– Вот так зонтик! Черт те возьми! – сказал один.
Он был лопоух, и уши двигались, когда он говорил. На нем был зеленый френч в лохмотьях и обмотки. Колкие волосики торчали на небритом подбородке. И весь он похож был на крапиву. Я даже ощутил внутри какой-то зуд, когда он посмотрел на нас.
– У меня внутри зачесалось, – сознался потом и Оська.
В это время подошел другой, скаля гнилые зубы.
Это был бледный, тщедушный человек в парусиновой косоворотке и большой грибообразной шляпе. Трухлявую поганку напоминал он.
– Не дадите ли нам отведать сего лакомого яства, о юноши? – сказал человек-поганка.
– Не скупердяйничай, братишка, – сказал крапивный человек, – нам шамать требуется. А теперь все общее, даже, между прочим, грибы. Правильно, братишки?
– А откуда вы знаете, что мы братишки? – удивился Оська.
– Мне все насквозь известно, – отвечал крапивный человек.
– Теперь все братья, – добавил человек-поганка и торжественно продолжал: – Молодые люди! Судя по мечам вашим, вы, я вижу, доблестные рыцари. О братья-разбойники, поддержите в тяжелую годину своих страждущих собратьев! Иначе я в муках голода съем ваш гриб из семейства ядовитых и скончаюсь на ваших глазах в ужасных конвульсиях.
– Очень просто! Я лично даже без конфузий, – сказал крапивный человек, – нам помереть ничего не стоит.
Он, к нашему ужасу, откусил кусочек мухомора и тотчас же стал кончаться у нас на глазах… Человек-поганка хотел рвать на себе волосы, однако у него это не вышло, ибо он был лыс. Мы были подавлены. Но в наступившей тишине мы вдруг услышали, что внутри мертвеца что-то громко, часто и мелко стукает.
– У него еще сердце ходит, – робко объявил Оська.
– Это дух в меня входит и выходит, братишки, – горестно сказал мертвец. – Погибаю я, бедный мальчик, через революцию с голоду… И за что я кровь свою лил?.. Зовите, братишки, вашу мамочку… Пусть спасет меня, сироту. Скажите ей – погибает человек и меняет часы на сало.
Человек крапива принялся вынимать из карманов галифе часы, часики, будильники, хронометры, секундомеры… Мы зачарованно взирали на это богатство. Окрестности Квасниковки заполнились тиканьем…
Комиссар проверил время
Через полчаса вызванные нами дачники и квасниковские бабы окружили приятелей. Крапивный человек вытаскивал из сумки и уже заводил часы-ходики и часы с кукушкой, а человек-поганка с ловкостью факира тянул из живота шелковую материю. При этом он худел у всех на глазах. Затем он стал вынимать из вещевого мешка два чернильных прибора, ночные туфли, маленький аквариум (правда, без рыб), икону, щипцы для завивки, несколько граммофонных пластинок, собачий ошейник, крахмальную манишку, эмалированное судно и мышеловку. А шляпа его оказалась матерчатым абажуром для лампы.
– А машины швейной не будет? – спросила какая-то баба.
– Была, – ответил человек-поганка, – да под Тамбовом сменял.
Товарообмен шел бойко, а тем временем крапивный человек ораторствовал, как на митинге.
– Вот, дорогие дамочки, уважаемые бабочки и прочие, – заливался крапивный человек, – до чего нас довели эти товарищи большевики… А мы за них свою рабочую кровь и всю сукровицу до последней капли отдали, дорогие дамочки, уважаемые бабочки… Оба мы из города Питера.
– Комиссар катит! – закричал какой-то мальчишка.
И ловкие приятели быстро упрятали все в мешки.
– Покажь документ, – сказал приехавший из города комиссар Чубарьков, вылезая из тарантаса. – Ну, будя агитировать!
– Свой, а треплешься, – спокойно отвечал крапивный человек.
– Я те покажу «свой»! – грозно сказал Чубарьков и опустил руку в карман. – Предъявь документ, спекулянт чертов! Мешочник…
Человек-поганка, трясясь, вынул бумажку. На ней значилось: «Предъявитель сего помощник бухгалтера… и научный работник».
У крапивного человека документа совсем не оказалось, и он сам огорчился.
– А ну, – сказал товарищ Чубарьков, – складывай барахло и сыпь отсюда без оглядки, пока я вас не забрал… и точка. Наплодилось вас тут, словно поганок!..
– У нас ничего нет! – сказал человек-поганка. – Мы просто мирные пешеходы. Без всякой частной собственности. Можете обыскать.
– Некогда мне валандаться с вами! – сказал комиссар. – Скажи спасибо, ехать мне надо в Анисовку, поди, уже три часа.
«Ку-ку… Ку-ку… Ку-ку…» – пропела кукушка в сумке у крапивного человека.
