Мария Красавицкая - «Бешеная тетка»

Тетка бережно, как больному, опустила папе пижаму.

— А ты: «Каждый год в санаторий ездит…»

Она села, зажала лицо в ладонях. Посидела, покачалась. И, не отрывая ладоней от лица, вдруг прочла горько:

Мы не от старости умрем –

От старых ран умрем…

Откуда мне было знать про тот осколок? Маленькая такая, незаметная даже ямка… Про большой рубец я как-то, в детстве еще, спросил у папы. Он лаконично ответил:

— Ранение.

Я спросил:

— Больно было?

Он ответил:

— Не очень.

И все. Откуда мне было знать про тот осколок?

Я долго не мог уснуть. И все мерещился мне тот осколок. Тетка потом рассматривала последний рентгеновский снимок папиного сердца. И показала снимок мне — я попросил ее показать. Кончиком мизинца тетка тронула что-то черное, маленькое, угловатое и сказала:

— Он.

Он был совсем рядом с сердцем. Тетка смотрела на него сосредоточенно, не мигая, как смотрела в центр фотографии. Мама с тревогой следила за теткой. Одно, что мама безоговорочно признавала теткиным плюсом, — ее хирургический опыт. Но на тети-Дашином лице не было написано ничего. Просто серьезное лицо. Лицо врача, разглядывающего рентгеновский снимок.

Без единого слова она отдала снимок папе. Зачем им слова? Они и без слов понимали друг друга. Пусть «конский», но папа тоже доктор.

И вот я лежал в постели, а осколок все стоял у меня перед глазами. Маленький, черный, угловатый. «Притаившаяся смерть» — тетка никогда не бросалась такими словами.

Мне виделось, как по утрам, в часы «пик», папу жмут и давят в метро. И осколок начинает давить, жать на ту узенькую перемычку, что отделяет его от сердца. А ведь папа мог бы не ездить. Выходить утром из дома и прямо идти на свои фермы. Но он ездит. Каждый день. Его жмут и давят…

…Тетка сказала: «Я ногтями, чуть не зубами осколок рвала. А он крыл меня матом: быстрей, быстрей! Осколок мешал ему стрелять. Такой бой шел — каждый автомат на счету».

Вот тебе и «конский» доктор!

…Ночь. Московская ночь без темноты. Мне никогда не мешал свет от фонарей, пробивающийся сквозь шторы. Теперь мешал.

Наверно, он мешал и маме с папой. Они ворочались. И вдруг мама шепотом сказала:

— Вот бешеная. Приедет, намутит и уедет. Ей хоть бы что. Своих-то учит — шутка ли, на третий курс перешли. А нашему… «И шел бы на доброе здоровье!» — очень сердито передразнила она тетку. — Вот и сорвется после таких-то слов. Теперь у него лишний козырь: тетка поддержала. Вот уж действительно бешеная!

Папа ничего не ответил. Только кашлянул. И кашель, конечно, надавил на осколок. И мне стало страшно.

Тетка в столовой заворочалась на раскладушке. Тоже кашлянула. И сказала громко, не боясь никого разбудить:

— Коля, может, удалить, а? При теперешнем уровне хирургии не скажу, что пустяк, но уже можно. Без особого риска. Может, удалить? Ну его к черту, а, Коля?..

г. Рига.