— Василий Геннадиевич. Вот у нас как вышло. Гадаем, кому больше повезло. Неизвестно. И так вроде хорошо, и этак неплохо. Верно?
Над головой Володи что-то затрещало. Хлынула с обрыва щебенка, следом за ней прямо к Володиным ногам бухнула здоровенная коряга. Посыпались мелкие ветки сухого стланика.
— Больше не нашел! Тут близко и стланика-то хорошего нету. — Геннадий Васильевич ловко, как на лыжах, скатился с обрыва, тормозя корявым суком.
Потом вдвоем с отцом они быстро разровняли площадку, сложили по-хитрому неукладистые серые сучья, и скоро затрещало бесцветное пламя.
Володя разложил на камнях куртку, сиял сапоги, брюки. В майке и трусах зябко присел к огню. Геннадий Васильевич долго смотрел на него, а потом сказал:
— Нет, па-а, это не он, — Вздохнув, добавил — Ладно уж, я буду чистить сегодня картошку.
— Я же говорил — не торопись. Людям верить надо. А вчера кто метеоролога Костю за браконьера принял, кто?
— Так я же чистил вчера картошку…
Геннадий Васильевич отвернулся: его вдруг страшно заинтересовали шнырявшие между камней топорки и люрики.
Володя давно уже наблюдал за ними. Птицы деловито осматривали каждую лужицу, оставленную морем. Иногда даже по-куриному разгребали лапами мокрые кучи коричневых водорослей, быстро нагибались — и на одну секунду в клюве мелькала серебряная рыбка. Володя только сейчас понял, для чего топоркам такой нелепый клюв: он заменял корзинку. Набрав полный клюв, топорки спокойно отправлялись к своим норам кормить птенцов. Торопиться им было некуда — запаса хватало надолго.
Костер разгорелся, пришлось отодвинуться подальше, да и одежда уже высохла. Володе захотелось есть, он неловко подтащил к себе жухлый рюкзак.
— Ты чего? Подожди, домой придем, там и поедим как следует, — остановил его Василий Геннадиевич. — Торопиться все равно некуда. Раньше как через неделю никуда ты отсюда не выберешься.
— Неделю! Но мама через три дня вернется! Как же…
— А вот так же. Радирую, чтобы о тебе не беспокоились, а в воскресенье придет катер… Ну, согрелся? Давай тогда собираться — и домой.
Почему моряк, отыскивая свою ненайденную землю, думает только о том, как он ее найдет? Капитан глядел в море с самой высокой скалы Острова. В море тонуло солнце, и оттуда бежали к берегу алые волны. Каждая из них побывала в каком-то из оставленных капитаном краев, но он не знал, где та, единственная, что пришла из его далекого дома. И волны не слушались его больше: они никуда не могли его унести. Теперь из всего огромного мира ему принадлежала только эта последняя, найденная им земля.
«Клянусь господними потрохами, — сказал угрюмый боцман, — мы будем самыми счастливыми людьми, если сможем когда-нибудь выбраться отсюда! Будь проклята эта карта и эта земля!..»
«Не проклинай того, чего не знаешь, — оборвал его капитан, — Земля — наша, и мы будем на ней жить».
Дом оказался простой палаткой. Она уютно пристроилась между двух огромных камней. Месте вокруг было странное; точно кто-то нарочно накидал в долину больших, неровных глыб. Камни легли неплотно, иногда едва держась на одном ребре. Между ними темнели неровные щели, оттуда тянуло сырым холодом. На камнях росли черные, зеленые и серые лишайники, чудом удерживались какие-то былинки, Володя никогда еще не видал таких мест.
— И вы всегда тут живете?
— Нет… Только летом. Пока отпуск, — небрежно ответил Геннадий Васильевич. — Между прочим, неплохо живем. Это наш остров.
— Кто это его вам отдал? — недоверчиво спросил Володя.
— Никто. Сами взяли.
Рыжебородый Василий Геннадиевич слазил в палатку и торжественно поставил перед сыном небольшое ведерко с картошкой.
— Вот, займись-ка, землевладелец. И не морочь человеку голову. Может, он тоже хочет, чтобы остров принадлежал ему.
Солнце остановилось над гребнем сопки и неторопливо брело по склону, спускаясь от вершины к морю. Небо светлело, теряло цвет. Море отливало перламутром, как большая раковина. Зато камни вокруг палатки потемнели и словно выросли. В них появилась живая изменчивость очертаний, Теперь уже никак нельзя было сказать, камень ли чернеет вдали, или тихо ползет неведомый зверь. Протяжно, по-вечернему заныли комары.
Геннадия Васильевича ничто не пугало. Он даже и не смотрел по сторонам. Сердито сопя, он как попало кромсал картошку. Володя несколько минут наблюдал за ним, потом протянул руку:
— Дай я, так и картошки не останется.
— А у тебя останется? — Но спорить не стал и отдал нож.
