— Нет, не выйдете, — сказала Жанна.
Зал загремел, как эскадрон на мосту, и помертвевшая барышня выскочила вон.
Женщина с ридикюлем отделилась от лозунгов и сунулась к Жанне.
— Брось, Дашенька, — послышался сзади сиплый мужской шепот.
— Нет, не брось, теперь я узнаю все твои штучки-фокусы, — ответила обладательница ридикюля и сказала: — Скажите, мадмазель, что, мой муж мне изменяет?
Личность обмерила мужа, заглянула в смущенные глазки, приняла во внимание густую красноту лица и сложила палец крючком, что означало «да».
— Изменяет, — со вздохом ответила Жанна.
— С кем? — спросила зловещим голосом Дашенька.
«Как, черт, ее зовут? — подумала личность. — Дай Бог памяти… да, да, да жена этого… ах ты, черт… вспомнил — Анна».
— Дорогая Ж…анна, скажите, Ж…анна, с кем изменяет ихний супруг?
— С Анной, — уверенно ответила Жанна.
— Так я и знала! — с рыданием воскликнула Дашенька. — Давно догадывалась. Мерзавец!
И с этими словами хлопнула мужа ридикюлем по правой, гладко выбритой щеке.
И зал разразился бурным хохотом.
Кондуктор и член императорской фамилии
Кондуктора Московско-Белорусско-Балтийской дороги снабжены инструкцией № 85, составленной во времена министерства путей сообщения, об отдании разных почестей членам императорской фамилии.
Рабкор
Кондуктора совершенно ошалели.
Бумага была глянцевитая, плотная, казенная, пришедшая из центра, и на бумаге было напечатано:
«Буде встретишь кого-либо из членов профсоюза железнодорожников, приветствуй его вежливым наклонением головы и словами: „Здравствуйте, товарищ“. Можно прибавить и фамилию, если таковая известна.
А буде появится член императорской фамилии, то приветствовать его отданием чести согласно формы № 85 и словами.» «Здравия желаю, ваше императорское высочество!» А ежели это окажется сверх всяких ожиданий и сам государь император, то слово «высочество» заменяется словом «величество».
Получив эту бумагу, Хвостиков пришел домой и от огорчения сразу заснул. И лишь только заснул, оказался на перроне станции. И пришел поезд.
«Красивый поезд, — подумал Хвостиков, — кто бы это такой, желал бы я знать, мог приехать в этом поезде?»
И лишь только он это подумал, зеркальные стекла засверкали электричеством, двери растворились и вышел из синего вагона государь император. На голове у него лихо сидела сияющая корона, а на плечах белый с хвостиками горностай. Сверкающая орденами свита, шлепая шпорами, высыпалась следом.
«Что же это такое, братцы?» — подумал Хвостиков и оцепенел.
— Ба! Кого я вижу? — сказал государь император прямо в упор Хвостикову, — если глаза меня не обманывают, это бывший мой верноподданный, а ныне товарищ, кондуктор Хвостиков? Здравствуй, дражайший!
— Караул… Здравия желаю… засыпался… ваше… пропал, и с детками… императорское величество, — совершенно синими губами ответил Хвостиков.
— Что ж ты какой-то кислый, Хвостиков? — спросил государь император.
— Смотри веселей, сволочь, когда разговариваешь! — шепнул сзади свитский голос.
Хвостиков попытался изобразить на лице веселье. И оно вышло у него странным образом. Рот скривился направо, и сам собой закрылся левый глаз.
— Ну, как же ты поживаешь, милый Хвостиков? — осведомился государь император.
— Покорнейше благодарим, — беззвучно ответил полумертвый Хвостиков.
— Все ли в порядке? — продолжал беседу государь император. — Как касса взаимопомощи поживает? Общие собрания?
— Все благополучно, — отрапортовал Хвостиков.
— В партию еще не записался? — спросил император.
— Никак нет.
— Ну, а все-таки сочувствуешь ведь? — осведомился государь император и при этом улыбнулся так, что у Хвостикова по спине прошел мороз градусов на пять.
— Отвечай, не заикаясь, к-каналья, — посоветовал сзади голос.
— Я немножко, — ответил Хвостиков, — самую малость…
— Ага, малость. А скажи, пожалуйста, дорогой Хвостиков, чей это портрет у тебя на грудях?
— Это… Это до некоторой степени т. Каменев, — ответил Хвостиков и прикрыл Каменева ладошкой.
— Тэк-с, — сказал государь император, — очень приятно. Но вот что: багажные веревки у вас есть?
