Дон Луис улыбнулся:
— Просто вы не знаете, что такое наша федеральная полиция, сеньор Бюиссонье. Специалисты считают ее одной из лучших в мире. Да иначе и быть не может — к нам год за годом съезжалось жулье со всей Европы, — да мы бы здесь пропали без умелой полиции! Ну а вот мне приходится от нее прятаться. Нет, это не так просто, как вам кажется. Ясно, — он пожал плечами, — у меня есть друзья в городе. Но они все живут как под стеклышком, сами понимаете… Остановись я у любого из них, и завтра же это станет известно на улице Морено[20]. Мы большие друзья с братом дона Хесуса, вот он и сказал мне о вас… Это вы помогли тогда устроить девочку в санаторий?
— Я достал ему небольшое пособие… через фонд Эвы Перон.
— Ну, словом, он мне о вас наговорил много хорошего… Иначе я бы, понятно, поискал другой выход. Нет, в Буэнос-Айресе не так легко спрятаться…
Они сидели друг против друга, разделенные низким столиком, на котором стояло вино, пепельница и жестянка с табаком. Жерар обратил внимание на руки своего нового знакомца — небольшие, как обычно у аргентинцев, и сильно загорелые, они как-то особенно спокойно лежали на подлокотниках кресла, почти не шевелясь и лишь изредка подчеркивая ту или иную фразу сдержанными движениями пальцев. «Первый аргентинец, который скупится на жесты, — подумал Жерар. — Очевидно, привычка к профессиональной скрытности. Интересно, чем он вообще занимается, кроме заговоров…»
— Вам уже приходилось когда-нибудь быть садовником? — спросил он. — Не подумайте только, что я боюсь за свой сад…
— Я бы на вашем месте определенно боялся, но могу вас успокоить. Мне приходилось быть и садовником.
Жерар улыбнулся и покачал головой.
— А ведь любопытно, черт возьми! Я, пожалуй, впервые сижу вот так с настоящим, живым конспиратором-профессионалом. Во время войны конспирироваться приходилось нам всем, но то была любительская работа и к тому же временная. А у вас…
— А что у меня? — смешливо прищурился дои Луис. — Я ведь, каррамба, тоже надеюсь, что это у меня временное занятие, ха-ха-ха!
Жерар тоже рассмеялся. Взяв бутылку, он посмотрел ее на свет и разлил вино по стаканам.
— Выпьем за то, чтобы ваша надежда сбылась как можно скорее, сеньор Хуарес.
— Хороший тост, сеньор Бюиссонье, спасибо. — Дон Луис выпил и разгладил усы. — Правда, мы занимаемся нашим делом в лучших условиях, нежели приходилось вам во время нацистской оккупации. Вы были в Сопротивлении?
— Да, не очень долго.
— Так вот, нам, конечно, легче. И потом у нас… — Правая рука дона Луиса, вернувшаяся на подлокотник, чуть приподнялась и шевельнула пальцами, словно что-то нащупывая. — У нас несколько иные задачи и иные методы. Кстати, вы не думайте, что те дела, ради которых я приехал в столицу, так уж романтичны. Обычная профсоюзная политика, которую приходится прятать в подполье только в таких странах, как сегодняшняя Аргентина. Так что вашей кинте не грозит опасность превратиться в тайный склад оружия… И даже явок там не будет.
— Даже явок? — в тон собеседнику переспросил Жерар. — Ну, тогда я могу спать спокойно.
— Да, вполне, сеньор Бюиссонье, вполне спокойно можете спать. Одним словом, — сказал дон Луис, легонько хлопнув ладонью по подлокотнику, — вы оказываете мне помощь из сочувствия к подпольщику, так как знаете по себе, что это означает. Верно? Ну а если вдобавок к этому вы узнаете, что я еще и коммунист, — не передумаете?
— Да нет, почему же. Мне в маки приходилось встречаться с коммунистами, среди них были неплохие парни, Правда, мы часто спорили, но, в общем, уживались…
— Ну, с вами мы постараемся не спорить, — улыбнулся дон Луис. — Я не был уверен, стоит ли об этом говорить, но, пожалуй, так лучше. А? Нет, я ведь знаю, как некоторые люди относятся к коммунистам… С моей стороны было бы просто свинством скрыть от вас такую вещь.
Жерар пожал плечами. Открыв жестянку, он взял щепоть табака и рассеянно понюхал его.
— Могли и не говорить, но раз уж сказали — спасибо за доверие… Нет, я ничего не имею против коммунистов… Кроме, пожалуй, их нетерпимости к чужому мнению. С этим мне всегда было труднее всего мириться. Да я и не мирился…
— Значит, в отношении нетерпимости вы и сами были нетерпимы? — добродушно подмигнул дон Луис. — Вот видите, наверно, и они смотрели так же.
