Они дошли до кинотеатра. Иван оставил Ларису в сторонке от толчеи, около рекламного шита, сам встал в очередь. И почти тут же за спиной услышал знакомый голос Дурнова:
— Кино решил поглядеть, Цыганок? Или в одиночку работать вышел? Рискованно одному-то! Возьми на отначку.
— В кино иду. Не один я. Ты чего здесь околачиваешься?
— Да так, на публику гляжу, — неопределенно ответил Дурнов. — А с кем ты, Ваня?
— Сказал, не один!
— Познакомь… Может, у нее подружка найдется? Так и я не прочь кину посмотреть. Хе-ха!..
Иван оглянулся. Дурнов стоял в своем смешном гремучем плаще, щерил зубы в улыбке, подмигнул заговорщицки, встретившись взглядом с Одинцовым:
— Ты не бойся, на один сеанс у меня денег хватит, а?!
— Отвали, Мокруха! У нее нет подруги для тебя. — Иван оглядел приятеля с головы до ног. — Ты, смотри, не вздумай подойти! Понял?
Сзади Дурнова росла очередь, он продолжал стоять.
— Ты за мной не шейся, — на скулах у Ивана недобро задвигались желваки.
— А что будет? — вызывающе уточнил Дурнов.
— Ничего… Я тебя предупредил.
Мокруха рассмеялся недобро:
— Вот, читай, что на стене написано: «Кино — самое массовое из всех видов искусств». На ресторан у меня грошей нет… Может, поделишься?!
— У меня тоже нет.
Очередь подвигалась к кассе. Одинцов с тревогой думал, что Дурнов может не уйти, купит билет и подойдет к нему и Ларисе в фойе, а то и окажется рядом в зале. А вдруг он узнает в Ларисе ту, из магазина? Иван с угрозой повторил просьбу:
— Мы не знакомы, понял? Не подходи, ладно?
— Ладно, — пообещал Дурнов.
Он сдержал обещание. Иван с Ларисой разглядывали фотографии киноартистов. Дурнов раз и другой пристраивался рядом, но ничем не выдал, что знаком с Одинцовым. «Решил на нервах поиграть, собачий сын!» — догадался Иван. Настроение у него было испорчено. Это заметила Лариса.
— Вы какой-то не такой, Ваня. Что-нибудь случилось?
— Нет, все в порядке.
Когда в зале погас свет и начался фильм, Иван осторожно и робко взял руку Ларисы. Она не отняла ее. Иван смотрел на экран, перебирал мягкие пальцы, с волнением ощущал теплоту гладкой кожи ладони. Раз или два она забирала руку, чтобы поправить прическу и закрыть полами пальто колени. Потом рука сама находила широкую горячую ладонь и доверчиво пряталась в ней. Он исподтишка глядел на ее профиль, освещенный экраном, и был счастлив, как никогда ни с одной женщиной прежде. Рядом с Ларисой он чувствовал себя сильным и добрым. Она провела пальцами по его руке и рассмеялась.
— Ты чего?
— Ничего… Опаленные волосики подросли… Колючие!.. — шепнула Лариса, и от этих обыденных слов, произнесенных на ухо, предназначенных для него одного, от легкого прикосновения пальцев в Иване Одинцове все запело. В волнении он стиснул не больно, ласково и сильно пальцы Ларисы.
…Они вышли из кино притихшие, молча дошли до знакомой калитки.
— Завтра придешь? — спросила Лариса.
— Да.
— Может, не надо каждый вечер?
— Почему? — насторожился он. — Надоел тебе?
— Не говори чепуху! Я как подумаю, что за полночь добираешься каждый раз, совестно становится.
— Ну и что? Почему совестно? Иногда еще с заводскими студентами возвращаюсь одним автобусом. Только и разницы, что они с лекций, а я от твоей калитки. Так ты мне нужнее всех лекций!
— Так уж и нужнее! — кокетливо воскликнула Лариса.
Он вздохнул:
— Точно! Ты мне как дуга у трамвая. Силу даешь, чтобы двигаться вперед.
— Силу им дает ток.
— Ну, считай, что ты как ток. Ты и свет в окне, и берег, до которого надо доплыть.
— Да вы поэт, Ваня! Если хоть половина того, что вы сейчас наговорили, правда, мне можно позавидовать.
— Может быть. Еще вот что скажу. Только не задавайтесь. И если что грубо скажу, не серчайте. Я многое повидал в жизни. Я не мальчик. Так вот, около меня очень долго не было ни одной женщины. Когда вы вот так рядом стоите, мне зацеловать вас хочется. До беспамятства! От макушки до пяток бы перецеловал! А чтобы в самом деле поцеловать — подумать боюсь… Первый вечер не боялся, а сейчас — остерегаюсь. Как это называется? В ладонях бы носил! А еще надежнее — на груди, вместо креста, что ли. Ленька мне чужой, а потому что ваш — и его люблю… Даже дерево, под которым жду напротив университета, — так даже его! Может так быть?
