— Я была раздета, — почему-то оправдывалась Муза Васильевна.
— Что же вы смущались? Слава богу, я уверен, что это зрелище стоит всех ухищрений портных. — Юлий Борисович никогда не позволял себе говорить такие пошлости, и Муза Васильевна догадалась, что он пьян.
Она промолчала, подошла к окну и, скрестив руки на груди, молчала.
— Вижу, вы не в настроении, а жаль! — сказал Юлий Борисович.
— Нам не о чем разговаривать… — Она даже не повернулась.
— Не о чем? Я пришел к вам с самыми серьезными намерениями. Будьте моей женой! Хотите — пойдем в загс, хотите — в церковь, для вас я готов на все… Не бойтесь, я создам вам райскую жизнь, вы будете иметь все, что захотите, больше, чем жена любого министра или академика… Уйдете с работы, станете жить в свое удовольствие. Не будете больше корпеть над переводами никому не нужных технических опусов!
Она продолжала молчать.
— Мне хотелось бы получить прямой и ясный ответ на мое предложение!
— Я уже ответила вам.
— Это было сделано необдуманно… Поймите, я вас люблю! Вы для меня самая желанная из всех женщин, населяющих земной шар.
Он подошел к Музе, попытался взять ее за руку. Она резко отшатнулась от него.
— Мне противно слышать от вас все это.
— Что? Нового любовника завели? — Лицо Юлия Борисовича было искажено от злости.
— Вы мерзкий, мерзкий человек, — задыхаясь проговорила Муза Васильевна. — Я проклинаю день и час, когда познакомилась с вами. Уходите! Уходите сейчас же и забудьте навсегда дорогу в мой дом, — сказала она.
— Ах, так? Ну погодите, вы еще пожалеете… А узнаю, кто ваш любовник, и ничего не пожалею, чтобы свернуть ему шею. Вам… вам тоже несдобровать!.. Такого оскорбления я никому не прощу.
Юлий Борисович со злобой хлопнул дверью. Через минуту он вернулся и застал ее в той же неподвижной позе.
— Ну, Музочка, простите меня, я был вне себя и, кажется, наговорил глупостей. Нервы… Бросьте все это, пойдемте со мной. Клянусь вам всеми святыми, что вы единственная женщина, которую я люблю. И сделаю для вас все, что вы захотите, ничего не пожалею. Пойдемте.
Муза Васильевна резко повернулась к нему.
— Уходите немедленно, или я закричу, позову милицию!.. Думаю, вам не очень приятно встречаться с представителями власти!
— Я так и знал, — оклеветали!.. Кто это? Скажите, очень прошу, что он рассказал вам про меня?
— Уходите!
— Хотите, на колени стану, только скажите! Это для меня очень важно…
— Я знала, что вы дурной человек. Оказывается, вы еще и трус!
Юлий Борисович медленно вышел из комнаты, тихо притворив за собою дверь.
Осложнения возникли неожиданно.
Казалось, все идет гладко. Сбытовики заключили прямые договоры на поставку товара. Банк открыл кредит на финансирование капитального строительства, и на площадке появились рабочие районного стройтреста. В помощь строителям цеха ежедневно выделяли по пять — семь человек. Кирпичная кладка новостройки подымалась на глазах. Варочка и Шустрицкий разработали положение о хозрасчете, — цеха заключили между собой договоры и рьяно следили за их выполнением. На фабриках, в цехах и бригадах развернулась такая кипучая работа по сбору предложений, что удивились сами организаторы ее — Власов и Сергей.
— Вот что значит развязать инициативу масс! — сказал Власов Сергею. — На прядильной фабрике поступило более трехсот предложений, а на ткацкой еще больше — почти семьсот. Меньше всего предложений поступает от красильщиков и отделочников.
— Это понятно, — на красильно-отделочной фабрике недавно проводили реконструкцию, наладили поток, там недоделок осталось меньше. К тому же там, с помощью Анны Дмитриевны и Никитина, научились красить синтетику.
— Нужно следить, чтобы рабочим давали ответ при любых обстоятельствах, — посоветовал Власов. — Предложение принимают — сообщи об этом автору, укажи примерные сроки внедрения. Отклоняют — тоже сообщи, объясни почему. Иначе человек потеряет веру в свои силы, станет рассуждать по старой поговорке: куда, мол, нам с суконным рылом да в калашный ряд!..
Короче, все шло нормально. И вдруг возникли осложнения, — неожиданно, как гром среди ясного дня.
