Алексей запевал новый куплет:
Мы, рабочие, крестьяне,
Все — вчерашние рабы.
В нашем братском красном стане
Богатеев не ищи.
И, будя засыпающую тайгу, грозно неслось:
На Урал! На баррикады!
Не дадим врагу пощады!
Спев одну песню, начинали другую. Пели про Колчака, позорно бежавшего с Урала, пели про умирающего красноармейца, про отряд коммунаров, доблестно сражавшийся с белыми наемными солдатами. Плетнев слушал эти песни, украдкой смахивал набежавшую слезу и, скрывая волнение, усиленно дымил трубкой.
— Пой с нами, Гаврилыч, пой, — приглашал Иван Буйный, обняв охотника за плечи.
— Слов не знаю, — отвечал Никита.
— А ты за нами тяни, слова-то простые.
Потом какую-нибудь грустную старинную песню запевала Дымова, она знала таких песен множество. Слушая ее, невольно умолкали другие. Ольга, заметив, что поет одна, смущалась и обрывала песню. Тогда Зотов, подсаживаясь к женщине, заглядывал ей в глаза, просил:
— Спойте еще, Ольга Михайловна. Уж как хорошо это у вас получается. Чистый вы соловей.
Дымова опускала голову. А Каргаполов, тряхнув светлыми кудрями, запевал частушки:
Я на бочке сижу,
А под бочкой мышка.
Скоро красные придут,
Белым будет крышка.
Плетнев замечал, как бывший штейгер пристально смотрел на жену Ивана Буйного, как загорались глаза у «цыгана». Охотнику это не нравилось, он ревниво тыкал Авдея в бок.
— Посторонись-ка, я в костер подброшу.
Однажды Зотов пришел на стан среди бела дня. В поводу он вел прихрамывающую лошадь. У палаток никого не было: Иван и Никита с утра ушли на озеро ловить рыбу. Штейгер был хмур и зол. Ударом ноги распахнул калитку, потянул за собой коня. Конь упирался. Авдей с силой ударил кулаком по лошадиной морде.
— Вы что делаете?
Зотов удивленно оглянулся. Сзади стояла Дымова.
— Зачем бьете лошадь? — сурово спросила женщина, и темные глаза ее сузились.
— А тебе-то что? Жалко? Скотину пожалела, а людей не жалеешь. Эх, Ольга Михайловна.
— Это как понимать?
— Да так вот, — Авдей неопределенно хмыкнул и примирительно добавил: — Не сердись, погорячился. Из-за этой скотинки я чуть шею не сломал. Ногу мой конек распорол. Видишь, кровянит? А мужики-то наши где?
— Какие мужики? — голос Дымовой не располагал к дальнейшему разговору.
— Ну, эти, таежник и твой Иван.
— Рыбачат на озере.
Авдей ввел, наконец, заупрямившуюся лошадь, привязал к изгороди и расседлал. Седло бросил у палатки и сел на него, вытирая с лица пот. Заговорил вкрадчиво.
— Иван-то с Никитой, говоришь, рыбу удят?
Дымова не ответила. Зотов торопливо оглянулся по сторонам и зверем кинулся на нее.
— Ты чего?! Сдурел? Пусти, слышишь?
— Тише, милка, тише. Давно такого момента ждал. Изголодался я по бабам-то, да и тебе, поди, муженек приелся.
— Пусти… — маленькая женщина беспомощно билась в лапах штейгера. Тот засмеялся мелким смешком, жадно обнимая ее.
— Будешь моей, милка, будешь. Лучше не брыкайся. От меня еще ни одна не уходила и ты не уйдешь.
Ольга, обезумев от боли и ненависти, задыхаясь в объятиях Зотова, извернулась, ударила обидчика ногой в живот. Авдей взвыл и выпустил ее. Растрепанная, она оглянулась и бросилась к палатке, ища спасения. Зотов с налитыми кровью глазами, ругаясь, кинулся вдогонку.
— Не уйдешь, — громко и яростно шептал он, пролезая в палатку. — Не хотела добром, силком возьму…
В лицо ему холодно глянуло дуло револьвера. Твердо и спокойно прозвучали слова:
— Не подходи, гад, убью.
Штейгер понял: сделай он еще шаг — и Дымова выстрелит. Такого оборота Авдей не ожидал. Не спуская глаз с револьвера, он попятился. Сзади послышалось грозное, глухое рычание. Ощетинившись, там стояла Вьюга. Зотов совсем растерялся.
— Я же… я же… Ольга Михайловна, пошутил, — забормотал он, озираясь то на собаку, то на револьвер. — Какие вы, право. Уж и пошутить нельзя… Пошла ты, холера, — прикрикнул он на Вьюгу, но лайка не двинулась. Боком, не спуская глаз с собаки, штейгер выбрался из палатки. Через час, сидя у костра, на котором пыхтела и пузырилась в ведре пшенная каша, Авдей заискивающе говорил Дымовой:
— Вы уж того, Ольга Михайловна, мужу-то не надо. Я ведь так, дай, думаю, попугаю. Обидеть вас у меня и в мыслях-то не было. А ежели Иван узнает — взбеленится.
