Эх, Андрюша,
Нам ли быть в печали?
Не прячь гармонь,
Играй на все лады...
Тетя Оля открывает окно в палисадник и громко говорит:
— Сема, Аллочка, спать пора.
— Мы сейчас, — откликается Аллочка.
Но я чувствую, что уходить ей не хочется, и мне тоже не хочется уходить со скамейки, хотя уже и тянет
спать и слипаются глаза.
Я думаю о том, как было бы хорошо, если бы мы с Аллочкой жили в одном доме или в соседних домах,
или учились бы в одном классе, или хотя бы в одной школе. Я бы тогда, наверно, не побоялся насмешек ребят и дружил бы с Аллочкой.
Однако она живет в далеком от моего дома Молочном переулке, и увидеть я ее могу только у дяди Семена.
И я чувствую что-то вроде благодарности дяде Семену за то, что он подружился с Аллочкиным папой, и
за то, что Аллочка гостит у него сейчас в Перово и наверняка будет гостить в Малаховке.
3
И вот снова лето, и снова я живу у дяди Семена, только уже не в Перово, а в Малаховке. Полдома в Перово продано. В Малаховке построен маленький домик, к двери которого ведут три высокие ступеньки без перил.
Нынешним летом мама хотела снимать для меня дачу, но дядя Семен отговорил ее.
Я помню, как еще весной дядя Семен сидел у нас в комнате, курил, жадно, глубоко затягиваясь, маленькие папироски и убеждал маму:
— Ну, зачем тебе снимать где-то у чужих людей дачу, оставлять ребенка с домработницей, волноваться, мотаться взад-вперед? Разве Семе плохо будет у нас?
Разве он когда-нибудь на нас обижался?
Дядя Семен перевел на меня взгляд своих усталых выпуклых глаз и вдруг как-то жалко, заискивающе улыбнулся.
Я отрицательно помотал головой: нет, я никогда не обижался на дядю Семена. Мне очень хочется к нему на дачу. Я бы стал помогать ему. И потом, может быть, туда приедет Аллочка?..
Мама, наверно, поняла, что мне хочется в Малаховку, и согласилась. И тут же решила отпустить нашу домработницу Ксеню на все лето в отпуск.
И едва только она сказала это, как я заметил, что у дяди Семена изменилось лицо. Из какого-то жалкого, просящего оно стало решительным, строгим. На впалых щеках дяди Семена быстро задвигались крупные желваки.
Закурив новую папиросу и отвернувшись к окну, он глухо спросил:
— Ты, наверно, уже... собрала деньги для дачи?
— Да... — ответила мама.
— Не сможешь ли дать их пока мне?... Я бы сделал террасу... А потом рассчитаемся... Свои же люди... Все равно, когда я построю большой дом, все вы будете летом жить у меня...
Мама как-то растерянно, даже испуганно согласилась:
— Да-да, конечно, Сема!.. Я их тебе дам... Если хочешь, прямо сегодня. Вот пойдем, я сниму с книжки и отдам тебе...
— Это было бы хорошо... Я бы начал террасу уже к приезду Семочки...
Я видел тогда, что им обоим как-то неловко — и маме и дяде Семену. И мне тоже было неловко. Я почему-то вспомнил, что говорил мне в прошлом году Майк о дачниках, и мне захотелось рассказать это маме.
Но потом я подумал, что тогда она может не отпустить меня в Малаховку, я не увижу Аллочку и вообще все получится очень нехорошо.
И я не сказал маме ничего.
Террасу мы делаем с дядей Семеном вместе. Плотники установили столбы для нее, сделали каркас. А мы настилаем пол, связываем столбы каркаса планками и прибиваем к ним маленькие дощечки «в елочку». Из этих дощечек получается красивая стенка. Стенку дядя
Семен делает сам. А я только помогаю ему: отпиливаю доски, забиваю гвозди. Пробовал я и строгать, но у меня еще получается плохо, и дядя Семен доски мне не доверяет, строгает их сам.
Нынешним летом, уже после того как я приехал в Малаховку, дядя Семен ушел на пенсию. Перед этим, вечерами, он что-то долго подсчитывал, и через тонкую дощатую стенку я слышал, как он говорил тете Оле:
— Нет, мне положительно невыгодно работать...
Если я сам к себе наймусь плотником, я заработаю гораздо больше...
Тетя Оля что-то возражала и уговаривала дядю Семена не уходить с работы.
—- Ведь у нас уже есть дом!— несколько раз сердито повторила она.— Чего тебе еще надо?
Но, видно, она его так и не уговорила.
Тогда я еще не понимал, как это можно наняться плотником к самому себе. Постепенно мне это стало ясно.
