— Венделин! — крикнул Бондарь. — Ты что?.. Иди же к нам!
Гловачек быстро подошел, стал посредине и, обняв их за плечи, счастливо засмеялся.
16
На Подбазе большинство пассажиров вышло. В том числе Бронников и двое друзей, вернувшихся из Москвы.
— Значит, жду тебя здесь к ночи. В крайнем случае, под утро. И с топливом, — сказал Бронников.
Пожали друг другу руки. Придерживая кепку, Бронников, отбежал. Вертолет взмыл, унесся. Комендант Подбазы Бояршинов, гневно размахивая руками, отчитывал двух только что прилетевших парней, виновато переминавшихся в грязи одинаковыми вельветовыми туфлями-тапочками. Махнул им с неистовым оскалом, исчезните, мол, с глаз, и тут же, изобразив ликующую улыбку, побежал навстречу Бронникову.
— Николай Иванович! Сколько лет, сколько зим?!
— Неделю назад был, — буркнул Бронников, протягивая ему сверток с огурцами: — Вот… для детей. — А смотрел он совсем в другую сторону, вслед двум торопливо уходящим парням. Что-то не то здесь, скрывает что-то Бояршинов, темнит.
Жизнь на Подбазе шла своим чередом. Достаточно было Бронникову бросить взгляд, другой. Ну, если не считать некоторых мелочей. Угольные пирамиды в свое время не ссыпали подальше, а сейчас, в разлив, они оказались в воде. Ну, авось не размоет, вода скоро спадет. Пружина на двери общежития та же, слишком сильная, если среди ночи придет кто — дверь бухает, как из пушки. Люди, должно быть, просыпаются. А всем утром на работу.
По выражению лица Бронникова комендант предположил, что все на Подбазе вроде гладко, осмелел и решил вырвать у начальства хотя бы устное одобрение.
— Ну, как у нас, по-вашему, Николай Иванович? Сердце и легкие в пределах нормы?
— Сердце и легкие — да, а вот… — и он высыпал опешившему Бояршинову целый короб претензий. И про уголь, и про расколотые ящики — кидали? И про окаменевший цемент в подмоченных бумажных мешках, и про дверь…
— А что дверь? — по-мальчишески свел все к двери комендант. — Дверь как дверь!
— Считаешь? А ну, стань-ка на порог.
Ничего не подозревающий комендант стал на порог, спиной к двери, как потребовал Бронников. Раздался пушечной силы хлопок. Потирая ушибленное место, Бояршинов отскочил шага на четыре.
— Понял, — кивнул он деловито, — устраним. Это еще с зимы пружина. Зимой она на пользу была, холод не пропускала. А то ведь народ у нас какой? Ходить ходят, а дверь за собой закрывать — такой привычки у них нет.
Подбаза… Форпост, вынесенный в глубь полярной пустыни, почти на две сотни километров ближе к разведке, к самым далеким буровым. Склады оборудования, инструментов, стройматериалов, продуктов, ГСМ… Свет электрический в окошке, транспорт, рация, библиотека, баня, кино… Бронников ничего не пропустил, всюду свой нос сунул. Сначала по складам — пропылился там, измазался с ног до головы — и в баню. Помыться, а также с ревизионной целью. Там, в клубах густого пара, на верхней полке разглядел он тех самых парней, которых так нелюбезно встретил Бояршинов.
— Грехи смываете? — весело начал Бронников, поддавая пару. — Учтите, все про вас знаю, все!
Оцепеневшие вначале, они поддались на эту нехитрую провокацию, приободрились, тоже шутить стали.
— А чего не знаете, так мы и объяснительную записку написать можем, — лихо заулыбался тот, что постарше, с усиками, — как пива в Москве напились. Мы, Николай Иванович, товарища Бояршинова и вас лично очень уважаем, но понимаете — чуть не сутки в Домодедове потом просидели. Погода!
— Даже соскучились, — с робкой улыбкой вставил тот, что помоложе, — в гостях-то хорошо, а дома лучше. Да и трубовозы наши без дела стояли…
— Эх, пивка бы нам сюда! — воскликнул старший. — Николай Иваныч, давайте, я вам спинку подраю! — предложил он от всей души. — Мыло в платочек носовой заверну сейчас…
Всего простодушно парнями этими изложенного Бронникову оказалось достаточно. Он все понял. Отлучились в Москву с целью попить пива, опоздали, вследствие чего трубовозы их…
— Я тебе подраю! — закричал он, задохнувшись от ярости. — Шкуру спущу! Как фамилии?! Фамилии ваши?!
— Свеколкин… Б… Б… Бенедикт…
— К… Капелюх… Жора… То есть Жорес Богданович…
— Капелюх?! Ах, Капелюх!? Помню! Бич! Лодырь! Жену ударил?! Пьянствуешь?! И еще этого, — кивнул Бронников на побелевшего Бенедикта, — фитиля этого с толку сбиваешь?! Обоих — вон! Отстраняю от машин!
