Он стоял спиной к свету, густой черный конус тени покрывал его, и трудно было различить его черты. Но они представлялись крупными, как и весь он в красном брезентовом дождевике, на могучих резиновых ногах.
От гор двигалась широкая ночная тень. Она легла на равнину и смешалась с ней. Но море долго сопротивлялось. Валы взлетали и отбрасывали ночь к зениту. Там прорезались звезды. Прибой шел на бараки стеной ритмичного грохота. Попеременно то справа, то слева, то в центре точно рвались тяжелые снаряды. Говорили громко, с непривычки надсаживая горло.
Зейд досталась пограничная с мужчинами постель.
— Почетно, — заметила Зейд. — Для каждого государства граница — предмет неустанной заботы.
— Ваши имена, фамилии?
Зейд оглянулась.
Тонкий широкоплечий человек, с черной грудой взлохмаченных волос, с тонким лицом перса, с блокнотом и тупым карандашом в руке, стоял за ней. На немой вопрос ответил:
— Редактор стенгазеты и староста барака Савельев.
— Зейд, практикантка, — улыбнулась Зейд.
Карандаш вывел строчку и замер.
Все студенты один за другим перешли в блокнот.
— На рыбалке А-12 — вы первые женщины. Поздравляю, — сказал староста. — Между прочим, косы у вас, товарищ Тарасенко... — он посмотрел на ее русые толстые косы, покраснел и не кончил.
— Лично мне твои косы кажутся все-таки лишними, — сказала несколько погодя Зейд.
— Ты уже не в первый раз говоришь о ее косах, — заметила Точилина.
— Боже мой! Но ведь косы мешают... Для кос нужна светелка, а мы живем на берегу океана.
— Ничего ты не понимаешь, — с досадой сказала Точилина.
Шумилов позвал Березу и Гончаренко в баню. За дверьми — ночная свежесть, соленые иодистые запахи; чернота неба, как спелыми бобами, усыпанная звездами. Тьма налетала с грохотом.
— Ну, на своей новой родине! — кричал Гончаренко в ухо Березе. — С прибытием вас, товарищ Береза!
В баньке камелек, на нем — цинковый бак. Две горящих лучины раскалили камелек, еще две заставили воду зашуметь.
Береза разделся и сел на скамью. После дороги было необычайно приятно всем телом ощущать прибывающее тепло.
— Вы ведь член правления АКО, — сказал Шумилов. — И долго вы думаете пробыть на рыбалке?
— Как можно дольше. В общем, сколько потребуется. А вы, товарищ Шумилов, на Камчатке давно?
— Старожил — четвертый год. Направили на сезон, да так и остался. Думаю семью выписать. У меня, товарищ Береза, вся жизнь прошла с рыбой. Отец — амурский рыбак. С детства я познал страсть и страду рыбака. Тогда, в моем детстве, рыбы было неисчислимое количество, вы не можете себе представить, сколько подымалось кеты вверх по Амуру. Для меня несомненно: рыбы становится все меньше. Нужны жесткие законы: заповедные годы, нормы улова для артелей, госрыбалок, для каждого рыбака! Да и то, сдается мне, былой силы рыбных косяков не восстановить. Не только человек, но как бы и сама природа не содействует сейчас рыбному племени. Как бы иссякает сила, вложенная природой в этот род жизни. Надо о другом думать на Камчатке: о земледелии, о ремеслах.
Береза откинул дверцу камелька и опустился перед пламенем на корточки. Кожа у него была белая, той приятной для глаз белизны, которая кажется естественной, а не следствием ношения одежды. Мускулы на руках не выпирали, руки были круглы и грудь высока.
— У вас пессимистический взгляд, — сказал он. — Дайте хорошенько отдохнуть рыбе, и вам некуда будет от нее деться. Но, согласен, на Камчатке нужно заниматься миллионом вещей. Железную дорогу надо, вот что!
Гончаренко поддал пару. Беседа прекратилась. Мыло, мочалка, веники, горячая вода... Жар точно приподнимал кожу на теле.
Студент, изнемогая, лег на лавку. Здесь ему стало легче, он отхлебнул из ковша холодной воды и сказал:
— А между прочим, товарищ Береза, рассуждая философски, товарищ Шумилов прав. В каком-то смысле жизнь на земле должна же идти на убыль. Когда-нибудь мы и уголь, и нефть, и прочие ископаемые исчерпаем.
— Именно, рассуждая философски, совсем не обязательно исчерпать. Силы жизни и развития сильнее сил смерти и деградации. Уничтожение одного какого-нибудь вида еще не обозначает иссякания жизни, но обозначает, что жизнь проявится в новом явлении.
Береза присел над шайкой. Он верил в торжество жизни, в ее бесконечную силу, которая должна еще умножаться человеческим разумом.
