— Но, черт возьми, почему ты должна это делать? Пусть мать с ним и носится!
— Она меня выгонит, если я не буду слушаться.
— Пусть! Всю жизнь с ними все равно не проживешь. Или, может быть, тебе жалко расстаться с беззаботной, хорошей жизнью?
— Не смейся, Волдис. Что это за жизнь? Но что я буду делать, если они в самом деле выгонят меня на улицу? Сейчас я получила работу, но надолго ли? Нищенствовать? Или… пойти на улицу?
— А как живут другие девушки? Работают, нанимаются в прислуги…
— Я лучше покончу с собой, чем пойду в прислуги. Никогда, никогда я не сделаю этого, это так противно. Если я работаю на заводе, у меня есть определенный хозяин, и я выполняю определенную работу. А прислуга ухаживает за всей семьей, как домашняя скотина, ею распоряжаются даже дети.
— Чего хотят от тебя родители?
— Ты не понимаешь? Только одного — сосватать меня Эзериню. Я для них тяжелая обуза, которую нужно поскорее спихнуть с плеч, поскорее выдать замуж за кого угодно.
— Это безобразие! А подумала твоя мать о том, что с тем человеком, которому она собирается тебя продать, придется жить тебе, а не ей? Что это за мать, которая так распоряжается судьбой дочери?
— Моя мать не одна такая…
— Что же ты будешь делать? — спросил Волдис Лауму после минутного молчания. — Послушаешься матери и пойдешь за него замуж?
— Я об этом не думала. Расстраиваться еще нечего, ведь у Эзериня все равно нет денег на то, чтобы начать самостоятельную жизнь.
— А если он их накопит? Он ведь готовится к этому, откладывает?
— Эзеринь никогда не накопит. У него ведь деньги не держатся. Обрати на него внимание: ведь у него нет даже приличного костюма. Если иногда ему и удается скопить сотню латов, сразу появляются приятели и помогают их пропить.
— Тебя радуют его неудачи! — усмехнулся Волдис.
что опять впал в немилость
— Конечно! — улыбнулась в ответ Лаума. — Но, чтобы успокоить мать, я разыгрываю эту комедию. Если бы ты знал, какой он капризный! Достаточно где-нибудь на вечеринке мне перекинуться с другими несколькими словами, он так разозлится, что весь вечер не будет разговаривать, а на следующий день идет к матери и жалуется на меня.
Волдис остановился. Они уже дошли до улицы Путну.
— Знаешь что, Лаума, уйди на сегодняшний вечер из дому, пусть он подождет у дверей.
— Не знаю… Куда же мне деваться…
— Поедем в кино. В «Сплендиде»[33] фильм с участием Эмиля Яннингса[34].
— С Яннингсом!
— Значит, поехали? Вообрази себе физиономию Эзериня, когда он увидит, что дома нет никого. Подождет, подождет и выйдет на улицу, — но и там не дождется. Он знает, что мать уехала?
— Нет.
— Тогда он подумает, что опять впал в немилость у матери. Так поехали?
— Ну хорошо, поедем.
Я Отлично! Только собирайся поскорее, чтобы нам уйти до прихода этого грозного Отелло.
Еще не было шести часом, когда Волдис, переодевшись и поужинав, вышел на улицу. Через четверть часа появилась и Лаума в тонком поношенном пальто. Оба рассмеялись и переглянулись, как дети, собирающиеся нашалить.
— Пойдем скорее! — торопила девушка.
Ожидая начала сеанса, они почти час прогуливались по прилегающим к центру улицам. Весь день стоял туман, а к вечеру он стал еще плотнее. Люди, гуляющие по бульвару, казались призраками, скользящими навстречу друг другу, невозможно было разглядеть даже лицо. Все окутала белесая мгла, которую не могли рассеять уличные фонари. В тумане перекликались почти невидимые автомобили и проплывали трамваи, похожие на громадные катафалки. Люди кашляли от влажного воздуха.
Фильм оказался увлекательным. Яннингс!.. Это имя говорило само за себя.
Взволнованные виденным, Лаума и Волдис молча ехали домой. Лаума нахмурилась. Волдис взял в свои руки ее огрубевшие от работы пальцы.
Что скажет мать? Рано или поздно, она все равно узнает. Лаума задумчиво покачивала головой. О, она все-таки поступила слишком опрометчиво. Человек ждал ее весь вечер, может, ждет до сих пор…
У ворот стоял Альфонс Эзеринь. Когда Волдис на прощанье подал Лауме руку, он не разглядел Эзериня, притаившегося в темноте. Лаума первая заметила его; она вздрогнула и вопросительно взглянула на Эзериня. Теперь и Волдис увидел его.
— Добрый вечер! — сдержанно приветствовал он Эзериня.
Тот сделал вид, что не слышит. Он был навеселе, но держался на ногах довольно твердо.
