— А из полей тем временем возвращается лучшая бригада, — говорит Боб. — Снова задумчивый танец перед сельсоветом. Шуршат колосья и злаки, падают с неба снопы, непрерывно растут на фоне силосных башен стога и копны, противоречиво, но неудержимо ползет вверх кривая удоев…
— Конец второго акта, — говорит Эрик. — В начале третьего акта противоречия сгущаются еще сильнее. В колхозе очень плохо обстоит дело со сдачей кефира и ацидофилина…
— Третьего акта не надо, — говорит Руфа, — пора разъезжаться, ребята. У родителей сегодня много гостей будет. Я вместе с вами в город поеду.
…Вот вам, уважаемый товарищ Голованов, репортаж о начале каникул в великосветском обществе на даче у Руфы, написанный вашей спутницей по экскурсии в музей Изольдой Ткачевой… Интересно, если судить по этому репортажу, получится из меня журналистка? Как ты думаешь?.. Эрик и Боб с их склонностью к юмору, сатире и гротеску наверняка станут фельетонистами. А мы, что будет с нами?.. Очень хочется как можно быстрее начать работать и ускорить приближение нашей взрослой жизни.
Одним словом, не только вы там у себя на берегах Волги набираетесь журналистского опыта. Мы тут в Москве тоже делаем пробу пера, хотя и шутливую. Но, что поделаешь — других впечатлений пока нет… Очень хочется поговорить, Тим… О многом. Жду тебя.
Изольда».
Павел Пахомов и Тимофей Голованов возвращались в Куйбышев. Очерк о лучшем экскаваторщике был написан и отправлен в редакцию.
В последний раз шли Пашка и Тимофей по улицам Жигулевска. Морозные дымки поднимались над крышами домов. С вершины горы Могутовой доносился грохот камнедробильного завода. Слышались вздохи и удары невидимых в тумане копров на перемычке. Над котлованом будущей гидростанции, над клубами пара, огнями электросварки, как всегда, гремела музыка Бетховена.
На центральной площади, возле здания управления строительством, где Павел и Тимофей рассчитывали пристроиться на какую-нибудь попутную машину, идущую на левый берег, было пусто. Павел и Тимофей целый час простояли на площади — ни одна машина не проехала мимо. Все сильнее и сильнее становился мороз. У Пашки с его злополучными сапогами начали мерзнуть ноги.
— Скажите, пожалуйста, а почему сегодня машин совсем нету? — обратился Тимофей к вышедшему из здания управления человеку в белом дубленом полушубка.
— А вам куда ехать?
— На тот берег.
— Не уедете, — уверенно сказал человек в полушубке.
— Почему?
— Сегодня все машины брошены на перевозку бетона. Мороз увеличивается, сорок градусов к вечеру будет. Твердеет бетон на заводе.
— А рейсовый автобус?
— Отменен, холодно… Если вам срочно нужно на тот берег, идите к самому спуску и ждите почтовую машину. Она скоро должна пройти.
Человек в полушубке посмотрел на Пашкины сапоги и покачал головой:
— Впрочем, в такой обуви ехать сегодня на левый берег я вам не советую. Опасно.
Поскрипывая толсто подшитыми валенками, он ушел. Тимофей вопросительно посмотрел на Пашку.
— Вернемся в гостиницу?
— Никогда, — бодро сказал Пашка, постукивая сапогом о сапог. — Из-за каких-то паршивых сорока градусов возвращаться? Удачи не будет. Пошли на спуск.
Пройдя несколько кварталов, они вышли на берег Волги. Улицы были пустынны, словно вымерли. Мороз разогнал жителей города по домам.
Стояли на спуске еще минут двадцать. Пашка прыгал на месте, поджимал ноги, выбивал чечетку. Тимофей хмуро наблюдал, за ним.
В конце улицы показалась идущая к Волге крытая брезентом полуторка с белой почтовой полосой наискосок на борту.
Пашка и Тимофей вышли на дорогу и подняли руки. «Почта», не останавливаясь, мчалась прямо на них. Тимофей сделал шаг назад.
— Не отходи, — сказал Пашка, не опуская руки, — а то не остановится.
Полуторка, дребезжа и подпрыгивая, была уже совсем рядом. Пашка твердо стоял на самой середине улицы.
Машина резко затормозила.
— Чего надо? — заорал шофер, высовываясь из кабины. — Уйди с дороги!
— Айда в кузов! — крикнул Тимофею Пашка и побежал вокруг машины.
Он бросил в кузов свой рюкзак и схватился за задний борт. Тимофей тоже бросил в кузов рюкзак, но в это время машина, взревев мотором, тронулась с места.
От неожиданности Пашка выпустил борт. Машина запрыгала по дороге.
— Садись на ходу! — закричал Пашка Тимофею.
Машина уходила вперед.
