— Хочу показать, как город уживается с природой, — не понял шутки Василий.
— А сам-то хорошо знаешь, как она — уживается?
— Похожу тут у вас, посмотрю, как и что.
— Давай, давай. В наше время это модно — наблюдать природу. Вроде все ее нынче любят, только как. Одни на травку выползают — цветочков порвать, костерчик разложить, чтобы дым под небеса. Этим что там деревца или травка, зверюшка или птаха — плевать им на все такое. А другие… другие только ахают да возмущаются.
За окном послышалось тарахтенье мотоцикла. Выглянув, он метнулся на улицу. И Василий вышел следом, с любопытством рассматривал карасей — этаких ядреных и важных князьков, разодетых в красновато-бронзовые кольчуги. Выпростали их из авоськи, пустили в ведро с водою, и те ожили, зашевелились в непривычной посудине.
— Быстро слетал! — похвалил Илья паренька, у которого от возбуждения блестели крупные горошины на лбу.
— Приехал, а у него в садке, — скороговоркой пояснил Витек. — Да их и руками можно из пруда ловить, они как пьяные.
— Ладно, клен зелен, попробуем, какие они пьяные, — крякнул Илья и, выхватив из ведра самого солидного, подержал на ладони: — Ого, экземплярчик! А вот сейчас мы его…
— Илья Петрович, можно еще покататься? — воспользовался Витек удобным моментом.
— Ладно, валяй, только недолго. Да на асфальт смотри не выезжай.
— Что вы, я по проселочной! — обрадовался парень.
Откуда-то, должно быть, на треск мотоцикла, прибежал мальчишка — шустрый, копия отца.
— Пап, а кто это помчался на мотоцикле? — живо затараторил он, не обратив внимания на Василия.
— Витек поехал.
— А меня он покатает?
— Сам как следует не может.
Завидев карасей в ведре, восторженно ринулся туда руками:
— Пап, откуда такие? Вот так ры-ы-бины!
— Из пруда, откуда. — И пристыдил, кивнув на гостя: — А здороваться кто будет, где твоя вежливость?
— Ой, здравствуйте, я и забыл, — бойко повернулся к приезжему мальчишка.
Тот с улыбкой протянул ему руку:
— Будем знакомы, дядя Вася.
— А меня Егором зовут.
— Здравствуй, здравствуй, Егорка!
— Я Егор, а не Егорка, — с достоинством поправил мальчишка.
Василий усмехнулся и тут же искупил свою оплошку:
— Виноват, исправлюсь, Егор Ильич.
— Это когда я старый буду, тогда и зовите меня — Егор Ильич.
— Извини, брат Егор, быть по-твоему!
И когда мальчишка скрылся в доме, Илья улыбнулся ему вслед:
— Видел, клен зелен, какие растут? От горшка два вершка, а взрослым правят мозги.
Пока жарилась рыба, Василий выкладывал гостинцы из объемистого, желтой кожи, польского чемодана (купил перед поездкой в ГУМе) и все оправдывался:
— Чем, думаю, угостить дорогих моих периферийников, каким деликатесом? Взял пару батонов самых белых, да высмеял меня хозяин — своих, мол, вдоволь. И сладостей небось у вас навалом, хотя наши, говорят, авторитетней… Захватил вот кой-чего, не обессудьте… Колбаски сухой, первого качества… И вот этого у вас небось не водится, — заметил Василий, выставляя аккуратные стеклянные баночки с паюсной икрой.
— О-о, — воскликнула Тамара, — на таких-то гостинцах разориться можно!
— Польстил нам гостек, польсти-ил! — поддержал ее хозяин.
Бережно, по чайной ложечке положила хозяйка каждому на ломтик, и все посматривали на эти масляные черные икринки, смаковали их, придерживая на языке бегучие, как ртутинки, соленые зерна.
— Хорош деликатес, да мал на вес, — пошутил Илья, растягивая удовольствие.
— На граммы, на граммы считаем икорку-то, — подхватил Василий.
— Да-а, клен зелен! Как бы не пришло такое время, когда не только паюсной икры, а хека с килькой, может, не попробуешь. Куда сейчас кое-кто отходы производства и всякую подобную всячину сбрасывает? В овраги да в реки! А реки куда? В моря да в океаны! Будет ли от этого рыба?
— Между прочим, послушайте, что говорят на этот счет поэты, — вспомнил Василий из книги, от которой не отрывался всю дорогу. И, подняв глаза в потолок, прочитал нараспев:
Омулька-а
Из Байка-ала
При еде и закуске-е
В наше время не ста-ало
Да-аже…
Даже в Иркутске-е!
Тамара ойкнула, вспомнив про жаркое, кинулась на терраску. Вернулась оттуда с шипящей сковородкой, полной румяно-золотистых, похожих на оладьи карасей.
Илья даже причмокнул от удовольствия:
— Вот это деликатес! Что там твоя икра, аппетит только дразнить.
— Экзотика! — согласился Василий.
