Оставшись один, Поляков задумался. Он был недоволен собой. Допустим, Валя погорячилась; разве это мешало ему выслушать ее? Нехороший прием: поймать человека на неудачной фразе и этой неудачной фразой доказать собственную правоту!
Вскоре вместе со Степановым явились Королев и Валя. Королев шел своей стремительной походкой, наклонив вперед бритую голову, всем своим видом выражая неудержимое стремление к жестокой битве. Заметив это, Поляков сухо спросил:
– Что вы хотели сказать, товарищ Королев?
– А то хотел сказать, Михаил Григорьевич, – еще больше наклонив вперед голову, точно собираясь бодаться, ответил Королев, – не гожусь я вам – снимайте! А пока я начальник конторы, прошу распоряжения отдавать мне, а не моим сотрудникам.
– Хорошо, – спокойно ответил Поляков, – я решу, снимать вас или не распоряжаться вашими людьми. Вы скажите: приказ о переключении машин выполнен?
– Нет!
– Почему?
– До пяти часов еще есть время. Я хотел сначача с вами поговорить.
– Почему же вы начали не с разговора, а с угрозы отставки, которая, кстати сказать, никого не пугает?
– Это дела не меняет!
– Почему же вы все-таки начали не с дела, а со своей личной претензии? – не меняя бесстрастного тона, повторил Поляков.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. В кабинете стало тихо, только слышалось стеснительное покашливание Степанова. Потом Королев опустил глаза и тихо произнес:
– Погорячился я, Михаил Григорьевич.
– Вот видите, – сказал Поляков, – вы горячитесь, Смирнова горячится, а дела объяснить некому. Теперь скажите: почему вы недовольны этим распоряжением?
– Контора может нормально работать, только имея репутацию аккуратного и добросовестного перевозчика.
– Значит, машины переключить нельзя?
Королев пожал плечами:
– Прикажите, переключим. Но это принесет конторе вред. И не обижайтесь на меня, Михаил Григорьевич: я ваш приказ выполню, но обжалую его в трест, а если трест не поможет, то в министерство.
– Я не обижусь, – сказал Поляков.
Валя рассмеялась. Степанов, улыбаясь, покачал головой и примирительно сказал:
– Понимаете, Михаил Григорьевич, получается замкнутый круг: и вы правы, и они. Чем шире они развертываются, тем больше отдаляются от автобазы. Кто прав, кто виноват?
Поляков молча шагал по кабинету.
– Видите ли, – сказал он наконец, – в этом инциденте права дирекция: каждая служба базы подчиняется общей задаче. Но мы неправы в другом. Рамки автобазы стали для конторы тесными, подчинить ее работу только нашим, узким интересам – значит тормозить это большое и серьезное дело. Мы обслуживаем город, они – всю область, и даже больше – межобластные перевозки. Контора должна стать самостоятельной. Она окрепла, стоит на собственных ногах. Тресту будете подчиняться. Так что жаловаться на нас уж не придется.
Несколько секунд Королев удивленно смотрел на директора, потом сказал:
– Избавиться от нас хотите, Михаил Григорьевич!
– Нет, нам очень тяжело расставаться с вами, особенно с вашими доходами. Но вашему делу нужен простор. Станете областной организацией, будете работать на Москву, Тулу, Воронеж, Курск. Сейчас вы грузите десятки машин – будете грузить сотни, ваши агенты появятся на всех трактах: в области тысячи машин, они плохо используются. И не пройдет и года, как мы явимся к вам и скажем: «Федор Иванович, Валентина Ивановна! Загрузите наши машины, а то клиентура нас знать не желает, только вас признает». А пока я попрошу вас, дорогие товарищи, сядьте с Григорием Филипповичем и подумайте: сколько машин может выкроить завтра каждый из вас на перевозку станков – оборудование надо вывезти. Вы скажите, сколько машин сможете дать, а где взять остальные, я сам подумаю!
– Выкроим кое-что, Михаил Григорьевич, – весело сказал Королев, – немножко я, чуть побольше Григорий Филиппович.
Вечер. Машины еще не вернулись с линии, на базе тихо и безлюдно.
Под навесом ходового парка стоял только один «колдун», вышедший сегодня из ремонта. Поляков увидел возле него Нюру Воробьеву. Она вышла из кабины, постояла, вглядываясь во въезжавшую машину, затем опустилась на подножку. Что-то очень тоскливое было в ее позе. Затем она пересела в кабину и сидела там, опустив голову на сложенные на руле руки, только при въезде каждой машины подымала голову и внимательно в нее вглядывалась. Кого-то ждет! Демина! Все ушли в театр, а она не пошла. Одиннадцатый час, а она сидит, не уходит. Да, в двадцать лет и он так ждал, волновался. Поляков позвонил в диспетчерскую и спросил, когда ожидается Демин из Москвы.
– Должен уже быть, – последовал ответ.
– Позвоните клиенту и узнайте, не прибыл ли он на разгрузку, – приказал Поляков.
