И хотя трудовой люд уже направляется к месту работы, в ресторанах «Тик-так», «Британия», в барах «Колорадо», «Мулен-Руж», «Карлтон-Баре» продолжается кутеж. Шансонетки устало вскидывают изящные ножки и привычно вихляют бедрами… Здесь не только «девицы», но и подобные им мужчины пьют «на твой» или «ваш» счет… Владельцы заведений, официанты обожают задержавшихся: клиентура устает, теряет счет заказанному. Теперь можно и приписать… Как правило, тут топчутся сыщики, выжидая удобный момент, чтобы получить от официантов очередную информацию, и сутенеры, мечтающие затащить денежного провинциала к «компаньонке», работающей с ним «на процентах»…
Внизу, у подъездов, дремлют за рулем шоферы свободных такси.
После бурно проведенной ночи покидают работающий круглосуточно профилактический пункт истощенные, с темными кругами под глазами, «девушки»…
В военных казармах трубят «подъем»… Оказывается — ровно шесть часов. Тут же с разных концов столицы доносится вой заводских сирен. Конец ночной двенадцатичасовой смены.
Постепенно улицы наполняются народом. Сторожа магазинов уже поднимают гофрированные металлические шторы, снимают ставни, открывают витрины, мимо которых важно прохаживаются ночные полицейские.
Наблюдая, как просыпается город, Илья незаметно дошел до бульвара Таке, где помещался гараж «Леонида и К°». Сегодня он с тремя рабочими должен поехать в Констанцу. Сюда, в крупнейший порт страны, прибыли из Америки автомашины и груз для гаража. Возглавлял группу Илиеску. Ехали также слесарь и электрик. Илья должен был добиться быстрого получения вагонов-платформ и оформить путевые документы.
В гараже никого еще не было. Илья посидел в диспетчерской, поговорил с дежурным механиком. Тем временем пришли Илиеску и электрик. Слесарь запаздывал. Он появился, когда проволока и инструменты были уже погружены в машину.
Безлюдные перроны показались Илье какими-то необычными… Инструмент, круги с проволокой и прочие необходимые вещи были сданы в багаж. Пока взвешивали, оформляли, к перрону подали состав. Постепенно стали прибывать пассажиры. У вагона первого класса стояла группа хорошо одетых людей. Вот нарядная пара с цветами. Судя по всему, это молодожены, отправляющиеся в свадебное путешествие. Они громко разговаривают с провожающими, смеются, шутят. Носильщики приводят все новых пассажиров. Коммерсанты в выутюженных костюмах с чемоданчиками или пухлыми портфелями резко отличаются от вояжеров — вечно спешащих, в помятых пиджаках, с бесчисленным количеством чемоданов.
Подталкивая перед собой коляски на велосипедных колесах, вдоль состава прохаживаются продавцы в голубых кителях и фуражках с золотым кантом на околыше. Они предлагают газеты, журналы, шоколад, мятные конфеты, дорогие сигары, папиросы, сигареты, марципаны…
У подножек своих вагонов, чисто выбритые, в белых воротничках и черных галстуках, стояли кондукторы, поглядывая, не появится ли в такую рань инспектор или контролер. От этого зависело, можно ли брать «зайцев»… Кондуктор хвостового вагона вдруг почесал ухо — сигнал, что контролер появился на перроне. Немедленно пошло по цепочке — кондукторы предупреждали друг друга — «безбилетных не брать…»
По перрону в ярко-красной фуражке прошел дежурный диспетчер. Люди стали прощаться… Короткий свисток паровоза — и состав двинулся. Провожающие у вагонов первого и второго классов замахали руками, шляпами, платками, посылали воздушные поцелуи, улыбались…
У вагона третьего класса тоже прощались, но более сдержанно. Уезжавший на военную переподготовку рабочий расцеловал двух девочек-школьниц, потом мальчишку, державшего за веревочку коробку из-под чая, затем обнял жену и, схватив сундучок, почти на ходу вскочил на подножку вагона. Женщина взяла на руки сына, девочки прижались к ней. Все грустно смотрели вслед удаляющемуся поезду.
К удивлению Ильи, в вагоне было мало народу и скамейки пустовали. Электрик, радуясь простору, говорил: «По-барски едем! Как в первом классе!» Затем принялся подшучивать над слесарем, намекая, что причина его опоздания «романтическая», хотя тот божился, что до поздней ночи подбивал сыну подметки к ботинкам. «Не напасусь на него обуви. Вторую пару за лето. Уж ругал его и ботинки запирал. Думал, пусть ходит босым, так он ноги себе побил…»
Илиеску сказал:
— Раз он рвет обувь, стало быть здоровый, живой мальчишка. Это в наше время самое важное.