Банька окончательно превратилась в место рождения облаков. Три человеческих тела белели смутными глыбами.
— У тебя мыло сейчас потечет в глаза, — заметил Береза, хлопая студента по спине. — Ты, брат, здоров, из породы дальневосточников. Природа здесь железная, и люди с железинкой.
— А я то же самое хотел сказать про вас.
— В последнее время на Камчатке появились экспедиции, — заметил Шумилов. — Разное говорят. Одни говорят: сказочные богатства — нефть, каменный уголь и прочее. Другие морщатся и цедят сквозь зубы: кое-что, конечно, есть, относительно же количества... — тут они делают гримасу, из которой ясно, что, по их мнению, на Камчатке ничего нет, — тощий лес в долине Камчатки, немного угля, пустячок нефти; земледелием можно заниматься только в той же долине Камчатки, пушной зверь пропадает, рыба тоже, населению кормиться нечем, рук приложить не к чему, бесполезный край. Одни вулканы.
— Мы с пессимистами не будем разговаривать! — крикнул Береза.
Он распахнул окошко. Ветер ворвался в баньку, наполненную паром, и мгновенно снял томление. Стало легко, просторно и хорошо.
Шумилов с рыбалки А-12 — человек красивый; четкий рисунок лица: нос, подбородок, лоб — все резко, стремительно, примечательно. Но голос неожиданно мягок, и так же мягок свет глаз.
— А-12 не имеет консервного завода, — говорил он студентам, знакомя их с рыбалкой. — В этом сезоне у АКО в Камчатском заливе работают всего четыре завода. Но и мы не совсем безоружны. Республика нуждается в жирах, нужно кормить и людей и машины... и вот мы соорудили жиротопку...
Он похлопывал по гигантской плите широкой красной ладонью, как хозяин по крупу заботливо выхоженного коня.
— Жиротопка! Во Владивостоке вам не приходилось видеть? Кого-нибудь из вас можно прикомандировать сюда. В плите — двенадцать котлов, двенадцать топок, чтобы регулировать процесс в каждом. От котлов — провод к отстойным чанам.
— Прикомандируйте меня, — попросила Тарасенко. — Жиротопка меня интересует.
Впрочем, жиротопка интересовала ее не со стороны довольно длительного и примитивного процесса превращения отбросов в бледножелтое густое вещество, а потому, что она стояла на земле. Ездить в океан, пробиваться сквозь бары... спасибо! Страх не так полезен для человека, чтобы принимать его в неограниченных дозах.
— Можно прикрепить и вас. Староста не возражает?.. Отлично. Кроме того, я проектирую специальный лов белух. Эти тетки весят до тысячи килограммов и водятся здесь в изобилии. Охотятся за рыбой стадами в двадцать — сто голов. Умный зверь: к берегу высылает гонцов, и чуть шум мотора — отряд назад. По правде сказать, маленький белуший промысел у меня почти готов.
— Как удалось оборудовать? — спросил Береза.
Шумилов пожал плечами.
— Не в полной мере, конечно... Часть продукта будет пропадать. Собрал всякую рухлядь, кое-что прикупил... Я рад, что вы приехали... поможете мне... специалисты рыбе нужны дозарезу.
— Точнее — для зареза, — поправила Зейд.
— Рыбе для зареза, а нам дозарезу. Рыбное хозяйство — самое отсталое: во-первых, неустроенный капитал, во-вторых, первобытность технических приемов добычи, в-третьих, отсутствие общепризнанных методов рыболовства. В рыбном хозяйстве есть где разгуляться и практику и теоретику.
...Хотите знать, что нам нужно, кого мы потребуем от техникума?
Он приготовился отогнуть палец, но потом махнул рукой:
— Нехватит пальцев! Нам нужны неводчики ставного, закидного, плавного, кошелькового и траллового неводов, кормщики и шкипера моторных кунгасов и баркасов на ловле крабов, сельди, иваси и тунцов; промысловые капитаны и штурманы сейнеров, дрифтеров, траулеров и пловучих крабозаводов; засольные мастера и икрянщики; инструкторы по обработке, по уборке и транспорту свежей рыбы; мастера крабовых и рыбных консервов; механики консервных и утилизационных заводов; механики и дизелисты промысловых судов и другие. В области организации рыбного дела — промысловые администраторы, хозяйственники, наблюдатели пунктов и станций. Ну, что, живы?
Гончаренко чесал затылок.
— Вам нужен не рыбный и не водный техникум, а техникум-пулемет.
Группа подошла к отстойным чанам, где жир отстаивается в течение девяти суток, перекачиваемый насосами из одного в другой. За ними поднималась эстакада белушьего промысла.