Каждый день, когда мы уже после ужина, затемно, кончали работу, дядя Семен садился во дворе на скамейку и, как он говорил, «подбивал итог». Нацепив на нос перевязанные ниточкой очки (новые он вынимал только при гостях), он брал из стола пухлую, потрепанную
записную книжку, огрызок карандаша и, бормоча себе что-то под нос, писал столбики цифр. Потом торжественно объявлял:
— Сегодня мы с тобой, Семочка, заработали сорок три рубля! А если учесть, что плотника нужно было бы и покормить, то выйдет пятьдесят с гаком. А на работе я каждый день зарабатывал только двадцать семь рублей восемьдесят копеек. Видишь, какая разница?
Я вижу, что разница, конечно, есть. Только мне кажется, что подсчитывать ее совсем незачем. Ну, сделали что-то там, и ладно. Зачем уж все на рубли мерить? И разве здесь, на своей будущей террасе, дядя Семен изобретет какую-нибудь машину? Конечно, нет!, А на работе
бы изобрел.
Киры в Малаховке нет. Она сразу после экзаменов уехала вожатой в пионерский лагерь.
Дядя Семен просил ее не уезжать, говорил, что на своем участке она заработает гораздо больше. Кира не возражала ему, не спорила, но в лагерь все-таки уехала.
Вообще я заметил, что Кира никогда не спорит с отцом и часто даже одергивает Майка, если он начинает с ним спорить.
— Папу надо беречь!— говорит она в таких случаях.
Дядя Семен довольно улыбается. Ему приятно, что дочка бережет его.
И в то же время я чувствую, что Кира в чем-то не одобряет своего отца, хотя она этого никак не показывает и никому этого не говорит.
Дядя Семен, по-моему, этого не замечает. Он все время советует мне брать с Киры пример и хвалит ее даже сейчас, когда она не послушалась его и уехала в пионерский лагерь.
Иногда нам помогает строить террасу Майк. Нынешним летом он кончает десятый класс, потом будет поступать в институт и поэтому очень много занимается.
Но в те дни, когда он утром сдает какой-нибудь экзамен, он больше уже не занимается и делает террасу вместе с нами. В такие дни, как обычно, подбив вечером итог, дядя Семен бывает особенно доволен, потому что мы зарабатываем рублей по восьмидесяти.
Вначале арифметика дяди Семена была мне совершенно безразлична. Потом, постепенно, он увлекает меня ею, и я уже сам начинаю спрашивать:
«А сколько стоит эта работа?», «А сколько — эта?»
И дядя Семен обстоятельно, подробно, как взрослому, отвечает мне. Я вижу, что ему нравится, когда я задаю такие вопросы, и поэтому я задаю их все чаще и чаще.
Однажды в выходной день, когда приехала мама, я похвалился ей тем, что вчера мы с дядей Семеном вдвоем заработали целых пятьдесят семь рублей.
— Как это заработали? — не поняла мама.
— Ну, обычно! — говорю я. — Террасу делали.
— Почему же ты говоришь, что заработали?
— Мама, ну как ты не понимаешь? — досадую я. — Если бы плотник сделал ту же работу, которую мы сделали с дядей Семеном, ему пришлось бы заплатить пятьдесят семь рублей.
— Но откуда ты это взял? — Мама спрашивает уже испуганно. — Разве можно свою помощь дяде Семену измерять в рублях?
— Это не я! Это он измеряет! И совсем не мою помощь... Он считает все вместе...
Мама, видимо, вдруг что-то понимает и закусывает губу. Весь день она со мной не говорит на эту тему в только поздно вечером, когда я провожаю ее на станцию, тихо просит:
— Ты не говори больше никому, сколько вы там заработали, сколько сэкономили... Ладно? Это очень... некрасиво.
— А как же дядя Семен?
— Ну... дядя Семен делает это для себя... А тебе совсем незачем. Обещаешь мне?
— Обещаю!
Теперь я и сам начинаю понимать, что это некрасиво, и на другой день, когда дядя Семен садится на свою скамейку подбивать итог, я говорю ему:
'— Дядя Семен, а зачем ты все это подсчитываешь? Это ведь некрасиво!
Дядя Семен, сняв перевязанные ниточкой очки, удивленно смотрит на меня большими выпуклыми
глазами, а потом начинает раскатисто смеяться.
— Ты еще маленький... Ха-ха-ха! Некрасиво... В хозяйстве счет нужен. А без счета никакого хозяйства нет. Вот вырастешь, поумнеешь, поймешь...
И он снова надевает очки и начинает набрасывать в записной книжке колонки цифр.
По выходным в Малаховку приезжает не только моя мама. Приезжают другие родственники. Все
привозят с собой полные сумки продуктов, вино и иногда даже шоколадные конфеты. С пустыми руками не приезжает никто.
