Верочка, несмело улыбаясь, не сводя с Кати счастливых и тревожных глаз, прошла вперед, положила узелок на стол.
— Здравствуй… Приехала вот. Тетя Паша гостинцев послала. Забыла, говорит, нас Катюха, окаянная, поезжай, спроси, когда в гости приедет, я пирогов свежих напеку…
— Да ей-то до меня какое дело? — удивленно и сухо сказала Катя странно незнакомым для Верочки голосом. — Что ж, садись, я со стола сейчас лишнее уберу.
Убирать, кроме чернильницы, ручки и письма, было нечего, на столе стоял лишь увядший букет полевых цветов. Тем временем Верочка торопливо развязала узелок, выложила из газетного свертка картофельные шаньги, пару маленьких недозревших огурцов, ломоть мягкого, еще пахнущего печью деревенского хлеба.
— Ну зачем мне это? Будто я голодная, — поморщилась Катя, едва глянув на «гостинец». — Тебе Володя сказал, что я здесь?
— Он, кто же еще? — недовольно заговорила Верочка, жадно всматриваясь в похудевшее и как будто потемневшее лицо Кати. — А ты тоже хороша — уехала и весточки не даешь. Ровно чужие. Там и Лена, и Марта Ивановна, и Юрка — ну все, одним словом, интересуются, как ты живешь, а от тебя ни слуху, ни духу. Столько лет дружили — и на тебе… Меня вчера Сергей Емельянович позвал и прямо приказывает: поезжай и узнай, как там. Уж ему-то могла бы написать.
— О чем? — резко сказала Катя и встала, прошлась по комнате. — Сама, небось, видишь мою жизнь. О чем же тут писать?
— Вижу, да не знаю. Что же он?..
— Виктор? — Катя стояла полуобернувшись к Верочке, так что Верочка пересела спиной к столу, однако видела лишь ту же горестную и злую усмешку на подрагивавших губах. — Таких дур, как я, поискать. Казалось, что любила, и он любил. Он звал меня сюда, смеялся, что я в навозе зарылась. Говорил, что ему скучно без меня. Ну я и сглупила, ты, наверно, тогда еще догадалась… А он на это дело просто смотрит: сделай, говорит, аборт, все равно жениться мне нельзя, осенью на учебу посылают. Скандал, конечно, вышел, а потом я поняла: зря все это, вовсе он и не собирался на мне жениться… Ну вот и все, высказалась. Не хотела говорить, но раз уж ты приехала… Все, равно бы узнала…
— Конечно, узнала бы. Только почему же все? Мне главное, что ты дальше думаешь делать?
— А мне это вовсе не главное. Я уж решила… Да тебе-то не все ли равно?
— Катя!..
— И про дальше знать хочешь? Зачем?
— Затем, что ты моя подруга, и я тебя люблю, и не хочу, чтобы ты из глупой гордости сделала еще одну ошибку. Ну хорошо, если ты не хочешь вернуться к нам, поступай на прежнюю работу, ведь ничего не потеряно…
— На прежнюю? Чтоб люди тыкали в меня пальцем? И так уж…
— Люди поймут. Стыдно должно быть не тебе, а ему… я даже не знаю, как его назвать.
— Нет уж, Верочка, люди есть разные, ты меня не утешай. Сделаю аборт и уеду на родину. Здесь мне оставаться никак нельзя. И в колхоз тоже… Расскажи лучше, как там у вас, что делается? Марта Ивановна, конечно, на меня больше всех злится, да?
Катя даже улыбнулась, по старой привычке села на кровать, подперла ладонями подбородок. Верочке тоже почему-то неудобно было сидеть на табуретке, и она присела рядом с Катей, заговорила оживленно, даже весело, обрадовавшись Катиной улыбке.
— Да вовсе она не злится, с чего это? Ну обиделась немножко, что ты ее не предупредила, так ведь она за бригаду болела, ты же понимаешь… А обязательства, которые брали, мы выполняем, хоть и рано о нас расписали в газете. Аня теперь совсем довольная, старается изо всех сил, меня обгоняет. Мы же на механическую дойку перешли, с непривычки странно как-то, но скоро совсем освоим. Твои коровы хорошо выгулялись, Добрая по пуду надаивала. Да, чуть не забыла: вчера мне Логинов одно письмо показал, горожанка пишет, среднюю школу кончила. Будто мы за славой да за подъемными в колхоз поехали, чтобы красивые слова говорить, а скоро, мол, мода пройдет, и мы все разбежимся. Вот чудачка, по себе, что ли, судит. Я это письмо забыла взять, но возьму и напишу ей. Может, и через газету…
— Про меня-то она в точку попала, — тихо сказала Катя.
