— Кажется нам чудом, что богдыхан счел подарки великого русского царя данью. Весь свет знает: великий царь Руси и могуч и богат, от многих народов дань получает, сам же никому никогда не платит и не платил.
Памятуя слова государя нашего, Алексея Михайловича, сказанные нам при отъезде посольства, мы доподлинно передали их вельможным людям богдыханова двора: „Бог благословил и передал нам, государю русскому, править единой и великой Русью и с гордостью и правдой рассуждать со всеми странами на Востоке, на Западе, на Севере и на Юге…“
Асканья-амбань в обиде ответ держал таков:
„Богдыхан — суть бог земной, равного ему на земле не может быть“. Асканья-амбань приказал собираться к отъезду из Пекина в Москву, пока богдыхан не разразился гневом, от коего спасенья-де никому не сыскать.
Вечером, хоронясь, пришел к нам Фердинанд Вербист. „Богдыхановы люди, — молвил он, — прослышали о расколе в русском посольстве и тому рады“. Мы проведали у Вербиста, каковы скрытые думки богдыхана и его советников, спросили, боится ли он русской силы? На то Вербист клялся: маньчжуры перепуганы силой и храбростью казаков на Амуре, строением славной крепости Албазин, она стоит скале подобна. Листа ответного русскому царю не отпишет богдыхан, дабы можно пойти войной и крепость разорить, а казаков повывести вконец, земли по Амуру-реке захватить…
Июля 15 дня.
На дворе посольства нашего шум и переполох. В паланкине, шитом шелком, принесли носильщики колая — главного богдыханова посланца, мужа важного, надутого, строптивого. Повелел колай собрать немедля всех людей посольства. Из паланкина кричал тонкоголосо:
— Будете ли грамоту богдыхановой светлости принимать, упав на колени?
Люди нашего посольства молчали. Колай пуще гневился, кричал громче. Тогда грек Спиридон, а с ним и другие в робости отвечали:
— Будем!
Мы же, посол царский, тому воспротивились: — Такому позору не бывать! Как писан лист великому царю будет? И не написано ли в грамоте обид владыке Руси?
Колай, словно оса жалючая, вскипел, замахал рукой:
— Принимайте, как мы повелеваем!..
Грек Спиридон и его ближние, числом малым, сказали колаю:
— Пусть писан лист по-вашему, примем! Посол Николай нам не указ. Мы дети боярские!.. Сами по себе властны!..
Иные же люди посольства противились, отвечали:
— Не примем! Царскому послу подвластны!..
Дабы лист тот позора ради не принять, надумали мы хитрое, требуя до зари будущего дня помешкать, — мол, мудрость древняя такова: „Многажды примерь — единожды отрежь“.
Июля 16 дня.
Заботы наши тщетны, товары царской казны и людей посольства, как и прежде, мертвой грудой лежат при дворе. А богдыхановы люди лукавством преисполнены, на уме держат думку свою: тот товар при нашем спешном отъезде задаром иметь.
Памятуя о наказе государя нашего: сыскать в Китае для царевой казны преславный камень — чистый лал, мы с большим старанием тот наказ желали выполнить. Купцы китайские каменьев-лалов казали много. И те каменья мелки и светом тусклы и негожи. Сыскался человек кровей латинских, тот человек скрытно поведал: есть-де камень-лал, сиянию солнца подобен, ценой тот лал дорог и у посла казны-де на то не хватит. Купцы родовиты Голландского царства тот лал купить не смогли: столь дорог. Молвили мы, что потребно лал принесть, дабы разглядеть его красоты и сияние. Лал, в ларчике скрытый, китайский купец доставил нам в воскресенье. Открыв дверцы ларца, увидели мы чудо: лал солнце-лазурный, со светлой каплей родниковой сходен и ростом велик. Такого лала на земле, окромя этого, не сыскать… Зачали мы с купцом вести торг долгий. Цену купец поставил восемь тысяч лан серебром. Бились мы в поте лица с купцом более двух недель, и для казны царской купили тот лал — изумруд великий и славный — за три тысячи лан. То доброе дело сотворили.
Июля 25 дня.
Богдыхановы посланцы в дерзости ругали нас, посла царского. Прислав подарки для государя русского, велели выйти во двор и пасть на колени, хоть лил дождь и грязь вокруг была, оттого многие стали коленями в грязь. Богдыхановы посланцы горделиво глядели на то позорище. Сочли мы это за предерзость, ниц не падали и колени в грязи не марали.
