— Эх ты, «амударьинский волк», — весело упрекнул я моториста. — Держи прямо!
Через несколько минут впереди показался Часкакский гидроузел.
И вот я расстаюсь с мотористом глиссера — хорошим, «надежным парнем». А расставаться жаль: успел привыкнуть к нему.
— Скажи-ка, Хемра, а что же означает твое имя по-русски?
— Спутник, — ответил он.
— Вот как! Хорошее имя ты носишь, — сказал я мотористу, и впервые за всю дорогу увидел улыбку на его гордом лице. — С таким спутником я охотно бы шел до самого Ашхабада. С тобой не пропадешь.
Я сошел на берег. А Хемра, развернувшись, поплыл обратно. Раза два он оглянулся назад.
Я долго махал ему рукой, пока глиссер не растаял в лазоревой, залитой солнцем озерной дали.
На обширном пространстве между Мургабом и Тедженом еще до того, как эти реки начнут ветвиться синими жилами каналов, раскинулась Долина ветров… Ветрам здесь, действительно, было раздолье — лети, куда хочешь. И ветры летели. И пыльные вихри, крутясь столбом, уходили в небо.
Изредка, повисая в солнечной вышине, пел невеселую песенку хохлатый жаворонок-торгой. И то, казалось, не пел, а плакал от одиночества и скуки.
Изредка по степи, глухо позвякивая колокольцами, двигался караван, и в такт шагам поскрипывали вьюки на верблюдах. Караваны шли по древнему пути. Назывался он «шелковым» и вился от золотисто-синего взморья Адриатики до китайской реки Янцзы. Караваны двигались с двух сторон: с востока на запад и с запада на восток.
Не торопясь, размеренно шли верблюды. На их горбах покачивались купцы — бывалые храбрые люди. Они торговали во многих странах: в цветущих, благоуханных, как рай, и жарких, как преисподняя.
Чем-то похожей на преисподнюю казалась купцам и Долина ветров. Озираясь по сторонам, они мрачно роптали:
— Забытая богом земля.
— Если богу она не нужна, зачем она людям!..
Вот в этой «забытой богом» степи и появился однажды осел. То ли сам, желая всласть пожить на свободе, сбежал он с хозяйского подворья, то ли хозяин за лень и нерадивость прогнал его в степь на съедение волкам.
Но волки осла не съели. Там не было ни волков, ни овечьих отар. И вообще — ничего живого. Степь была голой, словно череп древнего старика.
Вначале ослу везло. Кое-где на плотном такыре синели лужи, росла трава.
Но в пустыне весна коротка. Все сильней припекало солнце. Никли травы. Одна за другой высыхали лужи. Наконец, наступил день, когда в степи не осталось ни одной капли. Ни одной. Правда, об этом осел не знал. Он верил в свою удачу и упорно искал воду.
Так прошло несколько дней. А жажда становилась все мучительней, все нестерпимей. Осел целыми днями только и думал о том, где бы напиться. Он бродил по степи и по ослиной привычке глядел вниз, на свои копыта.
Но однажды он все-таки вскинул голову и посмотрел вдаль. И что же!.. Там, вдали широко разливалось озеро. Осел так обрадовался этому, что громко затрубил и бросился бежать навстречу воде. Да много ли пробежишь по жаре!.. Вскоре осел устал и перешел на шаг. Он шел вперед, не отрывая взгляда от кипевшего на горизонте марева. Он не знал, что это жестокий обман, и продолжал идти вперед. А сил у осла оставалось все меньше и меньше. И начал он спотыкаться. Вот он споткнулся и упал на колени. Но собрав остаток сил, снова поднялся, сделал еще шаг, другой и снова упал. Черный, широко открытый глаз осла не мигая, глядел на белое солнце. И вдруг осел встрепенулся и издал жуткий трубный рев, который еще долго жил в звенящем мареве раскаленной степи.
Эту историю о погибшем осле знает весь Тедженский оазис.
А местность, где он погиб, назвали «Эшек-олён» — урочище «Мертвого осла». Ровное, ничем не примечательное место. Но стало оно знаменитым вовсе не поэтому.
Несколько лет назад в урочище «Мертвого осла» появился первый деревянный барак. Он напоминал корабль, застигнутый жестоким штормом. Со всех сторон на него кидались шальные ветры. Барак скрипел, трещал, вздрагивал. Во всех его помещениях, словно в корабельных снастях, тоскливо гудел ветер.
В этом первом бараке расположилась дирекция целинного совхоза «Теджен». Весть о совхозе быстро облетела Тедженский оазис. По-разному ее восприняли люди: одни с восторгом и удивлением, другие с иронией и недоверием.
— Хлопок в Эшек-олён? — говорили скептики. — Лучше уж сеять его на камне!