Женщина молчала, будто не слышала, и штейгер тоскливо гадал: скажет она мужу или нет.
* * *
Каждый раз, возвращаясь из разведки, геологи привозили груды камней. При свете костра или свечи разбирали находки. Глядя на них, Плетнев вспоминал Сомова. Тот вот также возился с камешками, бормоча непонятные слова. Майский и Мельникова, разбивая молоточками камни, рассматривали изломы в увеличительные стекла, делали пометки в тетрадях. Никита подходил к ним:
— Как, Александр Васильич, есть что-нибудь?
— Даже намека на золото нет. Видно, придется уходить.
— Н-да, — неопределенно говорил охотник и лез в карман за трубкой. Елена Мельникова распрямила уставшую спину, стряхивала с колен каменную крошку и добавляла:
— Давно пора. Сколько времени потеряли среди болот.
От ее слов у Плетнева защемило сердце.
Не сегодня-завтра эти люди, к которым он успел привыкнуть, уедут. Он снова останется один. Каждый вечер он привык встречать геологов, иногда пить с ними чай, слушая непонятные, но интересные разговоры. И скоро все это кончится…
…Май подходил к концу. Тайга, ярко-зеленая, помолодевшая, пахла смолой и звенела птичьими голосами. Зацветал хмель и шиповник, раздвигая отсыревшую после первых дождей землю и прелую листву, наперебой лезли грибы, наливались соком ягоды земляники. Лесные лужайки покрылись пышной травой, среди нее пестрели цветы, а над ними кружили тоже похожие на цветы бабочки, стрекозы, дикие пчелы и мохнатые шмели.
В тот день разведчики рано вернулись на стан. Встретив во дворе охотника, Майский сказал невесело:
— Все, Никита Гаврилович, уезжаем завтра.
Плетнев ждал этих слов, ждал и боялся их услышать. Он не выдал своего волнения, только чуть дрогнул голос:
— Стало быть, Александр Васильич, закончили работу?
— Какой там закончили. Нашей работе конца не видно. Продолжим разведку в другом месте. Очень жалею, что сразу не послушал тебя. Столько дней потеряно…
Старик весь как-то сник, опустил голову и ушел в избу.
— Привык он к нам, — заметил Алексей Каргаполов, провожая взглядом Плетнева. — Непонятный человек.
— Почему непонятный? Одичал немного, верно.
Вечером начальник отряда зашел в избу охотника. Тот сидел у окна и на скрип двери даже не повернул головы.
— Ты почему, Гаврилыч, не приходил чай пить? — спросил с порога Майский. — Ждали мы тебя. Обиделся, может?
— Грешно вам, Александр Васильич. Не хотел чаю, устал за день-то, ну и… прилег отдохнуть. Годы свое берут.
— Я проститься пришел, — инженер сел на нары, закурил папиросу. — Рано поедем, так что не увидимся.
Охотник словно не слышал Майского, все так же сидел не двигаясь, смотрел в окно, за которым догорала заря. Александр удивился: таежник всегда приветливо встречал его.
— Никита Гаврилыч, — позвал он.
— А? Что? — встрепенулся Плетнев.
— Проститься, говорю, зашел.
— Проститься? Дальше поедете или назад повернете?
— Поедем дальше. Мы должны найти золото.
— Должны? — охотник встал, ощупал карманы и, не найдя трубку, постоял, странно поглядывая на геолога. — Все хочу спросить вас, Александр Васильич. Вот вы золото ищете, ради него по тайге мотаетесь. А скажите-ка по-чести, по-совести, для чего оно вам? Разве без золота прожить нельзя? Ведь сами говорили — не для себя стараетесь.
Майский засмеялся и внезапно оборвал смех.
— Не сердись, Никита Гаврилыч, но уж очень чудно ты рассуждаешь. Тут вот какое дело. Мы-то без золота проживем, нам его не надо, это ты правильно заметил. А вот стране нашей, молодой Советской республике без золота сейчас обходиться трудно. Непонятно? Ну вот сам посуди: кончили мы войну, разогнали всех врагов и стали смотреть, а что же нам от царя, от капиталистов осталось в наследство? Заводишки старенькие, да и те разрушенные. Крестьяне землю сохой ковыряют, как сто, как двести лет назад. В избах лучину палят. Что делать? Поднимать хозяйство, строить все заново, только лучше, прочнее. Для этого нужны разные машины, механизмы, нужны специалисты и еще многое другое. Без этого нет нам жизни, и все, за что воевали, может пойти прахом. Сильные враги могут нас раздавить. Ну, хорошо, надо. А где взять машины? В Европе, в Америке? Попросили. А нам говорят: давайте золото, будут вам машины, приедут инженеры, помогут строить. Вот так. У нас выхода нет, согласились. И пока не научимся все делать у себя, будем покупать за границей, да кроме того, еще нанимать иностранных специалистов, потому что своих не хватает. Понимаешь, Гаврилыч? Плетнев кивнул головой.
