Парфенов повернулся к Молдабаеву:
— Если не ошибаюсь, вы были в полку ПНШ?
— Так точно, товарищ генерал, — подхватил Уали. — Я получил разрешение начальника штаба и хочу участвовать в бою во взводе Кайсарова.
— Очень похвально, — проговорил генерал. — Поможете Кайсарову.
Перед тем как уйти, Парфенов ободрил командиров:
— О тактическом значении предстоящей операции вы сами знаете. Помните также, что эта операция — проверка боевого духа дивизии. Если операция провалится, многие повесят носы. А момент критический. Если справитесь с задачей, у дивизии вырастут крылья, она по-настоящему поверит в победу. Смелей же, друзья. Я крепко на вас надеюсь.
Парфенов пожал командирам руки. Руку Ержана он задержал в своей:
— Ваш взвод в ударной группе?
— Так точно, товарищ генерал.
— Верю, что не ударите лицом в грязь.
Ержан, вытянувшись в струнку, козырнул:
— Нет, товарищ генерал. Не ударим.
В звонком голосе молодого лейтенанта прорвалась та горячность, которая говорит красноречивее слов. Генерал медленно повернулся и пошел вперед.
Солдаты, отступавшие с первых дней боев, наконец получили приказ атаковать противника. Эта ночная атака запечатлелась в сознании бойцов и командиров так же резко, как первый бой.
Небо обложено черно-свинцовыми тучами. Лишь местами проглядывали тусклые звезды и тотчас же прятались, будто испугавшись своего одиночества. Холод сковал землю, она глухо стучала под ногами перебегающих с места на место солдат.
Ержан, проверив готовность взвода и не зная, чем еще себя занять, вместе с Уали обходил окопы. Уали непрерывно болтал, стараясь отвлечь товарища от тяжелых раздумий, которые в такие моменты всегда одолевали его. И достиг своей цели: веселость Уали заразила Ержана.
Уали говорил:
— На мой взгляд, наш взвод должен первым ворваться в немецкие окопы. Здесь раздумывать нечего. Как они, твои ребята? Не оробеют? Мы должны им показать пример.
— Ребята надежные.
— В таком случае все отлично. Будем действовать с тобой, как один человек. Что мы — дурни, чтобы отдавать славу другим? Сами возьмем ее за рога!
Ержан поддержал:
— Конечно, в хвосте плестись не станем. Это уж точно!
Проходя по окопу, они столкнулись с Кусковым. Было темно, лиц не разобрать. Политрук узнал командиров по голосам.
— Поздравляю с первым наступлением, товарищи! — сказал он. В темноте сверкнули его зубы.
— Благодарю, — ответил Уали. — Из всей дивизии именно нам выпало это счастье.
Кусков близко придвинулся к Уали, чтобы разглядеть выражение его лица:
— Все же лучше назвать сегодняшнее дело не наступлением, а атакой. Так ближе к истине. Но атака должна быть успешной. Вы в этом взводе будете, лейтенант?
Уали кивнул головой. Кусков повернулся к Ержану:
— Я собирался сегодня остаться с тобой. Но если здесь старший лейтенант... пожалуй, нужда во мне отпадает. Пойду во взвод Фролова. Встретимся в Соколове!
Он ушел. Началась артиллерийская стрельба. Роты вышли из окопов и двинулись вперед. Снаряды, падая на вражеские позиции, рвали в куски чернильную пелену ночи. Видимо, немцам не приходило на ум, что артиллерийская стрельба — это начало атаки, они даже не выпустили осветительных ракет. В пятидесяти метрах от вражеской передовой взвод Ержана залег. С этого рубежа, по сигналу комбата, он должен был броситься в атаку. К Ержану, лежавшему в середине цепи, ползком пробрался Уали. Он дышал тяжело: то ли сказывалось напряжение нервов, то ли устало сердце. Он лег, плотно прижавшись к Ержану.
— Сейчас артподготовка прекратится, и надо сразу же поднять людей в атаку. — Горячее дыхание Уали щекотало ухо Ержана.
— Дождемся сигнала комбата, — ответил Ержан.
— Мы дали, друг другу слово... Нужно опередить других.
Уали вдруг приподнялся с земли и закричал пронзительным, режущим голосом:
— Вперед! Вперед!
Бойцы вскочили на ноги, побежали. Подхваченный людской волной, Ержан тоже бросился вперед. После артиллерийской пальбы землю охватила сторожкая тишина. Не успели бойцы пробежать пятнадцати метров, как вихрь пуль обрушился на них. Солдаты стали припадать к земле, Вражеский огонь усилился, распространяясь все дальше по фронту. Немцы стреляли с перепугу суматошно, без прицела. Так овцы начинают в овчарне метаться, заражаясь друг от друга страхом.