Весть о создании хлопководческого совхоза-гиганта дошла и до Хусейна Мамедова. И его потянуло к перемене мест. Он знал: люди в совхозе будут нужны, найдется и для него работа. Одно смущало — возраст, Хусейну перевалило за сорок. Но были у него и опыт, и сила, и здоровье.
Приехал Мамедов в совхоз на попутной машине. Была весна. Хмурое небо. Ветер. Увидев одинокий барак, Хусейн удивился: «Ну и совхоз!.. На всю степь один дом!».
В коридоре слонялись люди, ожидавшие своей очереди на прием к директору. А в кабинетах уже было оживление: под свист ветра щелкали костяшками счеты, стрекотала пишущая машинка, кто-то громко кричал в телефонную трубку.
Дождавшись очереди, Хусейн тоже зашел к директору.
Чары Ханамов сидел в жестком кресле прямо у входа и читал какую-то бумагу. Кроме маленького стола, в кабинете директора стоял еще один стол — длинный, за которым собрались молодые парни в новеньких темно-серых ватниках — первые механизаторы совхоза.
Директор показался Хусейну воплощением самой строгости. Она была в каждой его черте: в тонких, плотно сжатых губах, пристальном взгляде и даже в зеленом военном кителе.
— Слушаю, — сказал Ханамов, взглянув на посетителя. И, конечно, без труда, только по внешнему облику угадал в нем прирожденного земледельца. Посетитель был высокий, загорелый, с темными усами на крепком моложавом лице.
— Я хотел бы к вам на работу, — проговорил Хусейн, сжимая обеими руками серую выцветшую фуражку.
— Кто ты и откуда?
— Фарс. Из Серахса, — ответил Хусейн. И после паузы пояснил: — Пока бригадиром в колхозе. Теперь решил к вам…
— Ну, что же… Это неплохо, — одобрил директор. — Нам нужен опытный поливальщик. Пойдешь?
Хусейн наморщил лоб: «На полив? Его, бригадира?» — обидно, унизительно. И Хусейн уже готов был надеть фуражку и распрощаться с директором, но Ханамов опередил его:
— Поработайте на поливе, а там посмотрим…
Хусейн ответил:
— Ладно! Согласен…
В целинный совхоз Ханамов подбирал людей деловых, активных. Он был уверен — только таким образом можно поставить на ноги большое и сложное хозяйство. И пуще всего на свете не любил людей ленивых. Таких он просто презирал. Он твердо был убежден, что лежать подобает только покойнику. А пока человек жив-здоров, он должен трудиться, стараться как можно больше сделать добра и пользы для других. К тому же труд — хорошее средство от всех недомоганий. Сам директор никогда не ложился спать раньше двенадцати ночи, а в шесть утра снова на ногах.
Хусейна Мамедова он видел впервые, и о нем как о работнике не имел ни малейшего представления. Но в хлопководстве человека проверить нетрудно. Здесь уже давно сложилась пословица: «Если хочешь узнать ленив он или не ленив — пошли на полив».
Работу поливальщика Хусейн знал не хуже любого другого. Ни минуты покоя. Бегай с лопатой, как угорелый. То открывай, то закрывай арыки. Зорко следи за водой. Упустишь — скандал. Плохо польешь — тоже. Особенно тяжелы ночные поливы. А от поливов зависит судьба урожая.
До того, как приступить к работе, Хусейн съездил за семьей и поселился в палатке, рядом с бараком. Пока ездил, в совхоз прибыли трактора и много другой техники.
Началась вспашка. Степь ожила. День и ночь над Долиной ветров раскатывался напористый рокот тракторов. Почти одновременно с пахотой началось строительство центральной усадьбы, дорог, оросителей, закладка садов.
Хусейна назначили в ночную смену. Как только наступал вечер, он вооружался лопатой, фонарем и выезжал в поле. За ночь уставал так, что едва держался на ногах. Но не жаловался, не роптал.
Однажды утром к месту полива приехал Ханамов. Он сошел с «газика»: и молча подошел к крага поля, где, опершись на лопату, стоял Хусейн Мамедов, Ханамов медленно обвел взглядом поля. По обеим сторонам дороги в ровных земляных квадратах широко сверкала вода. И не было видно из нее ни единого комка земли, ни одной темной точки. Такой полив граничил с искусством. Залитые водой квадраты напоминали огромные зеркала, в которые гляделись медленные облака и пятна небесной синевы. На все лады звенел в вышине торгой, извечный спутник землепашца. Изредка набегавший ветерок морщил поверхность водных зеркал, на время облака исчезали. Потом они снова проступали еще отчетливей и ярче, чем за минуту до этого.
Откуда же столько воды в Долине ветров? Какая сила привела ее в эту жаркую степь?