Но только поднесли ко рту, как сморщились все. А Егор бросил кусок обратно, зажал рот и выскочил из-за стола:
— Ой, керосином-то пахнет!
— И правда, — вскинулся Илья. — Где он, этот Витек малахольный? А ну-ка, Егор, позови его!
Скоро перед окнами затрещал мотоцикл, и звонкий голос мальчишки ошеломил катальщика:
— Иди сюда, папка велел. Он тебе покажет!
— А что я, что? — отозвался тот. — Я ничего, он мне сам разрешил.
И с этими словами Витек переступил порог, остановился, не решаясь пачкать пол запыленными кирзами.
— Что, Илья Петрович, я ничего, — повторил он, недоуменно пожимая плечами.
— В чем ты рыбу вез, — оборвал его Илья, — в бензобаке, что ли?
— Как — в чем? В авоське!
— В авоське… А почему же, клен зелен, соляркой она пропахла? На, попробуй вот, — и протянул на вилке кусок.
Но парень только головой тряхнул да осклабился невинно:
— Так я же говорил, они пьяные!
— Кто это — они?
— Караси, кто же еще? Сам Парфеныч сказал. Бросил кто-то и воду бочку из-под солярки, вот и окосела рыба.
— А кто именно, не узнал Парфеныч?
— Небось мелиораторы. Там они болото осушали, вот и сбросили бочку. Или помыть задумали да упустили.
— Стой, стой, — наморщил лоб Илья, припоминая, как недавно «срезался» он с мелиораторами и дело дошло до районных организаций. — А ведь правда, наверно, они сотворили. В отместку, что не дал им озерко спустить. Понимаешь, клен зелен, — повернулся к Василию, объясняя. — Пойму взялись осушать, а там болотце с гулькин нос. Уж как мы бились, доказывали, что ни пользы, ни вреда им от того болотца. Ну ладно, отвоевали кое-как. Так вот же тебе, клен зелен, бочку назло пустили! А потом сами же завопят: где у нас рыба?
— Ну хватит тебе, хватит, успокойся, — перебила хозяйка. — Давайте вот чай пить да телевизор посмотрим.
Ее вмешательство остудило Илью. Тамара включила телевизор, и на экране замелькали, забегали фигурки футболистов.
— Болеешь? — кивнул Василий.
— А ты? — отозвался вопросом Илья.
— Даже сам немного тренируюсь.
— А я и без спорта с утра до ночи, — заметил Илья. И добавил, посуровев: — Болели бы так за природу, как за футбол или хоккей.
— Так ты думаешь, не болеем, — встрепенулся Василий. — А деньги, которые выделены на сохранение природы? А новые очистные сооружения, каких не бывало?
— Похвально, конечно, если твоя водица да на нашу мельницу. Только хотелось бы, клен зелен, чтобы каждый болел за природу.
— Не так-то просто все сразу перестроить. А тут еще обстановочка международная! — воскликнул Василий. — Эх, сесть бы всем деятелям за стол, за мирный разговор. Сколько бы средств освободилось на ту же охрану природы, на все наши нужды!
— Само собою, клен зелен, — кивнул Илья. — Да вся беда, что деятели-то на нашей планете разные: один, как лебедь, рвется к облакам, другой, как щука, в воду. А тут еще маньяки, как мыльные пузыри, выскакивают. Одного похоронили в сорок пятом — другим неймется. Вот и приходится пускаться на лишние расходы. Все это понятно, клен зелен, я ведь тоже газеты читаю да радио слушаю. Хоть и в лесу живу, — добавил он, усмехнувшись.
— Ой, да хватит же вам! — снова перебила Тамара.
Уступили хозяйке, закруглив разговор. Илья зевнул, смежая веки, встал из-за стола.
— Завтра чуть свет подниматься. Сенокос вот подступил, клен зелен, а мы лошадок держим, скотинка у рабочих имеется. Надо же на всю зиму заготовить!
— Давно я не был на покосе, — покаянно вздохнул Василий. — С превеликим бы удовольствием!
Илья усмехнулся в ответ:
— Посмотрел бы я, как потеть ты будешь, с удовольствием или без. Наломаешь бока, небось по-другому запоешь.
Он выключил телевизор и предложил Василию:
— Не хочешь на улицу, на свежее сенцо? Крепче нету сна!
— На сене? — обрадовался тот. — Экзотика! Припомню, как в деревне спали…
Они устроились, разворошив копну перед лесхозовским сараем. Лежа под теплым полушубком, Василий вдыхал и не мог надышаться пьянящим ароматом свежего сена: настолько он был сильным, что заглушил запах овчинного полушубка, отогнал куда-то дрему.
Мягкими совиными крыльями опускались над поляной светлые, как бывают только летом, сумерки. Неслышно и низко над землей носилась, смешно кувыркаясь, летучая мышь. Из леса волнами наплывала прохлада, а в небе, не успевшем поглотить дальние отсветы заката, уже пульсировали первые звезды.
