— И эта в сговоре?
— Ну так ведь комсомолка же, — ответил за Лиду Юдин. — Комсомолка.
— Ну да, конечно… Вы все здесь комсомольцы, коммунисты, только я… так сказать… Недозрелый, недовоспитанный… Сырой материал.
Юдин на это с улыбкой, но всерьез сказал:
— А ты их не сторонись, Василий Петрович. Довоспитают. До дела доведут да еще в партию передадут. Это ведь сила… Да еще какая… Попробуй им отказать…
Василий Петрович заметно расчувствовался после этих слов. Расшатанные нервы все еще давали себя знать.
— Ну что же, начнем новую биографию с комсомольской работы… Ах! — стукнул он кулаком по столу. — Как жалко, что не видит всего этого мой друг Аркадий Баранов!
Рано утром в приемной секретаря городского комитета партии появился человек в холщовом пыльнике, с кнутом за голенищем правого сапога. Он сказал молодому помощнику секретаря:
— Доброго здоровьица. Я Иван Сметанин из «Красных зорь», председатель. Мне бы к новому секретарю, к товарищу Баранову.
— Еще без пяти, — ответил помощник. — Он приходит ровно в девять.
В это время в приемной появился Аркадий Михайлович Баранов.
— Хо! Здорово, знакомец! — окликнул его Сметанин. — Никак тоже к секретарю? Ваша очередь, прошу покорно, вторая.
Молодой помощник, слыша это, был страшно шокирован таким обращением с первым секретарем. Он хотел было тактичненько вмешаться и разъяснить. Но Баранов опередил его:
— Здорово, товарищ Сметанин! Как поживает белая свинья?
— Полный порядок. Теперь ей дана, можно сказать, настоящая зоотехника и полная проверка на заболевания… Спасибо вам за умный ход… Тогда вы очень хорошо подмогли. А где вы работаете?..
— Да еще начинаю только, — ответил Баранов. — Проходите, — указал он на дверь кабинета.
— Неудобно как-то без самого-то, — отказался войти Сметанин.
Баранов открыл дверь.
— Ничего, ничего… Я его знаю.
— Тогда лады.
Они прошли в кабинет.
На стенах портрет Ленина в рост, огромный план города, раскрашенный в несколько цветов.
Сметанин сразу понял, что к чему. У него такой же генеральный план своего колхоза. И тоже раскрашен разными красками, и каждая краска означала год пятилетнего плана, год прироста намеченного и запланированного.
— Дельно, — одобрил Сметанин план, — наглядно, можно сказать, и перспективно для каждого. Не худо бы на главной площади такой вывесить. Только перечертить надо пошире разов в десять и соответственно подлиньше.
— А зачем? — пытливо спросил Баранов.
— Каждый увидит, что и когда, какая краска какому году соответствует. Массово нужно это все.
— Вы правы. Так и будет сделано, Иван Сергеевич, — совершенно серьезно ответил Баранов.
— Смотри ты, какая память! И отчество мое запомнил…
— Привычка запоминать людей.
— Это конечно, но все ж таки… А я вот и фамилии вашей не запомнил… Да разве упомнишь всех? Я теперь даже книжку в помощь голове завел. Вот видите. — Сметанин показал объемистую книгу-календарь. — Тут на каждый день. А вы, случаем, не в горкоме работаете?..
— Да, здесь. Садитесь, — пригласил Баранов, и они уселись на диван.
— Тогда, может быть, пока да что перекинемся. У меня три вопроса. Не знаю, все ли они правильные. А если что не так, то вы мне, прошу покорно, по знакомству подскажите… Можно закурить?
Сметанин вынул знакомый Баранову кисет.
— Конечно. Окна открыты.
— Не буду, пожалуй, — раздумал Сметанин и сунул кисет в карман. — Так, пожалуй, начнем с кадров. Семен Явлев подразогнал из колхоза людей порядочно, а моя задача вернуть их на свои места. Особенно дельных. Агафью, например, Волову. Доярка первой руки. На Стародоменном в сторожихах работает. А зачем? Ради каких таких высоких материй? То же самое первый свинарь Акульшин Николай Степанович. Там же в подсобных при домне околачивается…
Увидев, что Баранов записывает фамилии, Сметанин сказал:
— Не утруждайтесь. Вот список потерянных колхозных кадров. — Он подал список, перепечатанный на машинке. — А это вот особая бумага. Не то что секретная, а в партийном порядке и не для всякого глаза. Наш бывший председатель Семен Явлев в кладовщики через Кузьму Ключникова метит. На городскую базу. Этого допускать нельзя. Там он при продуктах не исправится, а кончит тюрьмой. А на конном дворе он, может быть, через два-три года человеком станет. У меня на него зуб горит, а мести к нему нет. Если можете, посодействуйте.
