— Ничего глупее, наверное, не могли придумать, — со злостью сказал Илья.
— А чего только не придумает наш Болград! Это же тот еще Болград! Но ты, Илюша, не обижайся. Жоржику Попа и его приятелям из «Железной гвардии» тоже досталось! Однако ты же можешь, не дай бог, подумать, что наша полиция им помешала? Нет, боже сохрани! Вся полиция с городовыми, полицмейстером, сигуранцей, комиссарами и главным сыщиком Статеску в ту ночь будто в воду канула… «Зеленые» орудовали, как им только было угодно. По-моему, все полицейские — «зеленые», как и сам Жоржик Попа и его папочка, чтоб они все горели в огне. Но с Жоржиком Попа была потеха… Умрешь от смеха, ей-богу! В аптеке кто-то из легионеров напал на ящик с маленькими конвертиками. Там оказались круглые таблетки, на вид как шоколадки. И на вкус приятные. Да! Грамотеи подумали, что это какие-то витамины, и набросились!.. Набили карманы и лопали как семечки… Кое-кто из них слопал по сорок-пятьдесят штук… И что ты думаешь, это в самом деле были шоколадки? Нет! Это было сильнодействующее слабительное! Ей-богу!.. И на утро всех схватила «скоростная желтуха»!.. Теперь у нас «зеленых» прозвали «желтыми»… Потеха, ей-богу!
Томов и слесарь хохотали от души, а Хаим продолжал:
— Нет, так ты послушай: полиция, говорят, потребовала от врачей спасти «желтых». Тем не менее четверо дали дуба. Ей-богу! А Жоржик Попа выжил чудом. Его папочка привез лекарства и врача из Галаца. Не знаю, насколько это правда, но слыхал, что Изабелла к нему в больницу не ходила. Но в городе ее все равно прозвали «мадемуазель Желтова»…
Слесарь смеялся до слез. Ему очень нравилось, как Хаим рассказывает, подкрепляя свой рассказ жестикуляцией. Илья грустно улыбался. Он вспоминал слова Жени Табакарева: «Изабелла тогда плакала, просила помирить… Значит, любит!..» Вот приеду, расскажу, посмотрим, что он теперь скажет, — думал Илья.
Хаим вывел Томова из задумчивости.
— А ты, Илюша, еще спрашиваешь, куда я еду! В ту ночь, когда был погром, моя мама очень перепугалась. «Зеленые» с факелами шествовали по городу, как мы с тобой, идиоты, помнишь, на десятое мая тоже с факелами ходили. Ну вот, на пятый день после погрома мама умерла… Отец тогда тоже говорил, что не выдержит, если я не перестану читать большевистские прокламации, и еще он сказал, что полиция следит за нашим домом, а это значит, что в один прекрасный вечер меня могут забрать в подвал к господину Статеску. Я уже однажды там просидел ночь, хотя тогда и не за что было. Но я понял, что отцу с его астмой только этого не хватает. Ведь еще до смерти мамы его уволили с нефтебазы Жака Цоллера, а он там, как-никак, работал бухгалтером!
— Теперь он работает? — спросил Томов.
— Спрашиваешь, работает ли? Ты разве не знаешь, что если у нас потеряешь место, то потом не так легко найти другое? Покамест он ведет дела то одному лавочнику, то другому, то третьему. Так и перебивается. Много ли им нужно с сестренкой?! Как-нибудь… Что касается полицейских, то они на меня так смотрели последнее время, что лучше бы вообще ослепли, как и мой родич, «прекрасный» дядя Соломон, у которого я работал в лавке. Он тоже хорош! Откуда-то пронюхал насчет прокламаций, кажется, я сам их нечаянно оставил на конторке под бумагами — хотя если он их видел, то должен был понять, что они старые, — и тоже сказал, что выгонит меня. А тут вдобавок стали поговаривать, будто Гитлер займет Румынию. Ты же понимаешь, Илюша, что нам тогда — амба! Что было делать? А у нас в городе развили свою деятельность сионисты из «Гордонии»… Знаешь, там внизу, на бывшей Александрова, в старой синагоге, рядом с еврейской школой «Тарбут». Туда и пригласили отца. Я бы в жизни к ним не пошел. Не перевариваю их. Какие-то тупые фанатики. И вот отцу там предложили через это самое общество «Гордония» послать меня в Палестину… Отец сказал, что у нас не найдется денег на такую дальнюю поездку. Но ему ответили, что денег не надо, нужно только пройти «Акшару», то есть вместе с такими же безденежными ребятами и девушками отработать «трудовой стаж». Заработанные деньги частью пойдут на проездные расходы, а остальные — на нужды «Гордонии». Начались у нас дома скандалы, отец настаивает, а я отказываюсь. Кончилось тем, что я все лето был на этой самой «Акшаре». Работали как проклятые с рассвета до полуночи в имении помещика Ковалетти. А из заработанных денег никто из нас не получил ни гроша. В моей «квуца» — так именуется наша группа — отбывали наравне со мной «Акшару» еще тридцать парней и девушек, которые по-нашему называются «холуцим»… А выполняли мы работу за тридцать восемь человек! Семь «холуц» только числилось. Они оплатили деньгами свой стаж. Оказывается, можно и так, если есть «пети-мети». Но дело в том, что за них мы отдувались… Хочешь, посмотри на мои руки, и ты поймешь, чего только ни приходилось нам делать… Представь себе, Илюша, что раньше на сезон помещик Ковалетти нанимал восемьдесят-сто человек. А наши руководители из «Гордонии» сложили всю ответственность на тридцать одного «холуца» нашего «квуца». А знаешь почему? Потому что они заключили с помещиком контракт на все без исключения работы и получили за это с него оптом, но это обошлось ему намного дешевле, чем нанимать, как обычно, людей из села… Но ты бы посмотрел, Илюша, как злились на нас крестьяне местных деревень, они ведь живут только с того, что идут работать на сезон к помещику. Не спрашивай! Душа разрывалась!.. Несколько раз я и еще кое-какие «холуцы» собирались бежать оттуда. Но каждый раз перед нами вставал вопрос: «Чего мы этим добьемся и что сами будем потом делать?» Так и мучались. А если бы ты знал, как мы работали! По-моему, хуже каторжан. Вставали чуть свет, еще солнце не собиралось всходить. Кормежка? Отвратительная! Потому что «квуца» хотела показать «экономию». В общем, не опрашивай! И ели мы тоже как попало, больше на ходу! Часам только к девяти-десяти вечера кончали… Но закончив работу, «холуц» обязан освежиться, привести себя в порядок и по звону колокола идти ужинать, а потом на беседу. И что, ты думаешь, это были за беседы? Каждый вечер одно и то же: «Задачи сионистов в построении многомиллионного государства»!.. К счастью, беседа длится всего один час, но и этот час кажется вечностью. В голову ничего не лезет, клюешь на ходу… Примерно к одиннадцати часам начинаются танцы. Ты представляешь себе, как нам нужны были эти танцы? А? Как рыбе зонтик! Но хочешь-не хочешь — нужно идти… Сионисты говорят: «Надо закаляться!» И вот мы «закаляемся»! Отупело хлопаем, стоя в кругу, и поем:
Ай юпай-дия, юпай-да,
Юпай-дия ай ла-са!..
Юпай-дия, юпай-да…
Может быть, ты думаешь, что от этих танцулек можно увильнуть? Так ты ошибаешься. По очереди в кругу скачут, как полоумные, парень с девушкой… И так каждый вечер одно и то же. К полуночи раздаются удары колокола: «Отбой!» Ждешь его, как евреи ждали когда-то мессию. Не ложишься, а валишься. Часам к пяти снова удары колокола: поднимайся на работу… Сквозь сон кажется, что это еще звонят отбой. Вот таковы, Илюша, мои дела! «Акшару» закончил и теперь еду со своим «квуца» в Палестину, говорят, там мед течет! Посмотрим, какой там у них мед… Боюсь, как бы он не оказался для нас горчицей… Поверь, — я искренне говорю, — мне вообще кажется, что хорошо только там, где нас нет!
Из палисадника вышел парень, извинился, отозвал Хаима и стал что-то говорить ему по-древнееврейски. Рядом со щуплым, в помятом костюме Хаимом он казался атлетом. Широкоплечий, высокий, холеный, в очках с золоченой оправой, в шелковой цвета хаки рубашке с накладными карманами и погончиками, в брюках «гольф» ниже колен и клетчатых чулках, — он был похож на молодого плантатора. Через плечо на кожаном ремешке висел красивый термос.
Когда парень отошел, Хаим спросил:
— Слушай, Илюша, не знаешь ли ты случайно, где здесь можно купить револьвер?
Томов пожал плечами и вопросительно посмотрел на слесаря. Тот, хорошо знавший город, сказал, что следует поинтересоваться в припортовых улицах…
— Мы уже кое-что достали, — сказал Хаим, — но еще нужен пулемет.
— Пулемет?
— Не удивляйся, Илюша. Надо! — вздохнул Хаим.
В это время парень снова подошел, и Хаим познакомил его с Томовым и слесарем. Увидев, что они относятся доброжелательно к их просьбе, парень стал рассказывать, для какой цели им нужно оружие. Он говорил, что в ближайшем будущем все евреи выедут на «обетованную землю», где смогут найти подлинное счастье и стать полноправными людьми. Но для достижения этой цели, — говорил он, — мы должны трудиться, привыкать к лишениям, закаляться. Каждый наш «холуц», приезжая в свой родной дом, обязан привезти оружие, потому что мы, сионисты, создаем многомиллионное государство… А для того, чтобы создать такое государство, нам нужно расширить территорию… Однако без оружия мы не сумеем отвоевать наши земли у врагов…