— Куда же он? — кричал на бегу Тимофей. — Там же наши вещи!
Рванувшись, Пашка в два прыжка догнал грузовик и снова вцепился в кузов. Шофер со скрежетом переключил скорость, и «почта» убыстрила движение.
Пашка оглянулся. Тимофей бежал в тяжелых валенках в двух шагах от него, широко открывая и закрывая рот. Пашка отцепил одну руку от борта и протянул ее Тимофею. Групкомсорг Голованов ухватился за Пашкин рукав.
Машина шла под спуск все быстрее и быстрее. Пашка притянул Тимофея к борту.
— Хватайся за кузов! — крикнул Пашка.
Тимофей, выпучив глаза и судорожно держась за
борт, волокся на заплетающихся ногах за машиной. Он уже не мог бежать (никакой ширины- и быстроты шагов не хватало, чтобы удержаться за полуторкой). Машина почти тащила Тимофея по земле.
Пашка, подтянувшись на руках, кувыркнулся в кузов, — и тут же, свесившись за борт, схватил Тимофея двумя руками за воротник пальто.
Грузовик бешено несся под спуск. Пашка, напрягшись до боли в животе, оторвал Тимофея от дороги. Групкомсорг оказался тяжел на весу. Пашка изо всех сил тащил его к себе в кузов. Тимофей висел в воздухе, колотясь лицом, головой, руками и ногами о задний борт. Пашка чувствовал, что еще секунда — и он выронит лучшего друга из рук, и Тимофей, ударившись о дорогу, разобьется на таком ходу насмерть.
Всхлипнув, Пашка рванул Тимофея на себя и вдруг с ужасом почувствовал, что Тимофей выскальзывает из пальто: голова Тимофея уходила в глубину ворота.
— Пашка! Пашка! — полузадушенно захрипел Тимофей. — Что ты делаешь?!
— Да лезь же ты сам!! — отчаянно завизжал Пашка, понимая, что еще секунда — произойдет непоправимое…
Ни Пашка, ни сам Тимофей потом так и не могли понять, что же произошло… Но в последний миг, почувствовав, что он вываливается из пальто, Тимофей, вонзившись ногтями пальцев (перчатки он уронил) в деревянный борт машины, невероятным усилием не рук и вообще не тела, а каким-то диким порывом всего своего естества рванулся вверх, перелетел через борт и, сбив Пашку, покатился вместе с ним по дну кузова.
«Почта» на ураганной скорости мчалась вниз по крутому волжскому откосу. Вылетев на лед и ни на секунду не притормаживая, она понеслась по ледовой дороге вперед, в мглистое морозное марево. Кузов швыряло на выбоинах из стороны в сторону. Какие-то брезентовые мешки, запечатанные большими свинцовыми пломбами, катались по кузову справа налево и слева направо. Пашка и Тимофей, не пытаясь даже сопротивляться, обессиленные и безразличные ко всему на свете, катались вместе с мешками по днищу, больно ударяясь друг о друга.
Так прошло минут десять. Придя наконец в себя и собравшись с силами, Пашка приподнялся и с ненавистью посмотрел на кабину грузовика. Окно кабины было наглухо забито досками и зарешечено.
— Тим, что же это? — хрипло крикнул Пашка. — Что он делает?
Тимофей лежал с закрытыми глазами. Лицо его было изранено, в нескольких местах виднелись большие кровавые ссадины.
Кузов бросило вверх. Пашка упал на мешки. Тимофея швырнуло на Пашку.
Еще бросок. Безвольно мотнувшись, Тимофей ударился головой в борт.
— Сволочь! Гад! Преступник! — захрипел Тимофей. — Останови его, Павел! Он же убьет нас!
Пашка пополз к кабине. Но она была недосягаема. Каждый раз после очередного швырка кузова Пашка оказывался отброшенным назад. Он пробовал еще и еще раз, перебираясь через Тимофея, приблизиться к кабине, но все попытки были напрасны.
И в Пашке проснулась злость. Та самая, которая родилась в его сердце однажды на баскетбольной площадке в «матче века», когда «нью-хива» начала проигрывать команде мастеров.
Непонятно как, но все-таки вскочив на ноги, Пашка бросился вперед на кабину и схватился руками за решетку на окошке. Очередной бросок кузова тут же свалил его с ног, но решетку Пашка не выпустил из рук. Приспособившись к толчкам и швыркам, Пашка улучил минуту и грохнул несколько раз кулаком в забранные решеткой доски.
Взвизгнули тормоза. Машина прошла несколько метров юзом и остановилась. Хлопнула дверца. Голос откуда-то сбоку:
— Кто в кузове? Выходи!
Пашка и Тимофей поднялись и, пошатываясь, двинулись к заднему борту. В двух шагах сбоку от машины стоял шофер. В руках у него было ружье.
