Они уныло тащились к станции, утомившись больше, чем после тяжелого трудового дня.
— Знаешь что? — сказал Волдис таким голосом, будто он нашел выход.
— Ну?
— Вернемся обратно в Ригу, но домой не покажемся. Попытаемся найти на станции какого-нибудь подрядчика, а если не удастся — поедем в другом направлении.
— Я тоже так думаю. А где мы переночуем?
— Поедем завтра. Переночуем здесь, поищем где-нибудь ночлег.
Быстро надвигался вечер. В глубокой темноте они подошли к новому некрашеному двухэтажному дому. У изгороди стояло несколько привязанных лошадей. Это была лавка и вместе с тем чайная. Они вошли и заказали себе чаю. Кроме них здесь было несколько возчиков, завернувших сюда погреться и поужинать, перед тем как ехать обратно в лес. Хозяин, щуплый на вид человек, подавал кушанья, разносил чай, неловко возился с посудой, улыбаясь каждому посетителю и не особенно торопясь. Хозяйка, вдвое солиднее его, важная, как откормленная утка, сидела за прилавком, отпуская посетителям папиросы, спички и охотничью колбасу.
— Холодно сегодня! — говорила она каждому, входившему в чайную.
— Да, холодно! — отвечали ей.
Пока друзья уплетали свои бутерброды и согревались чаем, в чайную несколько раз заходила упитанная, широкоплечая девица, принося и унося что-то и перекидываясь словечком-другим с хозяйкой.
— Ваша сестра торгует теперь в лавке? — спросил кто-то из возчиков хозяйку.
— Да, я сама не могу торговать в двух местах. Пока здесь работают лесорубы, одной постоянно приходится быть в лавке.
Кто-то из лесорубов, вероятно, желая кутнуть, заказал жареную охотничью колбасу и сладкое. Ему подали все сразу, добавив несколько ломтей хлеба. Карл подтолкнул локтем Волдиса, и они, развеселившись, стали наблюдать, как лесоруб ел колбасу с кисло-сладким хлебом и запивал компотом.
Поев, они осведомились о ночлеге. Хозяйка, переглянувшись с мужем, заявила, что они иногда пускают переночевать.
Да, она была радушной, эта дородная женщина, весившая раза в два больше мужа. Когда сестра заперла лавку, она велела ей постелить обоим рижанам в кухне, а сама не уходила, желая узнать какие-нибудь подробности о молодых людях. Муж тоже принял участие в разговоре. Они говорили по очереди, и всегда муж оказывался глупее жены и ни разу не пытался возразить ей. Они уже достигли известного достатка: им принадлежал двухэтажный дом, лавка у самого шоссе и участок земли. Хозяин подавал чай, хозяйка сидела за прилавком, а латгалец-батрак возил хворост, рубил дрова и кормил скотину. Его поднимали в три часа ночи, а спать разрешали ложиться после девяти, — ведь он был батраком, да к тому же латгальцем. Его кормили и еще платили двадцать латов в месяц, — разве этого мало?
Так жили в этом благополучном доме, где Волдису с Карлом пришлось провести первую ночь после отъезда из Риги.
Возможно, хозяйке давно не доводилось говорить с молодыми людьми, или, может, она считала своим долгом занимать их, но, как бы то ни было, толстуха несколько раз заходила в кухню и, остановившись в дверях, разговаривала с Карлом и Волдисом.
— Не спортсмены ли вы? — удивил их неожиданный вопрос.
Ну конечно, в Риге все по последней моде, там много всяких обществ. У них здесь, в Олайне… Тут стало понятно, почему она завела разговор о спорте: прошлым летом здесь организовали спортивный кружок. Сестра ее тоже спортсменка. Летом устраивали соревнования по бегу, прыжкам и разным играм. Ее сестра принимала участие в беге и прыжках…
После этого разговора приятели давились от смеха, представляя себе сестру хозяйки — эту широкоплечую особу, весившую не менее ста килограммов — в спортивном костюме, бегущей на стометровую дистанцию и прыгающей в высоту с разбега.
Ох, эти деревенские девицы! Какое у них завидное здоровье и как мало потребностей! Такую жену легко прокормить, гораздо легче, чем городскую. У всех у них сундуки полны всякого добра, некоторые получают в приданое даже корову. Правда, все они немного простоваты. Но разве это так уж плохо? Карл не думал об этом: его девушка, Милия из Задвинья, была городская. А если Волдис и размышлял об этом, то только потому, что ему не хотелось еще спать и нужно было чем-нибудь отвлечься, чтобы не думать о бесцельно проведенном дне, о неприглядном будущем и о кошельке, в котором оставалось всего несколько мелких монет.