Начиналось самое трудное. Ненужная поспешность Уали, поднявшего взвод без условного сигнала, нарушила стройность атаки. Это понял Ержан. Но делать было нечего. Собрав всю волю, Ержан ринулся вперед сквозь плотную завесу огня. Зародившись где-то справа, по всей цепи прокатилось могучее «ура!» Подбегая к окопам врага, Ержан увидел, что немцы в смятении отступают. Бойцы начали прыгать в окопы. В сознании Ержана молниеносно вспыхнули предостережения генерала Парфенова.
— Не задерживаться! Вперед! — закричал Ержан. — За Родину, вперед!
Подхлестнутые возгласом командира, бойцы кинулись к вершине холма. Зеленин, догнав Ержана, крикнул:
— А немцев в окопах не осталось?
— Чепуха! — ответил Ержан. — Жми дальше!
Первая волна отступающих немцев докатилась до деревни Соколово. Там поднялась суматоха: доносился прерывистый рокот автомашин, заводимых в спешке, грохот телег, окрики, гомон. Заполыхало пламя пожара, освещая деревню. То тут, то там слышался треск ружейной и пулеметной стрельбы.
Батальон сильным броском ворвался в деревню. Уже начинало светать, когда Ержан вывел свой взвод на оборонительный рубеж, за деревенскую околицу, и приступил к проверке. Недосчитались четырех бойцов. Двое были ранены, это люди видели, а где Картбай и Бондаренко — никто не знал. Выяснили только, что они участвовали в бою за деревню.
— Они шли справа от меня, — медленно рассказывал Земцов, обычно говоривший скороговоркой. — И тут с крыши стали палить. Я продолжал бежать не оглядываясь. С той минуты я их не видел;— Земцов озирался по сторонам, хлопая веками. — Не видел я их с той минуты, — повторил он с виноватым выражением лица.
— Дело-то какое... пойти поискать?
— Подождем немного... Все равно придется искать пропавших... — сказал Ержан.
Внезапно прозвучал знакомый голос:
— Ось, кажись, наш взводный!
Все резко обернулись на голос. Бондаренко и Картбай приближались к ним, поддерживая под руку человека, который мотался из стороны в сторону.
— Вот они! — воскликнул обрадованный Земцов. — Раненого ведут! И чего сюда ведут раненого?
Но ошибка тут же разъяснилась: бойцы вели пленного.
— Офицер! — не удержавшись, крикнул Зеленин.
Подойдя к своим, Бондаренко бесцеремонно прислонил ослабевшего немца к плечу Картбая и доложил:
— Пленного притащили, товарищ лейтенант. — Затем рукавом отер лоб. — Фу, и уморил же,окаянный!
Ержан так восхитился бойцами, что и поблагодарить забыл. Он только спросил:
— Где вы его подцепили?
Бондаренко самому не терпелось поведать о столь волнующем происшествии. Не мешкая, он приступил к рассказу:
— Бежали мы по улице, и тут с крыши дома какой-то хфриц открыл огонь. Я, разумеется, прижался к стене. А хфриц знай себе хлещет. Бойцы второго взвода тоже этак замялись, затоптались под огнем. Картбай говорит: «Давай уничтожим его». Ну, сказано — сделано. Видим, к дому примыкает сарайчик, по нему и забрались на крышу. Поднялись мы и видим, верно, сидит хфриц и стреляет вдоль улицы. Мы с Картбаем над самым затылком его стоим, а ему и невдомек оглянуться. Крикнул он: «Курт, патроны!» И тут же учуял что-то, повернул голову и ужаснулся. Очень он ужаснулся, кричит: «Майн готт!» Картбай развернулся и со всего размаха саданул его прикладом. «Вот тебе «майн готт!» Хлюпенький хфриц свалился замертво. Картбай развернулся было ударить его в висок, я его за руку. Почуял, что это не простой хфриц. Приподнял его голову: похоже, ихний командир. Потом говорю: «Постой, Картбай, это важный хфриц, должны мы его доставить лейтенанту». Хфриц не мог идти сам, мне пришлось тащить его на спине. Но он потихоньку очухался и укусил меня за плечо, паршивый. Разве они могут понимать уважение? Зубы у него волчьи, я закричал. Картбай рванул его от меня, отбросил что есть силы. Со злобы чуть дух из него не выпустил.
Пока Бондаренко рассказывал, пленник пришел в себя. Понимая, что разговор идет о нем, он принял надменный вид, не желая унижаться. В предрассветном сумраке Ержан не мог разглядеть его погоны, наклонился.
— Майор! — воскликнул он обрадованно.
Видя это, немец стал держаться еще высокомерней.
— Да правда ли, что он майор, товарищ лейтенант? — спросил, выпучив глаза, Бондаренко.
— Точно, майор! — отозвался Зеленин.
Бондаренко перевел на Картбая смеющиеся глаза.
— Шишка! — произнес он хвастливо. — Я ли тебе не говорил — важный хвашист!
Неожиданно для всех, коверкая русские слова и словно разминая непослушный язык, пленный заговорил:
