— Ты, Коля, брось зарываться… Завтра я бью твой рекорд…
Рекордсмен скромно улыбался.
— Ну-ну, давайте…
Вечер открыл Свистулаев. Несмотря на жару, он вышел на сцену в меховых унтах и в кожаном шлеме.
— Товарищи, — объявил он, — сегодня мы расскажем вам об ощущениях на затяжных прыжках. Валяй, Коля!..
Затаив дыхание, зал слушал захватывающий рассказ смелого и отважного юноши.
— Мороз доходил до сорока градусов. Самолёт достиг потолка — мы находились выше восьми тысяч метров. Сев на борт, я почему-то вспомнил о своём годовалом сыне. Получив сигнал, я рванулся вниз, одновременно нажав на кнопку секундомера.
— Одну минуту, Коля. — Свистулаев отстранил парашютиста. — Товарищи, разрешите пояснить: перед прыжком каждый из нас кого-нибудь обязательно вспоминает: жену, сына или у кого нету, то и отца. Это уже доказанный факт…
— Проскочив первый слой облаков, я запел… — продолжал парашютист.
— Вот это уже неправильно! — заметил Свистулаев.
— Это для того, чтобы уравновесить давление на барабанную перепонку, — пояснил рекордсмен.
— Неправильно. Старая теория. Во-первых, встречный ветер попадает в рот, чем и тормозит падение. Во-вторых, заболеть можно: выпрыгнул здоровый, а приземлился с ангиной. Неправильно, дорогой товарищ…
После вечера рекордсмен предложил Свистулаеву встретиться на аэродроме, полетать на новой машине.
* * *
Свистулаев прибыл туда на другой день. У самых ворот он неожиданно повстречал Люсю,
— А вы куда?
— Ехала с вами в трамвае, помните, в тот раз, и заинтересовалась авиацией. Приехала поглядеть на прыжки!.. Вы прыгаете сегодня?
— Ну как же! Сегодня мой сто сорок восьмой прыжок! — не сморгнув, соврал Свистулаев.
— А можно мне с вами пролететь сегодня? — робко попросила Люся.
— Вдвоём с вами с удовольствием! Там за облаками наедине я что-то шепну вам на ушко. По секрету…
Рекордсмен познакомил Свистулаева с начальником парашютной школы.
— Значит, хотите полетать?
— Д-да… — не совсем твёрдо ответил Свистулаев.
— Отлично!.. Сразу видно, что вы смелый человек.
— Как сказать, не очень, но смеловатый…
Получив разрешение на полёт, Свистулаев залез в кабину и гордо стал оглядываться по сторонам, разыскивая Люсю: ему хотелось похвастать перед нею. Скрылась, обидно.
Пилот, сидевший впереди, надвинув на лицо полумаску очков, выслушивал приказание начальника школы.
— Произведите ознакомительный полёт с несколькими фигурами высшего пилотажа!
— Есть!
— Самолёт тронулся, очки запрыгали на носу, Свистулаев начал их прилаживать, решив проследить момент отрыва самолёта от земли, а приладив наконец резинку, он глянул за борт и ахнул: далеко-далеко внизу лежали выгнутые крыши ангаров. И тут он понял, что никогда в жизни он не прыгнет, что это бред, что он, оказывается, любит тишину, кровать, трамваи, компот, мух на окне. И всё то, от чего он, дурак, отрекался, казалось ему сейчас таким родным и милым!
Пилот вёл машину бережно. Прошли первый слой облаков, мотор пел полным напряжённым голосом. Но вот он умолк, и самолёт, мягко покачиваясь, бесшумно повис в воздухе.
— Парашютирование, — крикнул пилот, — правда, приятно?
И не успел Свистулаев кивнуть головой, как машина, свалившись на правое крыло, завертелась в сумасшедшем вихре. Отважный Свистулаев, вцепившись в сиденье, с остановленным сердцем глядел куда-то поверх крыла, облака каруселью неслись перед глазами. Со свистом выйдя на прямую, пилот крикнул:
— Штопор! Мы сделали четыре витка…
Что-то знакомое послышалось ему в голосе пилота… Пройдя по прямой и дав Свистулаеву прийти в себя, пилот сделал лихой переворот через крыло: горизонт провалился куда-то вниз, косо по вертикали пересёк поле зрения, и облака вдруг бросились на машину. «Ну и ну! — думал Свистулаев, повиснув на бортах кабины. — Прощай, мама!»
В это время пилот убрал газ и поднял очки. Свистулаев обмер: это была Люся! Люся вела машину! От удивления он чуть не выпрыгнул из самолёта. Она улыбалась.
— Вы выполнили своё обещание, и мы с вами теперь действительно вдвоём за облаками. Наедине… Хотите ещё фигурку? — невинно спросила она. — Вы какую любите?
Он показал руками что-то неопределённое, напоминающее волну.
