Оттого к господину Заримбе потянулись различного рода «кредиторы». И в зависимости от того, что эти «кредиторы» могли «обещать» на будущее» или что они собой представляли «в настоящее время», он принимал их. Обанкротившиеся политические «деятели», проворовавшиеся чиновники, опустившиеся офицеры различных чинов и рангов шли к владельцу парикмахерской на бульваре Карла.
Однажды Заримбе представили бывшего сублокотенента артиллерии Лулу Митреску. Заримба, улыбаясь, оглядел его и сразу же определил групповодом по связи. Примерно с год Лулу разъезжал по стране, развозил директивы и привозил в столицу рапорты начальников легионерских филиалов. Иногда у него возникало не то сомнение, не то подозрение, к чему нужны такого рода сведения «Гвардии» и тем более горбатому парикмахеру? Но он был в состоянии задать себе этот вопрос — и только. Выводов Лулу не делал. Позднее он привык, втянулся. Главное для него — иметь доход! Притом, куда бы Лулу ни приезжал, его принимали с почетом, хорошо кормили, оплачивали хороший номер в гостинице. Иной раз обучалось и обыграть в карты кого-нибудь из провинциалов, заискивавших перед «связным из центра». И почти в каждом городе, где побывал Лулу, он оставлял в слезах дочь купца или лавочника, немолодую жену отставного полковника или шансонетку из бара…
В своих «романах» Лулу был крайне неразборчив. Он мог отказаться от свидания с красивой, влюбившейся в него до готовности покончить с собой гимназисткой и провести ночь с пожилой горничной отеля, если видел возможность «призанять» у нее немного денег…
Своего шефа, парикмахера Заримбу, бывший сублокотенент армии его величества полюбил как родного… Лулу ему как-то рассказал, что у него нет никого. Шеф ответил: «И я тоже одинок!» — Лулу это тронуло до слез. Вскоре Заримба вручил ему две тысячи лей и велел прилично одеться. Конечно, не по дружбе, а для того, чтобы, подчиненный мог посещать интересующие Заримбу места. Но, как и следовало ожидать, Лулу проигрался. При встречах с парикмахером жаловался, что портной задерживает костюм, и тут же, между прочим, просил в долг немного денег. Заримба улыбался. Он прекрасно понимал, куда этот рослый красавец с каштановыми кудрями мог тратить деньги… Как-то Заримба сказал:
— Вы просите помочь — пожалуйста. Только я не люблю, когда мне говорят неправду…
Лулу насторожился, хотел было обидеться — «слово чести офицера!» — но, встретив хитрый, проницательный взгляд шефа, рассмеялся. А Заримба знал, что расход этот еще окупит себя…
С тех пор Лулу Митреску считал горбатого парикмахера самым добрым человеком. И когда один из легионеров, познакомивший его с Заримбой, спросил невзначай, доволен ли он шефом, Лулу ответил:
— Он мне как родной… Слово чести офицера! Как-то недавно видел его на панихиде в соборе. Шеф стоял перед образом спасителя… Не поверишь, при свете лампады и свечей он был как две капли Христос! Честь офицера!.. А то, что он малость горбатый, так он мне даже кажется великомучеником. Ей-богу, не вру… — Легионер одобрительно кивнул головой и, усмехнувшись, похлопал его по плечу.
Лулу Митреску недаром видел в парикмахере своего спасителя. Если Лулу, уезжая с поручениями «Гвардии», на дорогу должен был получить две тысячи лей, Заримба выдавал всего полторы, а потом, когда Лулу возвращался без копейки и обращался к «благодетелю», тот давал остальные, но с таким видом, будто делал великое одолжение… И Лулу славил своего шефа до небес…
Но вот однажды, вернувшись в столицу и получив у шефа деньги, Лулу вскоре снова остался без гроша. Не в первый раз выручила давняя знакомая, конопатая девица, продававшая лимонад у Северного вокзала. Но даже позавтракать с вином и оставить на чай официанту, как он обычно делал, Лулу не мог. А тут, как на грех, знакомый официант рассказал, что в кабачок на шоссе Жиану, где он теперь работает, зачастили денежные ребята.
— Сосунки дуют каждую ночь… Шпана их обыгрывает… А денег у них «лимон»![41]
Это сообщение взбудоражило Лулу. Сегодня он собирался навестить Мими, у которой не был ни разу с тех пор, как она перешла в отель «Атене Палас». Накануне по телефону Мими грозилась, что найдет себе более постоянного друга… Лулу остановился в раздумье. Собственно говоря, часам к десяти вечера он разделается с папенькиными сыночками, а потом — к Мими. «Хоть раз прийти к ней при деньгах!» — подумал он… Да, но для начала игры надо иметь хоть немного деньжат, а в кармане ветер… Надо где-то перехватить!…
Когда хромая горничная вызвала своего хозяина специальным звонком и сообщила, что в прихожей — господин Митреску, парикмахер несколько раз обвел кончиком языка свои тонкие губы, но велел пригласить гостя. Заримба понимал, что только крайне важное дело могло привести групповода к нему домой. В этом он был уверен, ибо для обычных встреч у них имелось специальное место. Но, здороваясь с Лулу, Заримба почувствовал, что от него пахнет вином, и заподозрил, что легионер Митреску явился к нему домой в столь трудное для нации время без всякой на то серьезной причины… Тем не менее шеф улыбнулся и пригласил Лулу пройти за ним.
