— До свиданья! — Она помахала рукой.
Сергей Иванович ответил ей и долго еще глядел вслед убегающим синим огонькам.
В трамвае было пусто, он мчался быстро, вздрагивая на стыках, устало звеня.
Анна Васильевна осталась на площадке; мелькали огни магазинов, площади и скверы. Обрывки мыслей, как вспышки, то появлялись, то исчезали. «Завтра начинаю интересную тему… У Сергея Ивановича сын… Глупая, глупая…».
После звонка Сергей Иванович на минуту задержал девятиклассников.
— Завтра, товарищи, контрольная по математике, надеюсь, вы подготовитесь как следует, — он посмотрел испытующе.
— Постараемся…
— Не посрамим земли!
— Все будет в порядке… — раздалось несколько голосов.
— Сема с Балашовым позанимается… — предложил Костя.
— Спасибо… — самолюбиво отказался Борис. — Я сам!
— А я прошу помочь мне, — поднялся Дружков и виновато поглядел на товарищей.
— Да, пожалуйста, — с готовностью воскликнул Сема Янович.
Кремлев отпустил класс.
— Сергей Иванович, — подошел к нему в коридоре Богатырьков, — плакаты для агитпункта мы нарисовали. — Леонид развернул два листа.
— Хорошо, — внимательно разглядывая плакаты, похвалил Сергей Иванович и подумал о Леониде: «На этого парня всегда можно положиться».
— Зайдемте ко мне, — попросил он.
Миновав фотолабораторию и спортивный зал, они задержались у большого листа бумаги с надписью: «Конкурс на лучшего чтеца стихотворений Маяковского».
— Учком вывесил, — пояснил Богатырьков с ноткой гордости.
— Вы на комитет думаете Щелкунова вызывать? — спросил учитель, продолжая путь.
Щелкунов был членом ученического комитета, работал плохо и к критике относился несерьезно: «Можете вывести из учкома, только спасибо скажу».
— Мы его завтра вызываем, — ответил Богатырьков.
— Я приду. Вы когда собираетесь?
— Сразу же после уроков.
— Приду обязательно! Щелкунова надо так пробрать, чтобы на всю жизнь запомнил!.. Садитесь, — пригласил Сергей Иванович Богатырькова, когда они вошли в кабинет истории.
Издали, из актового зала, доносилась песня — репетировал хор. Кто-то заглянул в дверь и поспешно закрыл ее.
— Как Балашов выполняет поручение комитета? — спросил Сергей Иванович.
По его совету Борису поручили редактировать стенную газету «За честь школы».
— Вы знаете, Сергей Иванович, к удивлению многих, очень добросовестно! — улыбнулся Леонид. — Мы ему прямо сказали: «Поведением твоим комитет недоволен, однако считает, что еще не все потеряно. Ты пока не комсомолец, но относись к делу по-комсомольски. Доверяем тебе общешкольную газету и спросим с тебя». — Он помолчал и добавил: — А прежнего редактора — Дорохина — сняли и за плохую работу дали выговор. Так и записали: «Выражаем комсомольское осуждение». Сообщили решение по радио и вывесили на доске комитета.
— Правильно. Вы план уже обсуждали?
— Да. Мне Анна Васильевна посоветовала подготовить конференцию: «Борьба за честь школы», Анна Васильевна обещала, что выступит несколько пионеров. Между прочим, и Афанасьев.
Богатырьков задумался, собрал и расправил морщинки на лбу.
— Мы думаем попросить Бориса Петровича сделать доклад на этой конференции. — Он вопросительно посмотрел на Сергея Ивановича: «Как вы к этому относитесь?» Заметив одобрение, продолжал: — Яков Яковлевич дал согласие провести беседу в восьмых классах «Об упорстве и настойчивости»…
— Хорошо, что сами думаете, — похвалил Кремлев. — Знаете, я бы мог рассказать комсомольцам о странах народной демократии.
— Это нас очень интересует! Значит, можно включить в план?
— Можно… Имейте в виду, Леня, в следующем месяце мы заслушаем на партийном собрании отчет комитета о работе с пионерами.
Богатырьков внимательно посмотрел на учителя. «Мы что-нибудь не так делаем?» — спросил его взгляд, но тотчас же юноша спокойно сказал:
— Подготовимся.
— И еще, — не пора ли подумать о молодежном лектории?
— Своими силами? — быстро спросил Богатырьков, и глаза его разгорелись. — Рамков давно просит дать ему доклад-решение ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград». Анна Васильевна поможет… Она говорила…
— Тогда за дело! — весело заключил Сергей Иванович.