— Горки? — обрадовалась она. — Пожалуйста!
Верный способ вызвать у любого человека тошноту — лететь «горками», раскачивая машину с хвоста на нос. На пятой горке отважный Свистулаев завалился в кабину и через секунду показался обратно бледно-зелёный, с блуждающими глазами.
— Ну, как, нравится? — спросила Люся.
Он покривился.
Разогнав машину, Люся сделала подряд четыре петли: разорванные облака, солнце, голубые клочья неба, горизонт в пьяном изнеможении сыпались куда-то вниз. Выйдя из последней петли, она ввела машину в глубокий вираж. Свистулаев уже ничего не видел: повиснув на ослабевших руках, он тупо глядел в кабину.
Люся сбавила газ.
— Ну как?
Он поднял лицо и посмотрел на неё бессмысленно, как эпилептик.
— Ну, вот мы и одни, — сказала она, очаровательно улыбаясь, — вы обещали за облаками что-то шепнуть мне на ушко, по секрету. Я жду…
Он испуганно икнул.
— А я думаю еще пару переворотиков завернуть, — словно не понимая, предложила она.
Свистулаев отчаянно затряс головой и руками: довольно, скорей давай на землю!
Его с трудом вытащили из самолёта и положили на траву. Голова шла кругом, и небо, и люди, и облака тянулись в бесконечном хороводе. Немного отлежавшись, он вскочил и быстро побежал к реке…
* * *
А вечером, сидя в кругу родных и знакомых, Свистулаев, несмотря ни на что, уже делился ощущениями затяжного прыжка.
— Да, да, мороз, понимаете, доходил до сорока градусов. Сев на борт, я почему-то вспомнил о сыне…
— Позвольте, о чьём сыне? — удивлялись знакомые.
Но Свистулаева трудно было сбить.
— А тут… о соседкином. Такой небольшой мальчуган, годика четыре будет. Такой шалунишка, хе-хе… Невольно почему-то вспомнился… Получив сигнал, я рванулся вниз… Проскочив облака, я запел…
— Да ну! — удивлялись гости. — Это для чего же?
— А так. Для разнообразия в полёте: то молча летишь, а то запоёшь. Скучно. Один ведь летишь. Ни одной собаки кругом. Тоска… Тут любой запоёт… Все хорошо, да приземлился неважно. В реку сел, — со вздохом добавил Свистулаев и озабоченно поглядел на печку, где сушилась его мокрая одежда.
Администратор филармонии Андрюшкин, худой и желчный делец. С лакированной лысиной, водил по аллеям сельскохозяйственной выставки своё начальство Алексея Ивановича Навагина. Крупный и белотелый Навагин, повесив на руку пиджак, от усталости еле волочил ноги.
— Уф, брат Андрюшкин, на сегодня уволь, хватит, — хрипел Навагин, обтирая платком влажную шею. — Пора, пожалуй, и отдохнуть. Зайдем-ка лучше холодного пивка выпьем…
— С удовольствием, Алексей Иванович!
— Чудеса! — восхищался Навагин, сидя на открытой веранде ресторана и любуясь выставкой. — Ни в сказке сказать, ни пером описать! А какие сады! Кукуруза! Коровы! Один баран за год даёт шерсти на двадцать три костюма… Подумать, половину ансамбля можно одеть. Далеко шагнула наша техника…
Выпив две кружки пива, Навагин закурил.
— Ладно, я поехал. А ты, Андрюшкин, тут всю самодеятельность насквозь просмотри. Попадется кто подходящий, ни перед чем не останавливайся. Всё ставь на кон! Нам певцы-солисты в ансамбле во как нужны! В случае чего звони немедленно.
Смотр народных талантов вылился в настоящий праздник. Колхозный симфонический оркестр исполнял вальс из «Лебединого озера». Андрюшкин слушал оркестр, зевая.
Но когда на сцену вышла украинская колхозница Галина Грушко с сияющей короной заплетённых вокруг головы светло-золотистых кос, когда она открыла свой вишнёвый ротик и взяла первую высокую ноту, Андрюшшн даже поперхнулся: ему представилось поле, река, лес, зелёный луг, поляны душистых цветов, и в синей сияющей вышине повисший в небе жизнерадостный жаворонок, рассыпающий над необозримыми просторами ликующие переливы чудесных хрустальных колокольчиков. Андрюшкин замер от восторга, притих, онемел. Нельзя было терять ни одной секунды!
А необыкновенный голос звенел, переливался, хватал за сердце. Видавшие виды члены жюри, знатоки пения — и те сидели, затаив дыхание.
Увидев, как представитель железнодорожного ансамбля беспокойно заёрзал в своем кресле, Андрюшкин, согнувшись в три погибели, попытался незаметно выскользнуть из зрительного зала, но у самых дверей его Ловко обошел администратор госэстрады. Он первым вскочил в будку автомата и нахально завладел телефонной трубкой.