— А они у меня не болеют. Четверо их, и все здоровые. Знают, что лечить их не на что…
Вскоре вдали показался длинный мост. Поезд сбавил скорость. Внизу, сверкая и переливаясь, нес свои быстрые воды Дунай… Все четверо стояли у окна и смотрели, как мелькают стальные прутья и тяжелые железные балки виадука. Где-то вдали, теряясь в сиянии солнца, расстилал по воде темные клубы дыма буксир, волочивший длинную баржу.
Опершись рукой о плечо Томова, Илиеску задумчиво смотрел на Дунай. И вдруг тихо произнес:
Сколько берегов и стран
Омывают его воды!..
Сколько песен и легенд
Сложили о нем народы!
Томов удивленно посмотрел на Илиеску. Его лицо то и дело перечеркивали тени балок. Илья почувствовал симпатию к этому человеку, будто он вдруг стал ему родным. Оба улыбнулись, словно поделились друг с другом чем-то сокровенным. И эта улыбка сблизила их.
Когда электрик и слесарь перешли к противоположному окну посмотреть, не виднеется ли Черна-Вода, Илиеску спросил Томова:
— Нравится мост?
— Огромный! Я впервые вижу такой…
— А знаете, в честь кого он назван?
— Как же. Еще в школе изучали; в честь короля Карла первого.
— Вот-вот. В Румынии мост имени короля Карла первого, а сам король не владел румынским языком…
Томов был удивлен.
— Неужели? Как же он страной правил?
— Так и правил… С народом короли не говорят, а с министрами разговаривал по-немецки.
— Вот так король!.. — усмехнулся Томов.
— А разве это смешно? — тихо спросил Илиеску.
— Нет, конечно. Я знал, что он пруссак из Гогенцоллернов, но чтобы не владеть румынским языком и быть королем…
Подошел электрик и сказал, что уже виднеется станция. Вскоре слева показались домики окраины Черна-Вода. Когда поезд остановился, в вагон с шумом повалил народ. Послышалась знакомая Томову болгарская и турецкая речь. Пассажиры, большинство крестьяне, были бедно одетые, измученные, с болезненными лицами.
— Турки, — шепнул слесарь.
— Есть и турки, но большинство говорит по-болгарски, — пояснил Илья.
— Вы понимаете? — спросил электрик.
Илья кивнул головой.
— Вы знаете болгарский и турецкий? — заинтересовался Илиеску.
— У нас в Бессарабии много деревень, где живут болгары и гагаузы…
— А что это за гагаузы такие? — заинтересовался слесарь.
— Народность, — ответил Томов, — национальность такая… Говорят, будто они застряли со времен хозяйничанья турок в Бессарабии и Добрудже. Почти все они приняли христианскую веру. А язык их схож с турецким, и села у них тоже носят турецкие названия: Каракурт, Чадыр. Но есть и болгарские села с болгарскими названиями: Табак, Вайсал, Булгарика. А вон эти, — показывая на пассажиров, продолжал Томов, — должно быть, настоящие турки, мусульманской веры…
— Эти веруют в Аллаха! — засмеялся электрик.
— Ну и Аллах с ними, — перервал их слесарь. — Перекусим лучше. А то скоро Меджедия, а там уж и до Констанцы недалеко.
Сидя в подвальном помещении, Лулу долго рассматривал иллюстрации, курил, потом журнал упал на ковер, голова его откинулась на спинку кресла, и по подбородку потекла струйка слюны…
А в это время наверху, в комнате, расположенной как раз над той, где спал Лулу Митреску, кроме хозяина дома и еще трех железногвардейцев из «Тайного совета легионеров», находился и долговязый Доеринг.
Один из легионеров, щуплый, небольшого роста, с чубом, свисавшим на лоб в подражание фюреру, доложил, что полицейский комиссар, организовавший арест «капитана», разыскан.
— Я приказал выделить группу легионеров, которые дадут присягу самопожертвования и до конца месяца уберут его…
— Ваши действия, господин Сима, — с улыбкой повернулся к нему Заримба, — безусловно, разумны. Но обстановка за последние сорок восемь часов вынуждает нас изменить намеченные ранее планы. Я должен сообщить членам «Тайного совета» неприятную весть: одноглазый Калинеску замышляет нарушить данное слово…
Трое легионеров удивленно смотрели на Заримбу. Лишь один Доеринг был спокоен. Легионер с маленькими усиками и надрезанным левым ухом, словно пантера, рванулся вперед, видимо, желая возразить.
— Спокойно, господин Думитреску! — произнес Заримба, останавливая его порыв движением руки. — Для того, чтобы принять трезвое решение, мы прежде всего должны быть благоразумны… — Заримба сделал небольшую паузу, сморщил свой узкий лоб, откашлялся слегка и продолжал скорбным тоном: — Господин Доеринг располагает сведениями, что Арманд Калинеску готовит на ближайшие дни под предлогом «попытки к бегству» убийство нашего горячо любимого капитана…
