она у меня чудачка.
— Почему же?
— А-а, ей каждый день похожий сон снится.
— Да ну?
— Ага, — кивнул Вовка. — Как поспит, сразу говорит: «Опять мне, Вовочка, наша речка снилась. И петухи снились, и папка твой снился», — пискливо проговорил Вовка.
— А где твой папка? — осторожно спросил Миша.
— Он в Сосновке живет, его Юра зовут, — похвастался Вовка. — Он разные задания делает, потом поделает и скоро приедет.
— Да?.. — задумался Миша.
— Да, — хвастливо ответил Вовка. — А ты думал!
— А вот и я! — сказала Соня, входя в комнату, и замерла на пороге. — Господи!.. Откуда ты взялся?! — бросилась она к Мише.
Они обнялись и расцеловались. Вовка во все глаза смотрел на них.
— Ну, дай я на тебя погляжу!.. — взволнованно говорила Соня. — Вот не думала, не ждала тебя!..
— Неправда, еще как ждала! — крикнул Вовка. — Это же папа! Это папа Юра из Сосновки, он немножко в Сибири жил. Сама говорила, а теперь не помнит! — Вовка подбежал к Мише, обнял его за колени.
— Глупый ты мой, глупый! Это твой дядя! — Соня подняла Вовку на руки. — Смотри, какой у тебя дядя… Дядя Миша.
— А зачем тогда целуетесь, если не папа? — насупился Вовка.
— Дурачок, ничего-то ты еще не понимаешь. Ну, погуляй в сторонке, погуляй… — Все тем же прерывистым, взволнованным голосом говорила Соня, опуская Вовку на пол. И спросила Мишу: — Ты насовсем?
— Насовсем, — ответил тот. — Надоело в стороне от дома, как Млечный путь, болтаться. И договор по вербовке как раз кончился.
— А мы… мы вот так и живем… С Вовкой живем. Комната теперь у нас своя. Комиссия как-то была, потом официально от работы комнату выделяли. Я и не надеялась. Теперь, знаешь, типы встречаются — и не поймешь, с добром он к тебе или притворяется, правду говорит или обман все это. Я прямо уже совсем какому не верила. А этого Коновалова, что в бытовой комиссии, жуть как ненавидела. Меня комендант Еремчик им пугал: узнает, мол, про Вовку, выселит в два счета. А он узнал и комнату нам выделил. Еще и с садиком, сказал, поможет. Был бы садик у Вовки, жили б, не тужили мы, — улыбнулась она. И вдруг голос у нее дрогнул: — А в село я не езжу… стыдно… Ох, Миша!.. — тяжело выдохнула она и припала к его плечу.
— Ну-ну, не надо… Уладится все, — говорил он, поглаживая ее плечи. — Поживу немного с вами, у меня отпуск долгий. После домой поеду, там и обоснуюсь. Куда ж мне от дома деваться? С тобой и поедем. Чего уж там, чего нам стыдиться?
— А все же боязно, Миша. Боязно мне. Я ведь маме только письма пишу… И ни разу с ним, — она скосила глаза на Вовку, — ни разу не побывала. Признаться во всем боюсь. Даже маме не могу признаться… — Соня утирала слезы, говоря все это.
— Обрадовалась! — сказал притихший было Вовка. — Она всегда плачет, когда весело. Наверно, в институт проскочила!
— Проскочила, Вовчик, проскочила! — Соня приподняла Вовку и зачмокала его в щеки. И уже совсем весело сказала: — Ну-ка, мужички, расставляйте по местам стулья, а я быстренько на стол соберу.
И когда вся еда уже была выставлена на стол, когда возбужденная, разрумянившаяся Соня, такая красивая и так юно выглядевшая в своем голубеньком, к тому же модном ситцевом платье, подвязанная белым фартуком, уже отцедила сварившуюся на электроплитке картошку в мундирах и над столом дымно заклубился густой картофельный пар, когда все они, втроем, уже уселись за небольшой квадратный столик и Миша открыл привезенную с собой бутылку дорогого марочного вина, и когда уже Вовка потянулся к бокалу с налитым ему лимонадом, — тогда нежданно для всех какой-то хрясткий стук, точно каблуком, потревожил дверь, и в дверь, открывавшуюся во внутрь комнаты, стала вплывать, в буквальном смысле слова вплывать, ярко одетая женщина — до того ярко одетая, что впору было зажмуриться.