— Посодействую, — сказал Баранов, — обязательно посодействую. Список будет рассмотрен самым доброжелательным образом.
— Вы к кадрам имеете отношение?
— Да.
— Тогда лады полные! Теперь о земле. После недавнего укрупнения Нижняя Березовка со всеми землями, а равно и со всеми убытками, приплюсована к «Красным зорям». В смысле укрупнения. А семнадцать га с гаком, где незаконно расположился Садовый городок, являются законными нижнеберезовскими, а теперь краснозорьскими гектарами. И у нас, скажу я вам, назревает своего рода рабоче-крестьянский конфликт с затяжной тяжбой.
Баранов, любуясь Сметаниным, расхохотался:
— Рабоче-крестьянский конфликт?
— Именно. Когда-то, давным-давно, эти земли ходили в заводских покосах. Но в тридцатых годах по земельному переустройству эти земли были прирезаны к Нижней Березовке, а потом оформлены по акту на вечное землепользование нижнеберезовскому колхозу. Оформить-то оформили, а взять не взяли. Они тогда даже со своими коренными землями не справлялись. Соображаете, что и как?
— Соображаю, Иван Сергеевич, соображаю… Получается, что земля Садового городка принадлежит вам.
— Именно. Вместе с Ветошкиным и с Василием Петровичем, хотя, сказывают, он там теперь не живет.
Сметанин заметно волновался. Он поминутно то разглаживал усы, то хватался за кисет.
— Да курите вы, дорогой Иван Сергеевич, курите. И рассказывайте, что вы собираетесь делать с Садовым городком.
Сметанин, торопливо свертывая цигарку, сказал:
— Во-первых, пока мы решаем да соображаем, арендная плата за городок должна идти на текущий счет «Красных зорь». Это уж как пить дать.
— Если это ваша земля, она должна у вас и арендоваться, а Большой металлургический завод тут ни при чем.
Это очень обрадовало Сметанина.
— Вот если бы вашему первому могли это внушить!
— Внушу, Иван Сергеевич… Значит, вам эта земля необходима, чтобы получать арендную плату? Да?
— Не только. Это, прошу покорно, только пока, — ответил Сметанин. Пока… Не хотелось бы мне говорить, что будет впоследствии, но я вижу, что вы человек тоже с приглядом, скажу. Два у меня плана. Либо сад разбить впоследствии на месте городка, либо затопить. Поскольку тут низина, а талой воды на семь прудов хватит.
В это время вошел помощник и тихо сказал:
— Аркадий Михайлович, вас к прямому.
— Прошу извинить, Иван Сергеевич! — Баранов поднялся и подошел к телефону. — Баранов слушает… Здравствуйте.
Сметанин понял, что разговор ведется с Москвой. Он также понял и еще кое-что…
Когда Баранов положил трубку, Сметанин, прохаживаясь по кабинету и машинально ударяя кнутом по голенищу, сказал:
— Ну вот и полный порядок, товарищ Баранов Аркадий Михайлович. «В горкоме свои, в обкоме наши…» После Пленума, бог даст, и райком переизберем… Оно и пойдет. Благодарствую вам на беседе. У меня все. Когда зайти насчет списка?
— В самые ближайшие дни, — сказал, прощаясь, Баранов. — Только, если можно, без кнута.
— Кнут не вопрос. Его можно и на вешалке оставлять… Желаю вам! А если вздумается, у нас Дом рыбака оборудуется. Пятнадцать рублей комната. За право ловли четыре рубля с носа… Везде приходится деньги выискивать. Даже с внеплановых белых крыс сто тысяч годового дохода планируем. Пока!
Когда Сметанин ушел, Аркадий Михайлович обратил внимание на газету, лежащую на столе. Красным карандашом была отчеркнута заметка, озаглавленная «Комсомольская печь задута». В заметке сообщалось о том, что на Большом металлургическом вступила в строй новая печь. Киреев В. П. назывался в заметке сталеваром-наставником. Корреспондент, подписавший заметку буквами М. К., надеялся, что при таком руководителе, как опытный сталевар Василий Петрович Киреев, молодые сталевары дадут стране тысячи тонн сверхплановой стали.
Баранов тут же позвонил директору Большого металлургического завода. Поздравляя его с задувкой печи, спросил:
— А как относительно выговора в приказе сталевару Кирееву?
В трубке послышалось:
— Аркадий Михайлович, если бы вы знали этого человека, если вам рассказать все, с какой честью он вышел из…
— Я об этом знаю со всеми подробностями… — перебил Баранов.
— Конечно, — снова послышалось в трубке, — горкому виднее.
