— Меня и Ноэ.
— Это правда? — обратился он к Ноэ.
— Правда.
— А где заявление?
— Вот, — протянул Варя, — по всей форме.
— А кольца у вас есть?
— Вот. — И Варя показал два обручальных кольца. Накануне он был у Глории и взял у нее в долг два кольца — они оказались развозторговским неликвидом, в коробке их было много.
— А кто свидетели? Кто распишется? Кто возьмет ответственность? — продолжал Акулов.
— Они, — кивнул Варя в сторону первых молодоженов.
— А вас не смущает, — обратился Акулов к первым молодоженам, — что на вашей свадьбе будет играться еще одна, накладка вроде бы как? а?
— Нет, не смущает, — махнул рукой Антоша, — это наша общая свадьба.
Акулов выполнил все формальности, кто-то крикнул «горько», забыв, что еще не свадьба, четыре бокала пошли по рукам, и Варя и Ноэ, выпив шампанского, тут же свои бокалы разбили, и Акулов, взяв один из оставшихся, ушел на кухню сельсовета, налил фужер водки, выпил и снова вернулся к молодым.
Долго он мечтал о Мероприятии, но чтобы вот так в один день! мечта в квадрате! две свадьбы! — нет, такого не мог бы представить ни один председатель сельсовета в округе!
— Все в клуб! На свадьбы! — объявил Машкин.
Народ стал потихоньку расходиться из учреждения.
А молодые, как водится, пошли сначала на почту в сопровождении друзей. Тут сочиняли радиограммы родителям Машкина, Глории, Вари, ближайшим родственникам и знакомым с приглашением на свадьбы, которые уже в момент получения сообщения адресатам будут, как говорится, делом прошлым.
С почты все направились к Ноэ забрать стариков — Имаклик и Нанука на торжества в клуб.
— Ну, покажи теперь нашего охранителя, — шепнул Варе Ноэ.
— Сейчас.
Мужчины курили на кухне. Ноэ оставила дверь в кухню открытой, чтобы свет падал в коридор, открыла маленькую кладовку, стала рыться в дальнем углу — свет туда все же не проникал — и вытащила небольшой камень, верхнее небольшое круглое основание его напоминало голову человека.
— Что там она показывает? — поинтересовался Машкин и подошел к двери.
— Тебе нельзя. Это амулет, — ответила Ноэ и спрятала его в дальний угол, туда, где хранились старые вещи — жирник, связки тайныквыт (охранители из дерева и кожи), бубен, лахтачьи ремни, копье.
Она переставляла кучу старых вещей, наткнулась на мешок.
— Ого какой тяжелый…
Она пнула его, и он характерно звякнул.
— Что там звенит? — спросил Машкин.
— Да железки какие-то… Вон одна валяется, — она откинула ногой металлический стержень к порогу.
Машкин нагнулся, поднял.
— Это?! Откуда?! Где ты взяла?!
— Откуда, откуда… Да там целый мешок, бери, если надо…
Машкин ринулся в кладовку. Мешок из нерпичьей кожи был нагружен вездеходными пальцами.
Машкин бросился на кухню, оттуда в комнату, где сидел Нанук, протянул ему кучу металла, железяки посыпались на пол.
— Зачем ты это сделал, Нанук?
В глазах Антоши были боль и бешенство. Старик молчал. Он смотрел отрешенно в сторону. Потом встал и, никому ничего не говоря, тихо, не торопясь вышел.
— Вот, посмотрите… — Машкин тяжело дышал, — луддит двадцатого века… тоже мне разрушитель машин… борец против техники, эх… дурья голова, не в технике зло, в людях!
— Теперь остается предположить, — задумчиво ронял Ояр, — и разлитая солярка у навигационного знака, и простреленные бочки, и таинственным образом взломавшие ящик медвежата, и этот вездеход…
— Да, да, — сказал Машкин, — ты прав, все это дело одних рук, яснее ясного. Вот такие пироги. Что делать?
— Он прав по-своему… защищал природу… наивно, конечно. Вот чудак, — горестно вздохнул Чернов.
— Его надо судить, — отрезал Машкин. — Если ты прав, то не правы мы. Не может быть, чтобы все были правы…
Ноэ плакала.
Христофор курил вторую сигарету.
— Что будет? Что будет? — причитала Ноэ.
Варфоломей растерянно молчал.
— Он поступил по-нашему! — вскрикнула Ноэ. — Нанук!
Варфоломей удерживал ее.
— Кивиток! — осенило вдруг Ояра, и он побледнел.
Ноэ закивала. Имаклик при этом слове вздрогнула, но не проронила ни слова и продолжала сидеть тихо, молча, как изваяние.