Странное дело: Володя всегда считал, что чистить картошку — почти самое скучное занятие на свете. Чуть-чуть веселее, чем стоять в очереди. Но сейчас неровные отблески костра золотили руки, и темные шершавые клубни казались диковинными плодами неведомой земли.
— Эти клубни вполне съедобны, боцман, местные туземцы знают их давно.
— Что? Что ты сказал? — Геннадий Васильевич вытаращил глаза.
— Если говорит капитан, то команда должна слушать его беспрекословно, — спокойно сказал Василий Геннадиевич. Он незаметно уселся позади мальчиков. — Мы находимся на вновь открытой земле, корабль потерпел крушение. Ведь так?
— Откуда… Как вы знаете? — Володя выронил картошку, и она покатилась в костер.
— А может быть, я тоже всю жизнь искал свою последнюю, неоткрытую землю? Только она далеко. Многие моря и земли видели мои глаза, а вот теперь я — хранитель этого острова, а это — комендант птичьего базара. Я охраняю рыб, он — птиц. Но мы рады доброму гостю.
— И зачем ты так непонятно говоришь? — пожал плечами Геннадий Васильевич. — Сказал бы просто: ты инспектор рыбонадзора. Все бы ясно было. А то что…
Хранитель острова вздохнул:
— Скучный ты человек, Геннадий Васильевич, прямо понедельник. Учу тебя, учу — ничего не получается. Ну как ты жить будешь такой?
— Да уж проживу… Воды вот опять не принес, а ведь не моя очередь. Ладно уж, сиди, сам потом схожу.
Котелок над костром торопливо забулькал, потянуло сытным духом вареной картошки и лаврового листа. Василий Геннадиевич снял котелок, опрокинул туда банку мясной тушенки, крупно покрошил перья зеленого лука. Снова поставил на огонь, принюхался:;
— Теперь в самый раз будет. Прошу к столу.
Стол заменял большой плоский камень, который словно нарочно положили возле палатки. Володя снова было взялся за рюкзак. Василий Геннадиевич отвел его руку и молча опрокинул мешок. На траве оказалась серая каша мокрой бумаги.
— Эх, капитан! Кто же так собирается в дорогу? — Но, глянув на потемневшее лицо Володи, добавил — Ничего. Колбаса все равно годится. У нас как раз кончилась. И масло еще можно спасти…
После ужина Геннадий Васильевич тронул Володю за плечо:
— Пошли, что ли, за водой?
Мальчики долго петляли среди камней. Володе вообще стало казаться, что они не двигаются с места. Вверх, вниз по камням. То справа высунет мохнатые лапы куст стланика, то слева. Но вдруг мягко ударил в лицо свежий речной ветер, близко запела вода, а ноги утонули в высокой, росистой траве.
Широкие мягкие листья ласково гладили руки.
— Пришли, — коротко сказал Геннадий Васильевич. — Сейчас я к речке спущусь, а ты мне ведро подашь.
Он бесшумно нырнул вниз, в темноту и плеск. Володя, остался один возле густой мохнатой лиственницы. В ее ветвях сонно завозилась какая-то птица. Он вздрогнул. Собственно, говоря, было не так уж и темно. Небо оставалось светлым, и; вдалеке над морем немеркнущая заря сливалась с заревом городских огней. Темнота притаилась лишь на земле, среди камней и деревьев.
Снизу позвал голос Геннадия Васильевича:
— Вали сюда! Тут комаров почти нет.
Камешек, сорвавшись из-под ног, звонко плюхнул в воду, но Володя уже стоял на узеньком карнизе подмытого берега. Рядом на корточках сидел Геннадий Васильевич, а возле их ног пела река. Другой берег тонул в плотной пелене тумана. Геннадий Васильевич сунул руку в воду:
— Смотри, у берега совсем теплая! Пойдем завтра купаться?
Володя тоже потрогал воду. Пальцы ожгло холодом. Он нагнулся, держась за ветку, и тронул воду подальше от берега.
Там течение было быстрее. И вдруг по ладони черкнуло что-то стремительное и гладкое, еще более холодное, чем вода. Володя отдернул руку, удивленно оглянулся:
— Слушай, там живое что-то…
— Так это же горбуша пошла, чудак. Здорово-то как, понимаешь!
Мальчики притихли, вслушиваясь.
Вся река странно всплескивала, бурлила, шелестела. То там, то тут плавники вспарывали воду, слышались плещущие удары хвостов. Шла горбуша. И словно сама ночь наполнилась могучими, требовательными голосами жизни.
2
Отец Володи был капитаном сейнера. Мальчик с детства знал разлучающее слово «путина», привык к тому, что жизнь с отцом дома — праздник. Без отца в доме поселялась тишина. Володя даже видел, какая она: серая, скомканная фигура без лица, прячущаяся в углах. Даже мамин голос не мог ее выгнать оттуда. Но лишь только на скрипучей деревянной лестнице слышались шаги отца, тишина испуганно шарахалась в самый дальний угол, за шкаф, исчезала там надолго…
