— Не знаю, — подумав, согласился Чернов.
А Варфоломей вспомнил свою недавнюю ночь в ледяной пещере с Ноэ. Они сидели, прижавшись друг к другу, было холодно. И она шепнула:
— Знаешь что?
— Что?
— Мне хочется, чтоб тебе однажды вдруг стало плохо… — сказала она, — так плохо, чтобы вдруг появилась я… а потом так хорошо, так хорошо, что я могла бы опять уйти.
Он спрятал руки к ней под кухлянку, под мышки, прижался… Нашел губами ее губы, и ему стало горько.
«Она меня считает неудачником, — подумал он. — Она меня жалеет. Она сильнее меня и не подозревает об этом. Тут, впрочем, никто ни о чем не подозревает… Как все странно».
Поездка Глории была успешной. Она побывала на всех самых отдаленных охотучастках. Машкин колесил по тундре и побережью, как мог старался, но в неделю они не уложились, и на исходе второй недели, когда все было закончено, он принял решение идти прямо на Горячие Ключи.
— Мы пропустили все сроки, — сказал он Глории, — ребята больше ждать не будут, они наверняка уже вышли на Ключи.
Глория молчала. Ей было все равно куда идти, лишь бы с Антошей. Да и дело сделано, лора возвращаться. Многое успела понять она в тундре рядом с Машкиным, ко многому приглядеться и многое открыть и в нем и в себе.
Он сидел в охотизбушке и брился, глядя в зеркальце компаса. На него глядело усталое, черное, заросшее лицо.
— Мда-а… две недели не видел себя, — вздохнул Антоша.
— Две недели без зеркала? — воскликнула она. — Ни разу? Ой, я бы за это время по себе соскучилась!
Он засмеялся. И подумал, что Варфоломей, наверное, раз по сто на день смотрится в зеркало.
Антоша поймал себя на мысли, что он неприязненно стал думать о всех мужчинах, которые были знакомы с Глорией. Но выбрал он из всех почему-то Варю.
На последнем перегоне перед Горячими Ключами Антоша остановил машину. Планируя свою дальнейшую судьбу и ища в ней место для Глории, он говорил, говорил проникновенно, не глядя ей в глаза и не снимая руки с рычагов вездехода:
— От вас требуется немного — сохранять мне верность в течение первых двух лет нашей семейной жизни. Когда вам это удастся, вы привыкнете, и за остальные годы мне не придется волноваться. Хорошо?
Он повернулся и посмотрел ей в глаза.
— Не надо сейчас говорить «нет». Никогда не поздно сказать «нет». Будет желание — скажете «нет» в поселке. Пока у нас много времени, чтобы подумать, путь длинный. Впереди Ключи, там ждут ребята, и там мы отдохнем.
Антоша сказал ей все. Вытер внезапно вспотевший лоб. Он оробел от собственной смелости, а Глория слушала его и улыбалась.
Утром почти у самого балка удалось взять возвращающегося с лежбища медведя. Он покидал косу, уходил во льды. За ним долго и напряженно наблюдал Чернов, приказал даже потушить печь и не шуметь.
Это был крупный экземпляр, около четырехсот килограммов, — молодой сильный зверь.
После всех обмеров Чернов укрепил на его шее радиопередатчик, единственный в экспедиции. Металлический ошейник служил передатчику антенной. Теперь, пока будут работать батарейки, всегда можно узнать местонахождение зверя, его маршруты. На полярной станции установлена аппаратура, и показатели датчика расшифруют быстро. Только бы не повредил зверь ошейника во льдах или в драке.
— Вот для тебя-то я эту амуницию и берег, — похлопал медведя Чернов.
— Была бы шея, хомут найдется, — самодовольно изрек Христофор, делая запись в дневнике.
— Еще бы пару хомутиков, — печально вздохнул Чернов.
— Как назовем? — спросил Христофор.
— Пиши «Радист». Ставь номер и кличку Радист.
— Хорррош! Так и запишем.
— Ну, пока! — сказал медведю Чернов. — Выходи на связь, живая эмблема Арктики!
— До связи! — сказал Христофор.
Варфоломей закрыл фотоаппараты, Ояр поставил карабин на предохранитель, и все гуськом потянулись в избушку.
Пока разжигали печь и ставили чай, медведь успел подняться.
— Снимай телевиком, как встанет, — сказал Чернов Варфоломею.
Варфоломей сменил объектив и забрался на крышу балка.
Чернов наблюдал в бинокль лежбище. Барон по-прежнему ковырялся в моржовой гуще.
Наконец Радист ушел.
— Чья очередь насчет обеда? — спросил Чернов.
— Моя! — ответил Винтер и принялся открывать банки.
— После обеда примемся за Барона, ближе к вечеру.