Он посмотрел на часы. Если до одиннадцати Демин не приедет, Нюре придется уйти: позже никто, кроме дежурных, на базе не остается.
Нюра вышла из кабины.
– Воробьева! – окликнул ее Поляков.
Она подошла.
– Чего задержалась? – спросил Поляков, облокачиваясь на подоконник и заглядывая девушке в лицо.
– Да так, вот машина вышла из ремонта.
– Если тебе надо, можешь еще остаться, я скажу вахтеру.
– Нет, я пойду! – Она повернулась и, не оглядываясь, пошла к проходной.
А через пять минут во двор въехала машина Демина. Пять минут не дождалась! Поляков позвонил диспетчеру.
– Пусть Демин зайдет ко мне.
Демин вручил директору пакет и доложил о просьбе Потапова подослать бензин. Поляков подумал, сколько времени потерял Демин на поездку из Карачарова на завод, поездку, которой ему никто не поручал и из-за которой Нюра не дождалась его. Он все это живо себе представил, но произнес только два слова:
– Хорошо, подошлем.
– Разрешите идти? – спросил Демин.
Поляков не ответил, вскрыл пакет, прочел письмо. Итак, вопрос решен – стройка будет обеспечена средствами.
– Разрешите идти? – повторил свой вопрос Демин.
– Садитесь! – вдруг сказал Поляков.
Демин сел, вопросительно взглянул на директора. Тот смотрел на него. Что значит молодость! Отмахал человек шестьсот километров, а все такой же свежий, только лицо немного запылилось.
– А ведь ждала! – неожиданно сказал Поляков.
Демин растерянно затеребил в руках свой кожаный шлем.
Поляков откинулся на спинку стула, вздохнул:
– Ждала, ждала. Минут пять как ушла. Прозевал, брат!
– Что вы, Михаил Григорьевич! – пробормотал Демин.
– Да, – посочувствовал Поляков, – помытарит теперь она тебя!
Демин молчал, не понимая, серьезно говорит директор или шутит.
– Ты мою Наталью Владимировну знаешь, видал? – спросил Поляков.
Демин утвердительно кивнул.
– Ох, брат, помытарила она меня в свое время, поманежила!
Демин во все глаза смотрел на него, удивленный этой неожиданной откровенностью.
Поляков молчал.
Подумав о предстоящем объяснении с Нюрой, Демин поник. Разве она его выслушает? Буркнет что-нибудь – и всё!
– То-то и оно! – улыбнулся Поляков, угадав его мысли. – То-то и оно! Здесь надо что-нибудь решительное придумать. Хорошо! Иди к «пикапу» и жди меня.
Отфыркиваясь, «пикап» выехал за ворота. За рулём сидел Поляков, Демин рядом с ним.
– Неудобно как-то, Михаил Григорьевич, – нерешительно сказал Демин, догадываясь, куда везет его директор.
Они догнали Нюру на привокзальной улице, почти у самого ее дома.
Поляков притормозил машину, открыл дверцу кабины:
– Ну, друг Демин, бывай, действуй!
Прошла неделя с того дня, как Максимов уволился с автобазы. Всю эту неделю он провалялся на койке. Идти никуда не хотелось. Об устройстве на другую работу он пока не думал: успеется, есть чем жить.
Он думал о Вале, об автобазе, о тысяче разных вещей, но все это заслоняла одна и та же неотступная мысль о Вертилине.
Конечно, его дело шоферское – куда пошлют, а то, что клиент жулик, так он клиента себе не выбирал. Но ведь не один он работал у Вертилина, были и другие водители, почему же Вертилин связался именно с ним? Почему Поляков, Степанов, диспетчер сразу почувствовали в Вертилине жулика, а он сам только ходил да посмеивался? Почему так получилось? Разве он чужой автобазе? Пятнадцать лет здесь проработал, вырос тут! Каждый шофер сюда стремится – первое автомобильное хозяйство по области, а он ушел и вот лежит на койке. Максимов вспомнил взгляд Полякова, в котором было столько брезгливого пренебрежения, общее собрание рабочих и служащих. Именно на этом собрании почувствовал он, что стал чужим для всех, и окончательно решил уйти с базы.
Когда становилось очень тоскливо, Максимов бродил по городу, выходил на шоссе и медленно шагал к пристани. С пляжа доносились плеск воды, крики и визг мальчишек. Солнце тонуло в реке, окрашивая ее в пышный багрянец. Все так же мчались по шоссе машины. Знакомые водители махали ему из кабин. Машины проносились мимо, оставляя за собой привычный запах бензина. Максимов отвечал на приветствия с беззаботным видом человека, свободного от дел, наслаждающегося отдыхом и полной независимостью. А потом долго смотрел вслед каждой машине, отмечая мелочи, заметные только его зорким глазам: на этой сменили напарника, другую заново покрасили, на третьей поставили новый кузов. Много машин на шоссе, и, как там ни говори, автобазовские лучшие.