— Вам это все кажется, Ваня. И все-то вы выдумали…
— Век свободы не видать, если вру! — воскликнул он горячо и испугался, что выдал себя, поправился: — Пусть счастья не увижу!
Лариса зябко поежилась: может, от прохлады, а скорее всего от грубых слов.
— Я пойду, — сказала она. — Поздно уже. Спокойной ночи.
Иван подумал, что напугал, отдалил себя от нее, но не знал, как исправить ошибку.
— Спокойной, — ответил он. — Только знайте, что, кроме вас, у меня нет никого… Мать не в счет. Точно говорю! Верите?!
— Не знаю… Мы и знакомы-то без году неделя. Разве можно так сразу полюбить?
— Я в этом деле мало что понимаю. В любви в этой! Как сказал, так и есть.
— А где вы таким клятвам научились? Как это? — Лариса стукнула себя маленьким кулачком в грудь и грубым голосом проговорила: — Век свободы не видать!.. Получилось!
— Здорово! — отозвался Иван с облегчением. «Значит, не придала значения, не заподозрила ничего. Язык бы поганый проглотил». — Где, говорите, научился? На стройке на одной. Всякий народ там был.
— Пусть счастья не увижу, если спать не хочу! — воскликнула повеселевшая Лариса. — Завтра девчатам в лаборатории скажу и в группе… — Она открыла калитку и, уже стоя в ней, позвала: — Подойдите, Ваня. — Когда он приблизился, сказала: — Поклянитесь, что не будете руки распускать!
— Ну, клянусь…
— Наклонитесь и не шевелитесь… Так вот, слушайте. Вы мне тоже нравитесь. Не знаю, что из этого выйдет, но это так.
Она захлопнула калитку. Он стоял по другую ее сторону, ошалелый от счастья. Быстрые удаляющиеся шаги гулко отдавались в его висках.
Все было готово к пуску второй технологической нитки на повышенном режиме, а Каюмов медлил с приказом. Вчера из Винницы позвонил Дорофеев:
— Смотрел печь кипящего слоя, — сообщил директор заместителю. — Попросил переснять схему и чертежи. Оказывается, такая примерно печь недавно заработала на Воскресенском. Командируйте технолога сернокислотного Мойжеса в Воскресенск. Что нового на заводе? С подготовкой линии на новый режим как?
— Заканчиваем, Сергей Петрович! Мойжеса отправляю. Венцовую Одинцов отлично заварил! Специалист приезжал, обстукивал и выслушал, как легочную больную.
— Молодцы! Горло как?
— Нормально.
— Позвоните Лидии Федоровне, что у меня все в порядке. Привет товарищам. У меня все.
— Когда приедете, Сергей Петрович?
— Если погода не подведет, то через три дня. Без меня все-таки не пускайте линию на повышенной, ладно?
— Я так и решил.
— Ну, добро. Да, что за специалист проверял сварку?
— Мастер с Урала. На «Красном моторе» налаживает литье. Фокусник! Долго рассказывать…
— Приеду, расскажете. До свиданья.
Три дня назад Каюмов пришел в сварочный. Одинцов накануне разобрал ящик, в котором варил шестерню, подмел золу, старательно счистил металлической щеткой пыль.
— А где гарантия, что выдержит под нагрузкой? — спросил он у сварщика.
— Я заварил как мог! — с обидой произнес Одинцов. — Гарантий я не давал.
— Это верно… Да вы не обижайтесь, ей ведь не лежать, а вертеться надо.
— Я ее в огне держал, пока зола холодной не стала. Сталистость потерялась, конечно. Это и под напильником чувствовалось.
Каюмов вернулся в кабинет. Позвонил на «Красный мотор», рассказал о своих сомнениях.
Директор завода сообщил, что у них работает группа уральских литейщиков, отрабатывает технологию, пообещал посоветоваться с бригадиром и позвонить…
— Сейчас приедет сам Денисов Кузьма Васильевич, лучший уральский литейщик, — позвонил директор. — Вот только машина вернется из города.
Часа через полтора перед входом в заводоуправление остановилась «Волга» и из нее вышел очень высокий старик с длинными усами, в барашковой шапке. Каюмов вышел встретить уральца, пригласил в кабинет. Денисов неторопливо снял длинное на вате пальто. Из внутреннего кармана пиджака вынул маленькую расческу, поправил пышные усы, позелененные табачным дымом, и редкие седые волосы, зачесанные на косой пробор. Потом он извлек из кармана жилетки большие часы, щелкнул крышкой. Спрятал часы и, наклонив голову к правому плечу, вопросительно поглядел на стоявшего рядом Каюмова.
— Что тут у вас произошло? — прогудел старик, сильно окая. — Показывайте вашу поделку.
— Шестерня в цехе…
— Я почему-то так и подумал… Пойдемте в цех.