Покорение Брешки
Покровск очень изменился в наше отсутствие. Базара не было. Знакомые буржуи подметали площадь. Среди них был хозяин костемолки. И мы зачеркнули в реестре несправедливости пункт второй. На том месте, где Земля закругляется, выстроили трибуну, а из окна большого дома на Брешке, где обычно раньше тявкал на гуляющих упитанный фокстерьер, глядел теперь, расставив лапы, пулемет. Над окном свисал красный флаг с двумя буквами: Ч и К.
В городе мы еще раз встретились с крапивным человеком. Он командовал погромом.
Погром начали дезертиры. Громили винно-гастрономический магазин, отобранный у богача Пустодумова. Толпа с утра окружила магазин и потребовала выдачи вина. Зеркальные витрины безмолвно отражали беснование толпы. Тогда крапивный человек железным прутом ударил по стеклу. Стекло отчетливо провизжало слово «зиг-заг»…
Через час Брешка была пьяна. Бабы на коромыслах несли ведра портвейна. На Брешке стояли винные лужи. Вино текло по водосточным канавам. Люди ложились на землю и пили прямо из канавы. Гимназисты обнимались с солдатами. Предназначаемые для детского дома апельсины рассыпались по Брешке. В апельсинах рылись свиньи. Большая, обвислая хавронья купалась в болоте из мадеры. На углу страдал пестрый боров. Его рвало шампанским.
Примчался на тарантасе, соскочив на ходу, Чубарьков.
– Именем революционного порядка, пожалуйста, прошу… – сказал комиссар.
– А раньше-то? – отвечали ему гимназисты.
Комиссар Чубарьков уговаривал, просил, требовал и предупреждал.
– Все общее! – кричала пьяная орава за крапивным человеком. – Кровь, сукровицу лили…
И тогда в окне большого дома закляцал, забился пулемет… Он ударил над Брешкой, выпустил первую очередь поверх хмельных голов, и трусливую Брешку вымело.
Мы вспомнили с Оськой, как, играя на подоконнике в Швамбранию, мы расстреливали своим воображением Брешку. Но тогда Брешка была неуязвима.
Через полчаса красноармейцы вытащили из подвала магазина утопленника. Человек упал, должно быть, в подвал и захлебнулся в вине.
Чубарьков подошел к трупу. Он взглянул и, узнав, покачал головой.
– Ку-ку, – сказал комиссар.
Единственная тайна Швамбрании
Степка Атлантида прислал мне еще в Квасниковку записку. «Здорово, Леха! – было написано в ней. – Первого приходи в гимназию. Будет открыта Един. Т. Ш. Ох, и лафа будет! С. Гавря».
Я долго расшифровывал это «Един. Т. Ш.», и вдруг меня осенило. Един. Т. Ш.! Ясно: Единственная Тайна Швамбрании – вот что это значило. Кто-то разоблачил тайну ракушечного грота, выпустил королеву и нашел записку… Степке теперь было известно про Швамбранию, и он собирался ее открыть для всех. Мы с Оськой были потрясены. Грубая действительность бесцеремонно вторгалась в наш уютный мир.
Но дома мы нашли печати на дверцах грота нетронутыми. Внутри, в сумраке и паутине, отбывала срок королева – хранительница тайны. Откуда же Степка узнал о Швамбрании? Я решил поговорить с ним начистоту. Степка был сам не чужд фантазии и заработал свое прозвище постоянной мечтой об Атлантиде. Я подумал, что Швамбрания и Атлантида могли бы стать союзными государствами.
Степка встретил меня с ликованием. За лето он вырос и поважнел.
– Ходишь? – спросил Степка.
– Хожу, – отвечал я.
– Существуешь? – спросил Степка.
– Существую, – отвечал я и нерешительно спросил: – А откуда ты про… Е. Т. Ш. узнал?
– Подумаешь, откуда! – хмыкнул Степка. – Все ребята уже знают…
– Раззвонил! – с тоской сказал я. – Эх, ты, а еще друг, товарищ… Мне ведь Швамбрания лучше жизни нужна.
И, оправдываясь, я рассказал Степке всю правду о стране вулканического происхождения. Я звал атлантов стать союзниками швамбран.
Степка слушал с интересом. Потом вздохнул и погасил разгоревшиеся было глаза.
– Я про Атлантиду больше не мечтаю, – сказал Степка твердо. – На что она мне нужна теперь, Атлантида! Мне нынче и без нее некогда! Революция. Это при царском режиме всякие тайны были… А теперь и без секретов дела хватает. А Швамбранию – вы это толково выдумали, – признал Степка. – Только Е. Т. Ш. – это из другой губернии вовсе. Это вместо гимназии будет Е. Т. Ш. – единая трудовая школа, значит!
