— Смешной, говоришь? — проворчал Лангстынь. — Тебе смешно? Ну, а если у этого мальчика единственные штаны, а у отца нет денег на новые учебники — что ему тогда делать? Он не сможет больше ходить в школу. Если бы с тобой так поступили, ты бы тоже смеялся? Это скверно и подло. Ты должен был прийти ему на помощь и так проучить хулиганов, чтобы они долго помнили. Если слабого обижают, ему надо помочь. Так делают все честные и смелые люди, а ты вел себя, как трусливый заяц.
Айвар, покраснев, слушал упреки садовника.
— Совсем не так, дядя Лангстынь, — пытался оправдаться он. — Я совсем не боялся… только мне не пришло в голову, что надо сделать. В другой раз буду знать.
— Ну ладно, только не забудь, что я тебе сказал, — Лангстынь стал ласковее. — Таких псов надо учить. Они думают, если у отца есть дом и земля, то можно плевать на всех. Пусть поостерегутся, а то как бы когда-нибудь не наплевали и на них.
При разговоре о хозяевах и богачах у Лангстыня всегда выходило так, что эти уважаемые люди представали в смешном и невыгодном свете. Он смеялся над их толстыми животами, их чванством, рассказывал об их ограниченности, тупости и жестокости. Они становились неприятными, даже противными Айвару, и он не понимал, почему приемный отец водит знакомство с такими плохими людьми. Больше всего Лангстынь любил посмеяться над лицемерием и ханжеством — тут самой подходящей мишенью для его насмешек был приходский пастор Рейнхарт. Старик рассказывал о его страшном обжорства и стяжательстве, о том, что его преподобие на словах проповедует одно, а на деле творит другое — именно го, за что по воскресеньям бранит с церковной кафедры своих прихожан.
— Но ведь тогда он лгун! — удивлялся Айвар.
— Понятно, лгун… — подтверждал Лангстынь. — Нельзя верить ни одному слову этого ловкача.
— А почему же люди ходят в церковь и слушают его?
— Потому, что на свете еще много дураков, — пояснил Лангстынь. — Если бы люди поняли, что Рейнхарты думают только о своем брюхе и о том, как бы больше выудить денег, они бы его не слушали.
В другой раз Лангстынь начал с Айваром разговор о Змеином болоте.
— В старину болото было совсем маленьким. Беда началась с того времени, когда дед теперешнего хозяина усадьбы Урги построил в нижнем течении реки водяную мельницу. Плотина мельницы задержала воды Раудупе и подняла их уровень. Речка вышла из берегов, и болото стало с каждым годом расширяться. Но это еще не все. Если люди не возьмутся за ум, воды затопят половину волости.
— А почему люди ничего не делают, чтобы избавиться от излишней воды? — удивился Айвар.
Лангстынь хмуро усмехнулся.
— Если бы все люди были честными, это было бы простым делом. Но ведь мельница принадлежит твоему отцу. Ей весь год нужна вода. Без согласия хозяина усадьбы Урги ничего не выйдет. Однажды уже брались за это. Крестьяне собрали подписи и обратились с просьбой к правительству. Приехали начальники, все осмотрели, сказали, что и как надлежит делать, а Тауринь говорит: «Нет! Если хотите что-нибудь предпринять, углубите в нижнем течении речку Раудупе, чтобы плотину можно было опустить ниже, и платите мне по тысяче латов в месяц, пока мельница будет простаивать, — иначе я не согласен». Никто таких денег не мог уплатить, и все осталось по-старому. И с Тауринем ничего не поделаешь — он хозяин, а с такими людьми правительство не хочет спорить. Может быть, ты, когда вырастешь, будешь не таким, как твой отец, и подумаешь о нуждах других людей.
Так воспитывал Лангстынь приемного сына владельца усадьбы Урги. Сколько Тауриню удавалось посеять эгоистической жизненной мудрости, столько потихоньку выпалывал старый садовник сорняк за сорняком, росток за ростком. Только поэтому совесть Айвара не успела окаменеть в атмосфере самодовольства, царившей в семье Тауриня. Благодаря усилиям Лангстыня Айвар получил правильное представление о чести, научился уважать человека независимо от его имущественного и общественного положения, сочувствовать обездоленным и презирать подлецов.
Айвар находился между двух миров, как бы на распутье: обстоятельства и семья направляли его по одному пути, старый Лангстынь побуждал идти по другому.