Друзей уже не было в парилке, будто ураганом, вместе с облаками пара, вынесло их в предбанник.
— Бояршинова сюда! — вдогонку их удаляющемуся топоту кричал Бронников. — Бояршинова позвать!
С трясущимися губами, злой до чертиков, пошел под душ. Почти моментально появился голый Бояршинов, стал под соседний душ, отскочил — слишком горячая вода там оказалась. Бронников молча натирал бока обернутым в носовой платок мылом.
— А что я мог сделать? — начал комендант. — Два дня у них было законных, по праву… Хоть в Москву, хоть в Париж… А за опоздание — я их…
— Сообщи в автохозяйство, — неумолимо крикнул Бронников, — пусть отстранят от машин! Уволят пусть! Тебе — выговор! Это ж надо — распустить так! Куда за пивом подались!..
— Сами не знают, чего хотят, — сокрушенно разводил руками Бояршинов. — Молодежь… Деньги есть, а куда деньги девать — не знают… Вот и… А шофера — хорошие. Особенно Капелюх. Хотел их завтра на Сто семнадцатую направить, трубы там позарез нужны, глубокая скважина… Кем их заменить теперь — ума не приложу. Асы! Дорогу так чувствуют, будто босиком по ней идут… — пронзенный яростным взглядом начальника НРЭ, со вздохом замолчал.
…Ночью, около двух, начальник НРЭ открыл общее производственное собрание. Не так часто он на Подбазе, значит, и ночью можно поработать. Тем более что ночь-то белая. Вон какая светлынь в окне, даже электричества не надо.
— Уеду завтра — отоспитесь, — сказал он, бросив на Бояршинова угрюмый взгляд. Комендант опустил глаза. — Итак, — оглядел Бронников собравшихся, — на повестке дня… на повестке ночи, точней говоря, — дис-ци-пли-на!
Собравшиеся поежились, зашевелились. Тема интересная. А Бронников, он такой. Пофамильно мозги чистить будет с песочком. Не дай бог! В первом ряду, сдвинув колени, сидела девушка в голубой нейлоновой куртке с бледно-голубыми глазищами и детскими розовыми губами. В монашеской косыночке. В руке она осторожно, чтобы не помять, держала сложенную вдвое бумажку. «Заявление, — сразу догадался Бронников, — конца собрания дождется — и вручит…» В дальнем углу кашлянул кто-то, скрипели стулья. Поудобней, чтобы не пропустить ни слова, устраивались Бен и Жора. Именинники, можно сказать. И все же собранию не суждено было состояться. Вбежала радистка, на голове наушники и бигуди. В одном шлепанце. Второй в коридоре потеряла, покуда добежала.
— Николай Иванович! Сто семнадцатая просит!.. Лазарев говорит — снова!.. Опять!.. Ну, этот… эти… Ой, забыла!.. Ну, которые проявления! Газа!
…Бронников с Жорой ехали впереди, в командорской машине. Во втором «КрАЗе» — Бен и девушка в голубой куртке.
— Давай думать вслух, — покосившись на водителя, предложил начальник НРЭ, — чего дуешься?
— Вслух? — удивился Жора. — Думать вслух? Хм… Ну, давайте… Вот вы обвиняете, что Полину, жену свою, я ударил. Хотя и мужское самолюбие у меня, а скажу: я-то ее не первый звезданул. Это ведь она меня первая. Во! — и показал на синяк. — Просматривается? Ее отпечаток! А я ее так, в порядке самообороны, а то бы у меня под обоими глазами темно было. И меня же на десять суток! Вслух, говорите, думать? Вслух так вслух. Согласен! А для чего я с Беном в Москву махнул — знаете? А! Думаете — пивком баловаться? Да, но почему? Не баловаться, а лечиться пивком — вот почему! По секрету, не для передачи, — обмен веществ у Бена неважный. Лицо не того. В связи с чем девушки красивые его не любят. Понял? То есть поняли? А если учесть, что пива мы так и не видали, а весь день толклись в Третьяковской лотер… галерее, тогда как? Что скажете насчет картины «Вирсавия»? Сидит, понимаете, в чем мама родила и до того красивая — сил нет, а малец из Африки на белую коленку ей черную лапочку свою поклал. Или возьмем картину «Три богатыря». Попробуйте поменять коней у них, не выйдет. Все продумал художник Васнецов. Сколько, по-вашему, лет он над этим произведением сидел? Двадцать пять! А?! Хорошая картина, слов нет. Но двадцать лет с гаком над ней мучиться! Нет. Меня немного подучите, я бы такую в три дня намазал. В день по богатырю!..
— Ах, Жора, Жора, — смеялся Бронников, — что ты несешь? Я мальчика твоего видал, сына. Ты бы о нем лучше подумал. Бену уже девушки красивые требуются, а сыну твоему — отец. Такой мальчик хороший! Я его по голове погладил, а макушка — теплая…
— Впоследствии, — гордо произнес Жора, — он у меня на моряка выучится. К Черному морю у него есть тяга…