Для того чтобы обеспечить выработку и поставку товара по новым образцам, нужна была пряжа высоких номеров — шерстяная и с примесью искусственного волокна. Фабрики-поставщики отказались перезаправляться и упорно продолжали отпускать пряжу в старом ассортименте. Это грозило комбинату большими неприятностями. Выпуск старого, всем надоевшего товара свел бы на нет все усилия комбината. А руководители комбината попросту выглядели бы болтунами. Пошли бы разговоры: вот, похвастались, пошумели, а в итоге — пшик, товар-то выпускают старый. Этого не простили бы и торгующие организации, они могли разорить комбинат санкциями, штрафами за невыполнение договорных обязательств по поставке товара в соответствующем ассортименте.
Власов попробовал было переговорить с руководителями фабрик-поставщиков, но из этой затеи ничего путного не получилось. На его просьбу хоть частично изменить номера поставляемой комбинату пряжи один директор ответил ему так резко, что Власов даже растерялся:
— Знаешь что, Власов, мы понимаем: ты хочешь блеснуть, утереть всем нос и выйти в знатные люди. Пожалуйста! Это, конечно, дело твое. Только не старайся сделать себе карьеру за счет чужого горба. Вокруг тоже не лопоухие. Есть утвержденный государственный план, и мы его выполняем. Чего тебе еще?
Формально не возразишь. План есть план, и люди честно его выполняют. Действительно, чего еще? Однако разговор этот не на шутку встревожил Власова. Кое-кто, по-видимому, ничего не понял из того, что предпринимается для улучшения работы всей промышленности. Им кажется, что новшества — личное дело Власова. От таких ждать помощи нечего, наоборот, ослепленные завистью, такие постараются всячески помешать любому большому начинанию. А может быть, нагрубивший ему директор понимает, что при новых условиях не руководить ему большим предприятием, и потому бесится?
Делать было нечего, опять приходилось идти на поклон к Бокову.
Начальник текстильного управления встретил Власова как всегда дружелюбно.
— Вас можно поздравить, Алексей Федорович! Добились своего, теперь вы сами себе хозяин, — сказал он полушутя, полусерьезно.
Такое начало беседы насторожило Власова, и он сразу начал внушать себе: «Возьми себя в руки, не горячись! Ты пришел сюда не спорить, а дело делать. Учти, ты всего-навсего проситель». И все же не выдержал — вежливо отстранил удар.
— В своем деле я всегда чувствовал себя хозяином, — ответил он.
— Знаю, знаю, чего другого, а самостоятельности у вас всегда хватало с избытком! Теперь, как говорится, сам пан, сам хозяин. Работайте, творите, а мы посмотрим, что из этого получится.
— Чего же смотреть, дело общее. Лучше помогите.
— По мере сил и скромных возможностей я всегда помогал. Вы этого отрицать не можете.
— И не собираюсь. Благодарен вам, и опять пришел к вам челом бить. Дайте, пожалуйста, указание фабрикам-поставщикам отпускать нам пряжу высоких номеров в соответствии с нашим ассортиментом и процентов на пятнадцать больше, чем предусмотрено планом.
— Прядильные фабрики сами не потребляют пряжу, и если у них будет перевыполнение, отгрузят пропорционально всем потребителям, вам тоже. Что касается изменения номеров, то тут я вам не помощник. Переделать утвержденный Госпланом план и тем самым обрекать фабрики на невыполнение плана не могу и не буду. Вы не хуже меня знаете, что значит для фабрики перезаправляться. Что же касается ассортимента, то, как говорится, выше пупа не прыгнешь. Разнообразьте его в пределах реальных возможностей. Другого совета дать вам не могу.
— Николай Иванович, я многого не прошу: всего сорок тонн пряжи в месяц высоких номеров. Для вашего управления это сущие пустяки, капля в море. Пожалуйста, помогите. Иначе придется нам всем вместе краснеть.
— Зачем же краснеть всем? Пусть краснеют руководители, берущие на себя нереальные обязательства. Потом, давно ли вы стали считать сорок тонн пряжи пустяком и каплей в море? Не взыщите, Алексей Федорович, к сожалению, пряжу высоких номеров, да еще сверх плана, отпустить вам не могу.
— Что ж, нет так нет!.. Постучим в другие двери. Авось поймут нас и помогут…
— Вы можете стучать в какие угодно двери, но они вряд ли распахнутся перед вами. И пряжа по щучьему велению не появится! — В голосе начальника текстильного управления слышалось раздражение.
— Допустим, — ответил Власов. — У меня к вам еще два вопроса. В Главснабе нам выделили машиносчетную станцию. Мы получили наряд и оплатили счет, но получить не можем. Говорят, вы распорядились задержать станцию.