— А если сейчас? — спросил Варя. — Вечером свет не тот. Хотелось бы на слайд…
— Гм… — вздохнул Чернов и пристально долгим взглядом посмотрел на Варю. — Барона… мы… убьем, — раздельно и как бы для себя тихо сказал Чернов. — Снимать не придется. Нечего это снимать.
— Как убьем? Зачем?
— Нужен материал, — ответил Христофор. — У нас есть лицензия и нужен материал.
— Жалко ведь. Совсем домашний, свой. Никому не мешает… — недоумевал Варя.
— Нам тоже жалко, — сказал Чернов. — Но Барон болен. Вот и выясним почему. В лаборатории. И нужен он нам весь.
— …но в разобранном виде, — подсказал Ояр.
— Да. Нужны ткани, почки, сердце, кровь, печень, желудок его, кишечник, паразитофауна, жир, шкура — короче, все нужно!
— Но как же? — упорствовал Варя. — Совсем ведь ручной. В прошлый раз Ояр его лопатой по заду шлепнул — и он даже не огрызнулся!
— Он старый и больной…
— Здоровые, в общем-то, одинаковые, — объяснил Ояр. — А тут аномалия. В медведе столько еще неясного! И причины болезней, и причины смерти.
— Здоровье тоже не шибко ясно, — поддержал Христофор. — Механизм приспособления — проблема номер один. Приспособления к низким температурам. К длительным голодовкам. Механизм ориентации — проблема номер два. Он же великий арктический путешественник…
— Пока что в нашем деле одни проблемы, — усмехнулся Чернов.
— Вот, скажем, его печень, — продолжал Ояр. Он готовил обед и перевел проблему на кулинарные рельсы. — В пятидесяти граммах печени витамина А столько, сколько хватит человеку на год. Съешь кусок — и окочуришься, от гипервитаминоза… вот так…
— Чукчи и эскимосы всегда зарывают печень, чтобы не досталась собакам, — сказал Христофор.
— А другого нельзя? — жалобно опросил Варя.
— Экий гуманист нашелся! — засмеялся Чернов. — Одного, значит, можно, другого нельзя. Ишь ты!
— Дак привык как-то…
— Науке нужен Барон. Как знать, может, он и тебе нужен.
— Решение «медвежьих проблем» — это в конечном итоге решение многих проблем и в изучении организма человека. Да, да, не удивляйся. Все живые модели природы, изучение их тайн — путь к изучению тайн человека. Человека мы ведь тоже знаем мало, не волнуйся. И чем больше будем изучать, тем больше будет новых проблем. Это диалектика. Лягушек вот убивают — тебе не жалко? А сколько они дали науке!
— Раз надо… — вздохнул Варя.
— Мы не браконьеры и не охотники. И медведя у нас защищают с пятьдесят шестого гада… Я бы вообще запретил всякую любительскую охоту на птиц и зверей. Не понимаю я этого… — сказал Чернов.
Со временем запретим. Вот на острове с этого года ни одного выстрела не будет, — пообещал Ояр.
— Оно понятно, заповедник. А я вообще, — ответил Чернов.
— А в других странах? — спросил Варя.
— Сейчас всюду в арктических странах запрещена охота на белого медведя, — ответил Ояр. — Акт семьдесят четвертого года.
— Какой? — не понял Варя.
— В тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, — терпеливо втолковывал ему Ояр, — СССР, США, Норвегия, Канада и Дания заключили соглашение о международной охране медведя. Соглашение выполняется хорошо.
Ояр поставил сковородку на стол (первое обычно подавалась на ужин), достал миску с сухарями.
— Сегодня все закончим, ребята, — сказал Чернов, — а утром подадимся на Ключи. Соберемся сегодня вечером после работы, упакуемся, а утром рано выйдем. Идет?
— А кто пойдет на Барона? — спросил дежурный по кухне Ояр. — Останься за меня здесь, Варя, а?
Варфоломей молчал. Посмотрел на Чернова.
— Пойдут все, — твердо сказал Чернов.
Горячие Ключи — небольшое озеро на дне распадка, окутанное паром, темное пятно среди сверкающей белизны залитого солнцем снега. Крутые бока сопок защищают озеро от ветра. Через высокий перевал — единственная дорога, а дальше — вниз, к избушке.
От избушки далеко в озеро тянутся мостки, а на самом конце мостков — домик, прилепился как птичье гнездо на самом краю. Строеньице махонькое — четыре человека уместятся еле-еле. Не для людей дом — для одежды.
В домике можно раздеться, если на улице снег, и тут же рядом со скамейками (пола нет) окунуться в горячую воду, нырнуть и между сваями выплыть на просторы озера. Пока купаются, снег не заметет твою одежду, мороз не схватит — вот для чего строеньице.