— Как же, — ответил Хвостиков, чувствуя холод в желудке.
— Так вот: взять этого сукиного сына и повесить его на багажной веревке на тормозе, — распорядился государь император.
— За что же, товарищ император? — спросил Хвостиков, и в голове у него все перевернулось кверху ногами.
— А вот за это самое, — бодро ответил государь император, — за профсоюз, за «Вставай, проклятьем заклейменный», за кассу взаимопомощи, за «Весь мир насилья мы разроем», за портрет, за «до основанья, а затем»… и за тому подобное прочее. Взять его!
— У меня жена и малые детки, ваше товарищество, — ответил Хвостиков.
— Об детках и о жене не беспокойся, — успокоил его государь император, — и жену повесим, и деток. Чувствует мое сердце, и по твоей физиономии я вижу, что детки у тебя — пионеры. Ведь пионеры?
— Пи… — ответил Хвостиков, как телефонная трубка.
Затем десять рук схватили Хвостикова.
— Спасите! — закричал Хвостиков, как зарезанный.
И проснулся.
В холодном поту.
Есть такой аппарат системы Бодо. Чрезвычайно удобная штука для телеграфирования. Вы, к примеру, сидите в Киеве, а ваша подруга у аппарата в Москве. И обеим на дежурстве до того скучно, что глаза пупом лезут. И аппарату тоже ни черта делать. И вот вы пальчиками начинаете колдовать по клавишам, и получается очень интересный разговор.
Киев (начинает): Трык, трык… Это ты, Лиза?.. Здравствуй, милашка…
Москва (приятно удивлена): Неужели ты, Оля!.. Ну, рассказывай, какие новости.
Киев (гордо): А у меня есть… а у меня есть…
Москва (заинтересованно): Что есть?
Киев: Милый муженек — Колечка!
Москва: Правда?
Киев: Ей-бо… Но и кроме Колечки все мною увлекаются… А я, как всегда, кружу всем головы… Летом еду в Крым на курорт. (Гордо.) Все за мною, как за дичью, гоняются…
Москва (крыть нечем): А я после болезни располнела. И вообще играю на сцене. Бросила ныть и мямлить.
Киев (дразнит): Мой Колечка цаца… Но я нарочно холодна с ним (интимно) трак-трак… Чтобы он жарче ласкал… Вообще здесь лучше, не то что на прежней должности. (Пауза) Они меня любят… Ну, а как ты, девочка, золото… По-прежнему такая же чистенькая, скромница и внутренними чувствами, и внешними? (Аппарат вздыхает.) Эх, детка, муж мой, Колечка, моложе меня, к тому же хохол… А вот есть, трык-трак… Васенька из Ленинграда, до чего он мне нравится!
Москва (шпильку по аппарату): Ты же (аппарат шипит) увлекалась недавно Петенькой?.. Хи-хи… Не правда ли? (Ш-шсс, как змея.)
Киев (равнодушно): Ну, ведь это же была фантастическая любовь. Меня оболгали всякие гады… Муж как раз уехал, а там мерзавцы сплетники наплели, что будто бы я с ним сыграла плохую штучку… (Пауза) Ну, он и умер.
Москва (после молчания): Какие еще новости?
Киев: Катя в партию записалась!!!
Москва: Ну?!!
Киев: Шурочка проездом из Одессы была у меня. Летом я думала к ней катнуть, но потом решила лучше в Крым, на курорт… Да, Коханюк-то, помнишь, который за тобой ухаживал, женился. Ты слышишь?.. Женился… Хи-хи… Женился!
Москва (вздрагивает по аппарату): Трр…
Киев: Ну, всего лучшего, детка, хочу спатки и тебе советую.
Москва: А скажи, пожалуйста, у вас сокращения не предвидится? Не уволят тебя?
Киев (весело): О нет, я теперь очень прочна… Спокойной ночи. Трык…
ПРИМЕЧАНИЕ. Материал для фельетона взят с контрольных лент, копии которых присланы рабкором. По этим лентам 2 бодистки передали 1230 слов галиматьи, частично дословно записанной в фельетоне.
В нашем Саратовском Доме труда и просвещения (клуб железнодорожников) происходят безобразия при постановке кино. С наступлением темноты хулиганы на балконе выражаются разными словами, плюют на головы в партер, картины рваные, а кроме того, механик почему-то иногда пускает их кверху ногами.
Рабкор
Яков Иванович Стригун со своей супругой променяли два кровных пятака на право посмотреть чудную картину «Тайна склепа» — американскую трюковую, с участием любимицы публики.