— Он… — сбивчиво пояснил Ояр, — такой обычай… кивиток… уйти… изгнать себя… уйти… от людей… погибнуть и тем заслужить отмщение… или прощение… или доказать правоту… обычай… он погибнет в снегу… я не знаю…
— Антоша! Антоша! — запричитала Глория. — Догони его! Я не хочу, чтобы сейчас было несчастье! Антоша! В такой день! Догони его!
Христофор толкнул Ояра, и они ринулись на улицу.
— Найдут! — сказал Чернов. — Не плачь. Ноэ. — Эти ребята тут все уголки знают.
И сам тут же ушел вслед за ними.
— Антоша! — причитала Глория. — Иди же!
— Да не хнычьте вы, черт возьми! — закричал Машкин. — Железяки у нас — и ладно… а за все остальное бог ему судья… его бог…
Машкин повернулся и ушел.
Варфоломей растерянно топтался на месте. Потом вытащил сандаловую расческу, причесал зачем-то бороду, спрятал расческу в карман, оглядел всех женщин, виновато улыбнулся и шагнул в ночь.
На столбах у клуба горели яркие лампы — это постарался загодя Машкин, уделив часть своих гидробазовских запасов. Орал на весь остров динамик — люди готовились к мероприятию. Кто-то из наиболее нетерпеливых выпустил в небо три разноцветные ракеты. Интернатовские дети высыпали на крыльцо. Кто-то из них выронил эскимосский мяч — и при вечерней иллюминации дети стали резвиться на снегу, не слушая ворчливых воспитательниц.
Снова тьму апрельского неба прорезали веселые ракеты. Если бы сейчас над Северным полюсом летел самолет, летчику бы показалось, что на острове отмечают Новый год. И он был бы прав в своей ошибке, потому что, согласитесь, как-никак, а праздники на нашем бедном событиями острове — это вам не пустяк. И длиться праздник будет столько, сколько и подобает празднику — ни больше и ни меньше: веселые люди знают, что впереди будни.
Утром собачьи упряжки уйдут на побережье — охотникам надо проверять капканы; вездеходный след потянется во льды океана — это Машкин уйдет на остров Альберта; точки и тире морзянки ворвутся в утренний эфир — начнется вахта радиста полярной станции, долго будет стоять в конторе, оттаивай дырку в оконном стекле И. И. Акулов в мечте об очередном Мероприятии; раскроет свежую записную книжку Варфоломей Шнейдер — и на ее чистые страницы лягут первые строки нового сценария.
Автор еще не знает, что будет в этом сценарии, но надеется, что точность в изложении фактов поможет Варфоломею передать особый климат человеческих взаимоотношений, царящий на острове. Последнее слово за кино, а кино на севере любят все — и стар и млад. Согласитесь, не так уж и часто приходится нам смотреть хорошие фильмы. И уж тем более на острове, где нет даже телевидения…
Чукотка, 1976–1977
Дни ожидания хорошей погоды
Шестнадцать собак у нас, две неполных упряжки. Есть среди них и щенки прошлого года — глупые еще, мы их запрягаем чаще, пусть привыкают. И два совсем малых кутенка — эти не в счет.
Живем мы на берегу Ледовитого океана. Если выйти из избушки и пройти семь шагов на север, дальше покатишься с обрыва. А внизу большая ледяная площадка, окруженная торосами.
Наташа так и делает. Она подходит к обрыву, ложится на спину и съезжает вниз. Щенки за ней — с визгом!
Наташе шесть лет. Зимой и летом она живет в этой избушке. Ее отец охотник — эскимос Николай. Мать — тоже охотница, чукчанка Теюнэ. Это мои друзья. Видимся мы редко, хотя я и обещаю приезжать каждый год.
А вчера по этому обрыву скатился белый медведь. В общем, он вовсе и не белый, а какой-то желтый, как в поселковом магазине игрушка из светло-желтого плюша. Николай и Теюнэ уехали проверять капканы, оставили нам старого пса Мальчика и двух молодых. Вой подняли молодые, по не решились приблизиться к зверю.
Медведь ковырялся на помойке рядом с домом. Я выскочил вместе с Мальчиком, мишка крутанулся на месте, скатился с обрыва и кинулся в торосы. Мальчик и осмелевший молодняк бросились его догонять. Но он уходил быстро. Бегает медведь смешно, вихляет желтым задом, часто оглядывается, оттого и кажется неуклюжим. Но это впечатление обманчиво — он ловок и быстр.
Тяжело дыша, собаки возвращаются часа через два.
Мальчик — помесь колли с чукотской упряжной собакой. Совершенно невероятное сочетание. Он стар, умен, нетороплив. Глаза у него белые. Я никогда у собак не видел таких глаз. Медведя он не боится и в упряжке вожак. Если Николай и Теюнэ разъезжаются по участкам одновременно и не берут с собой Наташу, они не берут и Мальчика, оставляют дочь под присмотром старого пса. Живет он в комнате — это его привилегия.