Богдыхановы посланцы кричали и грозились, и оттого наши люди, не желая и дальше сидеть взаперти, все на колени пали, мы же, посол царский, дабы не обронить чести русского царя, положили в грязь подушку бархатну и на ту подушку одно колено преклонили, приняв опись подарков богдыхановых.
Грамоты же великому государю богдыхан не послал, и колай молвил, что слово богдыханово: ждать с три и более недели. Указ и слово его непреклонны.
Каковы муки?.. И каково надобно терпение?
Август 23 дня.
Богдыханов скорый посланец вести принес и радостны и горьки. Великий богдыхан велел русскому посольству собираться немедля к объезду. А листа великому государю отписываться-де не будет, и посла царского Ни-ко-ля за грубияна считает, и впредь для эдакого посла все ворота в Китайском царстве запрет наглухо…
Сентября 3 дня.
Сборы наши коротки. Китайские вельможи отменно злобны, и гонят нас прочь со своей земли. Приехал важный посланец от китайского властелина и громкогласно молвил: „Коли вы в ночь не оставите города, вытолкаем вас силой, на то богдыханово слово дано. А товары ваши бросайте где хотите: телег, лошадей, верблюдов давать не велено…“
От таких подлых угроз товары наши богдыхановы родичи и иные его близкие люди ценою дешевой купили. К заходу солнца доставили посольству нашему сто телег, сто пятьдесят лошадей, сто верблюдов и быков. Из города нас выгнали.
Отслужили молебен дорожный. Сердцем воспрянули люди посольства, памятуя о долах, горах, городах и селениях Руси пресветлой. Нам же, послу царскому, горечи разъедают сердце пуще острого железа. Ради упрямства богдыхана и его злонравных советчиков дела государевы, кои потребно было с китайским владыкой уладить, по-прежнему в разрыве остались. Хитрости наши и старания многие оказались пустыми. Честь же народа русского и могущество Руси, слава господу, не уронили мы, и пусть властелин Китая и впредь памятует, что Руси коленопреклонной ему вовек не видеть. Истинно в мудрых книгах помечено: „Оглядись, кого гонишь, не пришлось бы перед гонимым не колени пасть“.
А что прописано нами в сей книге о Китае и китайцах и прибавлено на вкладных листах, сгодится на долгие времена, ибо, взяв перо, поклялись мы перед иконою Спаса помечать виденное и слышанное дополнительно. И хотя со спесивой гордостью богдыхан китайский похваляется мужеством и славой, и что-де он на всей земле един царь, а все иные царьки малые, мы же, посол Русского государства, с помощью божией тайны многие прознали и в книгу положили. Не страшны Руси пресветлой гордость и угрозы богдыхана. Маньчжурский его трон стоит на горе, а гора-то огненна, а огонь-то раздувают китайцы, а китайцев-то тьма-тьмущая. Не сгорела бы та гора дотла. Зря богдыхан нашим, посла русского, терпением пренебрег, зря надувался и грозился; от грозы завсегда все врозь, а русские в кучу. Помечаем в книге накрепко, то и государю нашему сказывать будем: жить надобно с китайцами в мире, однако рубежи наши не уступать».
Гаснет лампада. В сумерках тени серы. Николай Лопухов, закрыв крышку тайной книги, озирается пугливо. Тихо… Спит царский посол. Отрок снимает с шеи повязку, в нее кутает бережно мудрую книгу. Открыв дорожный ларчик, книгу прячет. Ларчик кладет под голову. Сон далек… Николай Лопухов не закрывает глаз.
Чудеса Китайской страны плывут перед ним, как стая облаков на небе лучезарном. Отрок оглядывает старца: в нем заложен мудрости клад и трудолюбие беспредельное. Отрок тихо поднимается и, взяв свою шубу, ласково покрывает спящего старца. А сам, подойдя к оконцу, встречает утреннюю зарю в радости и гордости, не чувствуя усталости после ночного труда. Слышно ржание лошадей, крики верблюдов, людской гам. Караван собирается в далекий путь.
Путь тот на Москву…
Плыл по Амуру белый туман. Окутал он черные воды, потонули в нем леса и горы. Слилось небо с землей, не видно ни луны, ни звезд.
Неспроста «богдыхановы глаза» так долго глядели на Албазин с другого берега Амура. Они тайно переплыли Амур и осенней ночью подожгли нивы албазинцев, угнали много скота. Немало казаков обнищало вконец. У Ярофея Сабурова покрылись виски снежной порошей.
