Вадим незаметно поднес руку к середине груди: ему показалось, что даже на ощупь чувствуется в плоской кости грудины проклятая радиация. Надежды, конечно, прямо скажем, мало. Кто согласится дать живой костный мозг да еще посредством такой болезненной операции?
Это был откровенный мужской разговор, — и чем суровее была правда, тем большим уважением проникался Вадим к врачу. По крайней мере нет лицемерных обещаний, бегающих глаз, недомолвок. Между этими двумя едва знакомыми, в сущности чужими людьми в недолгий час общения родились взаимная симпатия и доверие.
Ученый понимал, что нельзя обмануть этого сильного человека, а Сырцов знал: будь хоть малейший шанс — здесь для него сделали бы все возможное. Слушая немногословную глуховатую речь собеседника, Вадим постепенно успокоился, пришла ясность.
Вещи встали на свои места: солнце грело землю, корни питали листву, день клонился к закату, а жизнь — к концу. Все идет к лучшему в этом лучшем из миров. Чересчур доверчивые натуры всегда немного смешны. Теперь уж, кажется, он готов ко всему. Однако, когда ученый достал из стеклянного шкафа пару флаконов с таблетками серотонина и поставил перед ним, Вадим, чуть помедлив, взял, и брови его дернулись. Он неловко сунулся было за бумажником, но увидел глаза радиолога и понял, что это лишнее. Он пожал протянутую руку и вышел не оглядываясь.
«Ну, теперь все! — сказал он себе. — К дьяволу и подмосковный санаторий, и институты, и все! Подальше от обывательского благополучия курортных дам, от судорожной торопливости, от величественных читальных залов, от глупых надежд. Уйти подальше, остаться совсем одному — это еще в моей власти. В моей власти избавиться наконец от ощущения, будто ярко освещен юпитерами и все время обязан, обязан. Хватит! Теперь только тишина. Уйду незаметно, не причинив никому ни хлопот, ни неприятностей. И у меня не должно остаться ничего, за что нужно было бы цепляться. Ни-че-го! Что ж, так ведь, собственно, оно и есть. Проект Стырне пробил и дальше поведет дело как надо. Что еще? Дина? Тут тоже все в порядке. Все так, как надо. Все правильно, старик. Тебе не на что жаловаться».
Закинув рюкзак за плечи, Вадим отправился пешком на вокзал. Билет он купил машинально, и поезд быстро домчал его до вечнозеленого южного города, где его не ждали ни обнадеживающие институты, ни спасительные лаборатории, а просто была уже почти тропическая жара. Впрочем, он, конечно, преувеличивал, на дворе стоял только конец февраля, горы дышали холодом, особенно ночью, но город уже весь благоухал от ранних цветов.
С трудом добыв номер в плохонькой гостинице, Вадим отправился осматривать город. Пестрели многолюдьем улицы. Вдоль мощеных бульваров низкорослые пальмы свешивали широким зонтом метровые кожистые листы, а где-нибудь в скверике среди буков и зарослей самшита можно было увидеть скромную северную рябину и даже ель. Современные береты и шляпы на головах мужчин мелькали вперемежку с красными фесками и чалмообразными башлыками горцев.
В порту белые танкеры загружались бакинской нефтью, поступающей по прямому нефтепроводу. Портальные краны перекидывали на суда ящики с консервами, тунговое масло, сухофрукты, чай, а выгружали железо, лес, машины, зерно. Картвельские языки мешались тут с русским, армянским, азербайджанским. Забавный парадокс: армяне и грузины объяснялись между собой на турецком. Язык завоевателей укоренился тут на целые столетия и держался до сих пор. На базарах толчея, пестрота, пряные запахи, шум. Горцы в бешметах с газырями разливали прямо из бурдюков давленное с собственных шпалер сухое вино или чачу — виноградную водку.
…Вино — не только друг, вино — мудрец.
С ним разнотолкам, ересям конец.
Совершенно верно. Именно так. Постой, откуда же это? Да это все старый жизнелюбец Омар Хайям! Лукаво улыбаясь, он наливает из узкогорлого серебряного кувшина шипящее вино и, когда оно пошло гулять по жилам, берет за руку и ведет за собой.
Кругом уже весна, ранняя южная весна, небо зеленоватое, почти мартовское, зацветают абрикосы и миндаль. Все здесь устремлено ввысь — и светлые здания театров, и пирамидальные тополя вдоль улиц, и вечнозеленые купы эвкалиптов, и белеющая колоннада у входа в парк.
Ну что ж, дружище, пить так пить — пойдем. Я приметил днем одно местечко — ты и в родном Нишапуре такого не сыщешь. Неважно, что я геолог, а ты ученый и поэт и жил восемь веков назад, что у меня на голове широкополая серая шляпа, а твою венчает зеленая чалма паломника в Мекку — все равно пойдем! У нас с тобой много общего, мы уже оба фактически живем в царстве теней, хотя не перестаем любить и славить жизнь. К черту темный плащ зимы!