— И потом их отношение к искусству, — задумчиво продолжал Жерар, не расслышав последних слов собеседника. — Вы понимаете, больше всего мне приходилось спорить с ними именно об этом…
— Ну, мы с вами не будем, — повторил дон Луис. Откинувшись в своем кресле, он достал старомодные карманные часы и щелкнул крышкой. — Тут уж я просто побоялся бы, дон Херардо… спорить на такую тему, да еще со специалистом…
Щурясь, он махнул рукой и поднялся со стариковской неторопливостью. Встал и Жерар.
— Ну что ж, рад был познакомиться. Весьма вам признателен… Так я позвоню завтра? Дайте мне тогда ваш номерок…
— Сорок два, двадцать восемь, шестнадцать.
Дон Луис вытащил из кармана пухлую записную книжку и огрызок карандаша и стал записывать. В прихожей послышался шум открываемого замка, Жерар заметил, что карандаш на секунду замер и затем так же аккуратно продолжал выводить цифры.
— Моя сеньора.
— А-а… Восемь… шестнадцать. Ну вот. Когда прикажете позвонить?
— В любой час после восьми, дон Луис.
В комнату, поправляя примятые шляпкой волосы, вошла Беба.
— Добрый вечер, — сказала она, бросив слегка удивленный взгляд на незнакомого человека в рабочей одежде.
— Добрый вечер, сеньора, — поклонился тот.
— Шери, познакомься с сеньором Хуаресом, нашим садовником, — быстро сказал Жерар.
Тонкие брови Бебы выгнулись еще выше, но она ничего не сказала и подала садовнику руку:
— Очень приятно, сеньор Хуарес.
— Честь для меня, сеньора. Простите, я должен идти. Покойной ночи, сеньора, покойной ночи, сеньор Бюиссонье. Завтра около девяти я вам позвоню.
— Покойной ночи, сеньор Хуарес.
Дон Луис неуклюже поклонился и вышел.
Беба, стягивая с руки перчатку, удивленно смотрела на Жерара.
— Мет, я ничего не понимаю! — сказала она наконец. — Это серьезно?
— Вполне, — тот пожал плечами, — вполне серьезно. А что такого?
— Как что такого? Он еще спрашивает. Зачем тебе понадобился садовник?
— Вот понадобился. А что такого? Я решил заняться садоводством! Создам образцовый сад, может быть, выведу что-нибудь новенькое… — Не глядя на Бебу, он повертел в воздухе пальцами. — И для этого мне понадобится помощь знающего человека. А пока он поедет на кинту и подготовит все к нашему переезду. Все очень просто.
— Санта Мария, — вздохнула Беба, — через неделю тебе понадобится еще и ливрейный шофер. Может, выпишем из Англии мажордома, как ты думаешь? У тебя просто начинается мания величия, мой Херардо. Ты варил кофе?
— Нет, не варил. Ну его к черту, этот твой новый кофейник, не умею я с ним обращаться… В нем что-то щелкает.
— Эх ты, а еще собираешься заниматься садоводством, — с уничтожающим выражением и чисто женской логикой заявила Беба.
Утренняя ссора была забыта, сердиться дольше нескольких часов Беба не умела.
— Слушай, какое впечатление произвел на тебя этот Хуарес?
— Садовник? Я его не особенно рассмотрела, а вообще, кажется, ничего…
Беба подошла к стеллажу, взяла с тарелки банан и начала снимать с него ленточки кожуры.
— У него, наверно, была трудная жизнь, знаешь?
— Почему ты думаешь? — спросил Жерар.
— Потому. Интересные у него глаза… — Беба очистила банан, откусила верхушку и продолжала с набитым ртом: — Я таких глаз еще не видела, м-м-м… Они какие-то такие, знаешь… настороженные, будто он все время к чему-то прислушивается… или ждет чего-то. Ты не заметил?
— Не знаю. Да, пожалуй… Фильм был хороший?
— А я не была в кино, — мотнула головой Беба, доедая банан. — Я встретила Аделиту Гусман, ту, что ездила в турне вместе с Линдой, и мы с ней пошли в «Марокко» и просидели целый вечер. Представь себе, Линда так и не вернулась: ей предложили какой-то фантастический контракт в Рио, и она укатила туда. Уверяет, что писала мне несколько раз, а потом бросила, потому что не было ответа. Ясно, она писала на тот адрес!..
5
Они переселились в «Бельявисту» только в начале октября, — весна в этом году была поздняя, дожди шли весь сентябрь, и лишь в последних его числах установилась сухая, теплая погода. Большой запущенный сад кинты к этому времени был уже приведен в относительный порядок стараниями дона Луиса, который, к удивлению Жерара, и в самом деле оказался умелым садовником. В линялом комбинезоне и продавленной соломенной шляпе, с черными от земли руками, дон Луис долго водил Жерара по усадьбе, называя его «патрон» и отнюдь не высказывая желания вернуться к откровенному разговору. Жерару втайне этого хотелось, но навязываться он не стал и вернулся в дом немного обиженным.