Тауринь был убежден, что Айвар с каждым днем все больше становится настоящим хозяйским сыном. Он скорее видел в нем объект опыта, чем живого человека; он очень привык к мальчику, но не научился любить его всем сердцем, потому и в сердце Айвара он не затронул те глубокие, самозабвенные чувства, которые рождают любовь. Откуда же ей было взяться, когда все делалось для того, чтобы будущий хозяин хутора вырос самоуверенным эгоистом. То, что в душе Айвара посеял старый Лангстынь, не принадлежало Тауриню, не принадлежало ему и то, чему Айвара учила сама жизнь, — все, что он видел и слышал на полях и в батрацком доме усадьбы Урги, все, о чем он мечтал вдвоем с Ингой Регутом, идя домой из школы или спрятавшись в мастерской Лангстыня, где они были недосягаемы зоркому оку Тауриня.
Тауринь постоянно ставил себя в пример Айвару.
— Действуй по-моему, иди по моим стопам, тогда ты всегда будешь на верном пути, — повторял он при каждом удобном случае. Тауриню казалось, что в этой фразе заключается вся житейская премудрость, и он совершенно забывал, что в возрасте Айвара такой совет даже невыполним.
Наблюдательный и пытливый, как все дети, Айвар искал объяснений вещам и событиям, с которыми ему приходилось сталкиваться. У приемных родителей не хватало терпения все подробно объяснять мальчику. Поэтому Айвар старался все реже тревожить их своими вопросами, и, если что-нибудь не давало покоя его пытливому уму, он— обращался или к Ирме, или к старому Лангстыню, а иногда, набравшись храбрости, задавал вопросы отцу Инги, — от этих людей Айвар узнавал гораздо больше, чем от приемных родителей.
Прошло больше года с тех пор, как Айвар появился в Ургах, когда произошел случай, который ему никто не мог или не хотел объяснить. Однажды вечером Тауринь вернулся домой с собрания айзсаргов, сильно подвыпив. После ужина, когда все улеглись спать, хозяин вошел в каморку кухарки и стал приставать к Ирме. Спавшего за тонкой стенкой Айвара разбудил плач Ирмы.
— Уходите, хозяин… — умоляла девушка, — Что вы меня мучаете? Я ведь тоже человек.
Затем Айвар услышал приглушенный смех приемного отца, какую-то возню и наконец громкий крик.
— Свинья… вот ты со мной как! — кричал Тауринь. — Теперь ты увидишь! Поднять руку на своего хозяина!
Он выскочил из каморки, громко захлопнув за собою дверь.
Утром Эрна Тауринь велела Ирме убираться прочь.
— В моем доме потаскухам не место! — заявила она. — Получай заработанное — и с глаз долой.
— Здесь не хватает пятнадцати латов, — сказала Ирма, сосчитав деньги, брошенные на стол хозяйкой. — Я не получила за последние три месяца.
— Скажи спасибо, что я удержала с тебя за разбитую посуду только пятнадцать латов! — отрубила Эрна.
— Вы сами ее разбили, не я…
— Если хочешь, подавай в суд, но ни одного сантима я больше тебе не дам.
— Подавитесь, живодеры! — сказала, уходя, Ирма.
Тауринь целую неделю не выходил из дому, потому что в ту ночь Ирма исцарапала ему лицо — надо было подождать, пока заживет.
— Чем провинилась Ирма, за что ее прогнали? — спросил Айвар.
— Держи язык за зубами! — резко сказала Эрна Тауринь. — Какое тебе дело!
Тогда Айвар задал тот же вопрос Лангстыню. Старичок вздохнул и ответил:
— Нет на свете справедливости, вот и все. Богатый думает, что он может поступать с бедным, как ему вздумается. Но они забывают, что и бедняк — человек и нельзя его топтать ногами. Бедному так же больно, как и богатому, ведь и он живое создание.
— У отца исцарапано все лицо, — заметил Айвар.
— Вот и хорошо, — сказал Лангстынь. — Получил, что заработал. Ирма — храбрая девушка.
Лангстынь замолчал. Так и осталось неясным Айвару это происшествие. Он понял только, что Ирму обидели и приемный отец поступил скверно.
Вместо Ирмы в Ургах появилась новая кухарка. Иногда после ужина Тауринь заходил в ее каморку, но она не плакала и не царапалась.
Вскоре после ее появления в Ургах приемная мать велела переставить кровать Айвара в небольшую комнатку, окно которой выходило в сад, — он все-таки был хозяйским сыном, и ему не подобало спать в каморке рядом с кухней.
В Юрьев день в Ургах снова произошли некоторые перемены: проработавший два года у Тауриня батрак Регут не захотел больше оставаться у старого хозяина и подрядился к новому — Стабулниеку. С грустью расставался Айвар с другом; после отъезда Инги ему казалось, что жизнь в Ургах сразу стала невеселой, неинтересной.
— Почему отец Инги не захотел остаться в Ургах? — спрашивал он Лангстыня. — Разве у Стабулниека ему будет лучше?