Вон мимоза-недотрога робко ждет чего-то и приветствует весну. В ресторанчике под открытым небом висит табачный дым, слышится гул голосов — тут и туристы из гостиницы, и выздоравливающие из ближних санаториев, и местные модники в усиках, с заросшими тарзаньими шеями. Худой горбоносый официант в белом пиджаке разливает по бокалам пенистый мукузани и разносит шашлык, чебуреки.
Живи, безумец. Трать, пока богат,
Ведь ты же сам не драгоценный клад.
Что верно — то верно, далеко не клад. Без малого три десятка лет коптил небо, и вот приходится уходить, так и не сотворив чуда. Даже девушка, та, единственная, не помянет добром. Тебе все же было легче, мудрец: несмотря на вольнодумство, ты немножко все-таки верил в свой мусульманский рай и на всякий случай накрутил на лысину зеленую чалму. А каково мне?
Больше вина! Пусть, как говорится, вино льется рекой. Я за все буду платить. Эй вы, под эвкалиптом! Давайте сюда, в ногах правды нет, потеснимся. Чего удивляетесь? У меня лучший друг Зовэн Бабасьев. Не слыхали? Услышите. А вас как? Дрешер-Дрешеридзе? Очень приятно. Будем знакомы: Вадим Сырцов. А ваших спутниц? Ага: Ася и Нетти. Очень приятно. Рассаживайтесь, угощайтесь.
Дрешер-Дрешеридзе и Ася — оба светлоглазые, стройные — назвались актерами местного театра, а низкорослая черноглазая Нетти работала там пианисткой — «концертмейстером», как важно отрекомендовалась она. Впрочем, выпив еще пару бокалов, она уже сказала, что работает костюмершей. Не все ли равно было Вадиму?
— Послушайте, генацвале, можно здесь на берегу моря купить саклю? — спросил за столом Вадим.
— Саклю? Вах! — доверительно улыбаясь, сказал Дрешер-Дрешеридзе. — У нас можно купить все. Даже маленький спутник.
— Где? Какой спутник? — сдерживая смех, спросила Ася.
— А вот спутник, пожалуйста! — воскликнул ее супруг, показывая обеими руками на Нетти.
Рассмеялись все и громче всех сама Нетти.
Вадим заказал еще вина, закусок, потом оторвался от столика, прошел за ограду ресторана и, делая вид, что пьян, приткнулся лицом к стволу дерева… Да, Омар Хайям, я плачу. Мне стыдно, но я плачу, великий мудрец. Я плачу, потому что мне хочется жить. И никто не осудит меня, даже ты…
Наутро он отправился на базар. Болела голова, на душе было скверно.
А базар шумел, как и вчера. На лотках продавали рыбу, огурцы, жареный каштан, фундук, красный стручковый перец, связки табачного листа и невесть что еще. Толстый грузин в белом фартуке, натянутом поверх ватной телогрейки, на все лады расхваливал жареные пирожки с луком. Они и вправду пахли заманчиво.
Дочерна загорелая сухая старуха, по-горски повязанная темной шалью, прямо на земле, на расстеленной тряпице разложила несколько дешевых запястий, колечки с грошовыми пестрыми камушками, две-три связки бус. Девчонка лет тринадцати зачарованно смотрела на эти сокровища… Как она сосредоточенна, как хочет, должно быть, это ожерелье, как верит, что жизнь непременно сулит ей счастье. Сулит ли? Скорей всего, обманет. Может, подарить ей побрякушки, чтобы хоть сейчас не обманула?
Сунув старухе деньги, он надел на худую шейку зеленые бусы, глянул в ошалелые от счастья девчачьи глаза и, почему-то покраснев, зашагал дальше. «Тоже Гарун-аль-Рашид нашелся, Вадим — приносящий счастье…» — не то в шутку, не то серьезно ругал он себя.
Побродив еще по базару, Вадим съел пару хваленых пирожков с луком, они оказались именно вкусными, выпил стакан легкого, совсем не пьянящего вина. Делать здесь было больше нечего. У всех свои заботы, свои дела, свой дом. Только он один совершенно свободен. Так ли уж это хорошо?
Отдавая стакан хозяину, Вадим сказал наугад:
— А нельзя ли тут где-нибудь купить участок с небольшим виноградником?
Мужчины, стоявшие у прилавка, посмотрели на него с удивлением: все, что можно было продать из недвижимости — уже продано, что можно купить — куплено на всем протяжении Кавказской Ривьеры. Вадим достал бумажник, стал расплачиваться. Продавец вина — старый угрюмый горец в грубошерстном архалуке с кинжалом за поясом — бегло глянув на внушительную пачку кредиток и аккредитивов, не стал брать деньги, а велел подождать.