— Я сказал: добрый вечер! — повторил Волдис.
И на этот раз Эзеринь притворился глухим и, не обращая внимания на Волдиса, обратился к Лауме, цинично усмехаясь:
— Ты знаешь, что делать в свободное время, — сказал он язвительно, — пока дома никого нет… Ну да, в Риге есть куда пойти…
Лаума молчала. Волдис не уходил, ожидая, что будет дальше. Некоторое время царило неловкое молчание. Вдруг Эзеринь резко повернулся в сторону Волдиса и скрипнул зубами.
— Чего вы здесь стоите? Что вам надо?
— Я прощаюсь со своей знакомой, — спокойно ответил Волдис. — А зачем вы здесь стоите? Что вам здесь нужно?
Эзеринь подпрыгнул, как молодой петух, подошел к Волдису, насмешливо оглядел его с головы до ног, потом неожиданным движением выдернул у Волдиса галстук.
Волдис сжал кулаки и едва сдержался, чтобы не ударить наглеца. Эзериню только того и надо было.
— Что, паразит, боишься? А ну, давай выходи, ты, шляпа! — Удивительно, откуда в нем бралось столько наглости!
Волдис двинулся ему навстречу. Его душила злоба.
— Замолчи, гнида! — тихо сказал он. — Ни слова больше!
— Не бей его, Волдис! — умоляла девушка и схватила сжатый кулак Волдиса. — Не обращай внимания на то, что он говорит. Уходи! И ты, Альфонс, тоже уходи.
— Ты эту девчонку оставь в покое! — крикнул Эзеринь. — Чтобы я больше не видел тебя с ней!
«Вот она какая! — с огорчением подумал Волдис. — Все-таки жалеет своего поклонника».
— Ну ладно, ладно, — сказал он и собирался уже уйти, но Эзеринь опять загородил ему дорогу.
— Ты ей кто? — вспылил Волдис. — Отец или муж?
— Не твое дело.
— Дай пройти, не прыгай, как воробей.
— Волдис, не бей его! — закричала опять Лаума, когда Эзеринь дал оплеуху Волдису.
Но Волдис уже не мог сдержаться и бросился вперед. В его руках барахталось живое тело, он ощущал временами короткие резкие удары ногами, кулаками, но боли не чувствовал. Его рука поднималась и опускалась, поднималась и опускалась, каждый раз натыкаясь на что-то гладкое, теплое, твердое. Потом вдруг Эзеринь упал, скорчился и так закатил глаза, что даже в темноте были видны белки, затем застонал, захрипел. На губах показалась кровавая пена.
— Что это с ним? — Волдис испуганно повернулся к девушке.
— У него падучая. Поэтому я и предупреждала тебя, чтобы ты не бил его. Это с ним всегда случается, когда его бьют.
Волдис оглянулся вокруг, ища какой-нибудь сучок или щепку, но, не найдя ничего, вытащил из кармана карандаш с надетым на него металлическим наконечником. Опустившись на колени, он с трудом разжал им крепко стиснутые зубы эпилептика.
— Где он живет? — спросил Волдис.
— Довольно далеко.
— Здесь его оставлять нельзя. Покажи мне дорогу.
Волдис поднял на руки скорчившееся в припадке тело и понес. Лаума шла рядом. В продолжение всего пути они почти не разговаривали. Несколько раз Волдис останавливался, клал Эзериня на землю и отдыхал.
Возле своего дома Эзеринь пришел в сознание. Изнуренный и обессиленный, он выскользнул из рук Волдиса и хотел идти дальше один, но, пройдя несколько шагов, зашатался и снова упал на руки Волдису. Они прошли во двор, поднялись по лестнице. Эзеринь, как больной ребенок, доверчиво склонил голову на плечо Волдиса. Он, вероятно, забыл обо всем. Лаума позвонила. Кто-то довольно долго возился с ключом, затем дверь открылась, и навстречу им вышла маленькая, сухонькая старушка — мать Эзериня.
— Мы нашли его на улице, — сказал Волдис.
Но старушка не стала слушать его объяснений.
— Сынок, сынок, что это с тобой опять случилось?! — кинулась она к Эзериню. Она гладила, обнимала его, а потом бережно повела в комнату и больше не вышла.
Волдис закрыл дверь.
— Пойдем, она теперь справится…
— Да, она к этому привыкла. Ведь это не впервые.
И опять всю дорогу это тягостное молчание. Молча они простились и разошлись по домам. Вся радость этого вечера улетучилась. В воротах Волдис обернулся, чтобы взглянуть на Лауму, но ее уже не было. Сонная, недовольная Андерсониете впустила Волдиса.
— Какая-то барышня вас искала.
Какая барышня? Милия? Кто же, кроме нее, станет его разыскивать.
— Просила напомнить вам, чтобы не забыли прийти в воскресенье.