Утром они возвратились в Ригу.
Браковщиков леса им встретить не удалось. Проходил час за часом, наступил полдень, а на вокзале не появлялся ни один нужный человек. Наконец в зал ожидания ввалилась большая толпа латгальцев. Их сопровождал бородатый еврей. Волдис подошел к нему и разговорился. Да, ему требуются лесорубы, десять-пятнадцать пар. Он оплачивает проезд туда, а если проработают две недели, то и обратно. Это недалеко, в сорока километрах от Риги. Очень хороший лес. Надо пилить бревна, крепежный лес, кругляки и дрова. Платят по два сантима за кубический фут, четыре сантима за штуку крепежного баланса и десять латов за кубическую сажень дров.
Через час, в сопровождении еврея, они уехали в лес с большой партией латгальцев. Сойдя на маленьком полустанке, отправились пешком. Латгальцы заворчали, что нет подводы для вещей. Сопровождающий вначале делал вид, что не замечает недовольства рабочих, подбадривал их и торопил, говоря, что это не так далеко — всего лишь около двух километров. Пройдя эти два километра, он опять сказал, что осталось только несколько километров. Тогда латгальцы уселись на краю дороги и заявили, что дальше не пойдут.
Целый час проводник бегал как угорелый по ближайшим усадьбам в поисках подводы. Но крестьяне только отмахивались от него: он предлагал слишком низкую плату. Наконец ему удалось уговорить какую-то бобылку, жившую одиноко в крохотном домике; у нее была маленькая мохнатая кляча.
Сложив вещи на подводу, лесорубы шумным караваном потянулись вдоль дороги. Шли пустынными полями, потом через молодой лесок.
— Далеко еще? — спрашивали они у каждой усадьбы.
— Нет, теперь уже близко. Осталось всего несколько километров.
Несколько километров, еще несколько… Солнце уже склонилось к западу, когда усталые люди подошли к полуразвалившемуся домику с замшелой крышей и подслеповатыми оконцами, одиноко стоявшему на лесной вырубке. Здесь могло разместиться восемь пар лесорубов. Когда Волдис хотел снять свою котомку с подводы, проводник таинственно ему улыбнулся.
— Не торопитесь, я вас устрою поудобнее.
Они направились дальше. Через полчаса они подошли к речке и перебрались через нее. Подвода остановилась у опрятного, недавно построенного домика. Проводник пошел туда и очень быстро вернулся обратно, познав Волдиса с Карлом. Он отобрал еще четверых, а с остальными отправился дальше.
— В семь утра явиться к браковщику! — крикнул он. По пути он указал лом, где жил браковщик.
Лесорубов впустили в темную, наполненную клубами пара кухню. Маленькая керосиновая лампочка еле освещала большой котел, где парилась кормовая свекла и ботва для скотины. Неровный земляной пол был заставлен ведрами, подойниками и обувью. Две девушки, с измазанными лицами, наспех заплетенными косичками, в небрежно спустившихся мужских носках и в коричневых стареньких кофтах, помешивали в котле. Пристально взглянув на вошедших, они слегка смутились и торопливо стали поднимать спустившиеся носки.
Здесь, наверное, уже жили лесорубы: в углу кухни, против плиты, были устроены широкие нары. Хозяйка, седая неопрятная женщина с давно немытым лицом, повела мужчин в сарай и показала, где взять солому для постели. Затем все стали устраиваться на ночлег. Латгальцы развязали котомки и занялись приготовлением ужина: у них были сковороды, котелки, чайники. А молодые люди, приехавшие из Риги, не захватили даже кружек для питья.
— Хозяюшка, нельзя ли достать у вас молока? — попросил Волдис.
— Отчего же нельзя. Сколько вам нужно?
Они уговорились брать по литру молока утром и вечером.
Вскоре в кухню вернулись девушки, теперь уже умытые, в простых опрятных платьях. Они прибрали кухню, не торопясь вымыли подойники, и видно было, что им совсем не хочется уходить. Наконец, они очень неохотно ушли. Через несколько минут, когда все растянулись на соломе, из комнаты хозяев послышались звуки пианино. Играли какую-то народную мелодию.
Что за люди живут в этом доме? Они ходят с неумытыми лицами — и играют на пианино. Почему не видно ни одного мужчины? Волдис не мог заснуть. Простая мелодия успокаивала, будила надежды.
Рядом с ним лежал Карл, который тоже не спал и все время беспокойно ворочался. Ну конечно, — Милия…
Смолкло пианино, утихли приглушенные голоса женщин. На дворе, будто состязаясь между собой, неистово лаяли собаки.