Они спустились по узкой застланной мягкой дорожкой лестнице в подвал. В небольшой убранной коврами комнате Заримба указал гостю на кресло и сказал, что оставит его здесь на несколько минут… Однако Лулу перебил шефа, сказав, что пришел по делу и задерживаться не намерен…
Заримба удивленно поднял брови.
— Есть что-нибудь срочное?
Лулу рассмеялся и, зажмурив глаза, отрицательно качнул головой.
С лица Гицэ Заримбы исчезла улыбка. Лулу этого не видел. Решившись, наконец, сказать, Лулу открыл глаза и вдруг увидел, как по ту сторону двери мелькнул горб шефа. Дверь хлопнула. Лулу вскочил, но решив, что шеф скоро вернется, закурил и снова опустился в кресло.
На нижней полочке столика, возле которого он сел, лежала аккуратная стопка журналов «Реалитатя иллюстратэ»[42]. Лулу взял первый попавшийся номер, закинул ногу на ногу и стал рассматривать картинки.
Илья проснулся раньше, чем зазвенел помятый будильник. Протянув руку, он задвинул кривую жестяную задвижку предохранителя, чтобы трезвон не разбудил еще спавших жильцов пансиона, а через двадцать минут уже шел по Вэкэрешть. Он любил столицу в эти ранние утренние часы. Дворники подметали улицы, магазины были закрыты, трамваи еще не гремели: было тихо, малолюдно. Лишь иногда, когда к калиткам палисадников подходил обросший щетиной человек в старой офицерской фуражке со сломанные козырьком, тишина нарушалась звоном колокольчика. Это был мусорщик. За ним следовала двуколка на высоких колесах с большим ящиком. Дворники, прислуга или сами жильцы выносили мусор.
В этот ранний час из ворот и подъездов невзрачных домов, будто поднятые по тревоге, выбегали одинокие люди; в кепках или старых помятых шляпах, с жесткими от мозолей руками и заспанными еще лицами, они на ходу закуривали. Это были те, кто редко высыпались на своих продырявленных матрацах, дощатых нарах или коротких сундуках, удлиненных приставленными табуретами; они чуть свет спешили туда, где отдавали свои силы, опыт, здоровье…
Позднее на улицах появлялись олтяне-торговцы; их протяжные выкрики словно раскалывали утреннюю тишину. Они предлагали зелень, фрукты, яйца, молоко. Город просыпался. То тут, то там поднимались жалюзи, отодвигались занавеси — иногда узорные тюлевые, иногда дорогие плюшевые, а большей частью из полотна с дешевыми кружевами или просто из марли.
Наконец открываются окна. Протирая глаза, поправляя сетки, сохранявшие прически, появляются дамы в длинных шелковых халатах или горничные — в легких ситцевых платьях. Торговцы к каждой имеют свой подход. Начинается торговля. Хозяйки придираются, что зелень петрушки пожелтела, яйца, должно быть, из-под квочки, фасоль мелкая, молоко, наверное, свернется и, наконец, нужно продавать подешевле… на базаре все-таки не так дорого!..
Продавец, в свою очередь, божится, что товар у него самый свежий и цены, конечно, дешевле, чем на рынке… Прислуге олтян-продавец старается польстить: называет «мадемуазель» или «барышня». Иной раз не без усмешки величает «хозяйка», «госпожа» и даже «барыня». Торгаши норовят обмануть, а прислуга — выгадать себе на кино, пудру или помаду…
Вскоре первые трамваи с грохотом мчатся к центру. На подножках висят мальчишки-газетчики. Они спешат к типографиям, где тяжелые машины уже выплевывают свежие номера газет с известиями о событиях, происшедших за последние несколько часов. Передний вагон трамвая в этот час пуст. Лишь в прицепе второго класса дремлют ранние пассажиры. На остановках постепенно накапливается народ.
И хотя трудовой люд уже направляется к месту работы, в ресторанах «Тик-так», «Британия», в барах «Колорадо», «Мулен-Руж», «Карлтон-Баре» продолжается кутеж. Шансонетки устало вскидывают изящные ножки и привычно вихляют бедрами… Здесь не только «девицы», но и подобные им мужчины пьют «на твой» или «ваш» счет… Владельцы заведений, официанты обожают задержавшихся: клиентура устает, теряет счет заказанному. Теперь можно и приписать… Как правило, тут топчутся сыщики, выжидая удобный момент, чтобы получить от официантов очередную информацию, и сутенеры, мечтающие затащить денежного провинциала к «компаньонке», работающей с ним «на процентах»…