* * *
Члены комитета комсомола, как обычно, собрались в кабинет директора и разместились за вторым столом, в некотором отдалении от Волина. Он продолжал писать и, временами, приблизив голову к сидящему рядом физруку, что-то тихо говорил ему.
Напротив Волина, по другую сторону стола, сидел в кресле Сергей Иванович; внимательно просматривал ученическую тетрадь с нарисованной картой и красным карандашом делал пометки.
На диване расположилась Серафима Михайловна, двое ребят ее класса и Анна Васильевна. На стуле, возле самого валика дивана, скромно примостился Виктор Долгополов. Остальные вызванные на комитет сидели на длинной скамье, принесенной из спортивного зала.
Богатырьков достал большие часы — подарок отца, — положил их перед собой.
— Начнем, товарищи, — предложил он.
Сначала разобрали, достаточно ли комсомольцы помогают Анне Васильевне в подготовке вечера для родителей, как прошли районные спортивные соревнования, и только после этого Богатырьков сообщил:
— А теперь мы послушаем объяснение Щелкунова, почему он бездействует в учкоме?
Восьмиклассник Захар Щелкунов, высокий, нескладный, с очень яркими губами, которые он то и дело облизывал, склонил набок голову на тощей шее и бойко начал:
— Я неоднократно предупреждал, что моя кандидатура не подходит в качестве члена учкома…
Идя сегодня на комитет, Захар твердо решил «избавиться от обузы».
— Это почему же — не подходит? — недобро сузил глаза Богатырьков.
— Я имею смелость заявить…
— Да ты говори попроще, без своих выкрутасов, — недовольно прервал его Костя Рамков и, держась руками за сиденье стула, приподнялся, — мы твои обороты знаем: «персонально», «вполне терпимо»… Ты нам прямо отвечай: почему не работаешь, если коллектив тебе поручил?
— Собственно говоря, мое право… — промямлил Щелкунов, теряя бойкость.
Рамков поднял руку, вставая, гневно повернулся к Щелкунову:
— Ему говорить нечего! Эгоист, только о себе и думает..
Захар побледнел, переменился в лице:
— Я прошу уважать…
— А за что тебя уважать? — спросил Костя, непримиримо глядя на Щелкунова. — Как дело какое-нибудь общественное, ты сейчас же: «У меня бабушка больна» или «Мне в музшколу пора»… Для тебя наша школа — проходной двор, а мы все — ничто, а сейчас ты вспомнил, что мы тебя уважать должны?
Плотников шепнул Петру Рубцову: «Ясно, чего же его уважать?»
— Позвольте мне задать несколько вопросов? — поднялся Виктор Долгополов и, получив разрешение, прокашлявшись, спросил тихо Захара:
— Вы любите нашу школу?
Долгополов как всегда был тактичен, и Леонид, понимая, что в этой тактичности кроется сила не меньшая, чем в порывистости Рамкова, с удовольствием прислушивался к вопросам Виктора.
— В этом даже странно сомневаться, — оскорбленно произнес Щелкунов и облизнул губы.
— Вы считаете себя членом нашего коллектива?
— Конечно!
— А, вступая в комсомол, в заявлении вы что писали?
Виктор близоруко прищурил глаза и выжидающе смотрел на Щелкунова.
Захар помедлил с ответом.
— Ну… «Хочу быть в авангарде»… — в замешательстве, наконец, ответил он, еще не понимая, к чему задал этот вопрос Виктор, но чувствуя в нем какую-то опасность для себя.
— У меня вопросов больше нет, — заявил Долгополов и сел, как ни в чем не бывало.
Борис Петрович и Сергей Иванович, переглянувшись, незаметно улыбнулись.
— А я убежден, — сердито сверкая глазами, всем телом подался в сторону Щелкунова Костя, — что он политический обыватель! Считает, что Устав не для него писан… Его надо из учкома вывести и написать об этом в «Комсомольскую правду»!
«Сколько же усилий ты нам стоил, и как хорошо, что они оправдались», — думал Борис Петрович о Косте, слушая его.
В шестом классе необузданная энергия Рамкова приносила много огорчений учителям. То Костя оказывался на чердаке школы и напарывался там на гвоздь, то в перемену устраивал матч-бокс. Его видели почти в одно и то же время в нескольких местах и еще журили, в одном конце школы, как он уже проказил в другом. Химик Багаров (есть такие на словах кровожадные, а на поверку очень добрые люди) требовал от Бориса Петровича:
— Рамкова надо немедленно убрать из школы. Это смертоносный яд!
Но тот же Багаров защищал Рамкова на педсовете, когда его хотели исключить на месяц:
— Ручаюсь, что из него выйдет хороший человек!