— Как бы не так! Будто я не знаю, — горячо вступилась Верочка. — Конечно, некоторые испугались, обратно к мамам обежали, так это же совсем другое дело.
— Ну, а Лена что?
— Лена? Ничего… Мы с ней как-то за последнее время мало разговаривали, она ведь и раньше была на особицу. По тебе очень скучает. У нее не всегда добьешься, что на душе, тебе она больше доверяла. Эх, собраться бы нам опять вместе и всё, всё обговорить, ну как раньше бывало. Ты приезжай как-нибудь, а то поедем вместе, вот Лена обрадуется!
Катя молча покачала головой. В ответ на нетерпеливый жест Верочки сказала:
— Беглянка я, чего уж там. Кто меня там ждет? Перед самой собой совестно, надо как-то по-иному жизнь устраивать. У тебя-то с Володей как — помирились?
— Да мы вроде и не ссорились, я уж не помню… — Верочка покраснела, однако, чувствуя, что Катя все равно догадается обо всем, докончила: — Я, наверное, скоро замуж за него выйду.
Катя вдруг обняла ее за плечи, со всей искренностью, на какую была способна, сказала:
— Поздравляю. Как я за тебя рада! Больше всех! Веришь?
Их руки переплелись, смущенная и счастливая Верочка спрятала лицо в Катиных волосах.
— Я всегда тебе верила. Только я бы совсем была счастливая, если бы ты вернулась. Никто тебе и слова худого не окажет, все рады будут. Подумай, вместе же начинали, в обязательстве твою фамилию никто и не собирался вычеркивать. Да ты попробуй шанег, тетя Паша так уж просила угостить. Подожди, а деньги у тебя есть? Я привезла немного.
— Я тут, и правда, задолжала. Ты не беспокойся, я отдам.
Эти слова дались Кате с трудом, она почти физически страдала от испытываемого ею унижения.
— Конечно, отдашь. Только… не надо, Катюша, в больницу.
— Нет уж, — еще глуше произнесла Катя. — И жалко, а не хочу от него. Давай не будем об этом.
Верочка доставала деньги, а другой рукой пододвигала Кате шаньги. Катя взяла одну.
— Значит, Логинов не ругается, что отпустил меня?
— Не ругается, а жалеет. Пусть, говорит, приезжает, крестным буду.
Катя слабо улыбнулась. Той, прежней, жалкой усмешки уже не было.
— Когда же твоя свадьба?
— Ну я не знаю. Может, совсем скоро. Квартиру еще надо найти.
— Значит, я успею. Вот это для меня праздник будет. Очень, очень я рада за тебя, Вера. Володя хороший парень, а я раньше его почему-то боялась. Смешно. Он ведь и в колхоз из-за тебя поехал, я знаю.
— Да, он так говорит…
У них начался тот беглый и как будто ничего не значащий разговор, но он-то и был нужен Кате. Верочка отлично это понимала. Она рассказывала то о самодеятельности, то о коровах, то снова о Володе и о том, что Марта Ивановна довольна работой бригады, и скоро они все вместе поедут на районный слет, а там уж подойдет осень и начнется учебный год. Катя слушала, изредка задавала вопросы и незаметно съела шаньги. Она ни на минуту не могла забыть о своем несчастье, однако вдруг заметила, что временами думает о нем в прошедшем времени, хотя и сознавала, что самое трудное еще впереди. Но рядом была Верочка, старая и верная подруга, она все поняла и не осуждала Катю, потому что верила — Катя сумеет стать такой же, какой была, только более строгой к себе и чуть-чуть умудренной воем случившимся. Если б мудрость приходила сразу! Да и не в этом даже дело. Катя нашла друзей, и будущее уже не представлялось ей таким безысходным, как тогда, когда она в одиночестве писала неизвестно кому письмо…
Володя приподнял свой чемоданишко, который пришлось-таки приобрести недавно, снова поставил его на лавку, еще раз огляделся — не оставил ли чего. Нет, все его имущество свободно влезло в один-единственный небольшой чемодан, только плащ еще висел на гвозде да резиновые сапоги с самой весны валялись в чулане.
— Как будто все. На, держи, — оказал Володя Осипову, подавая ему деньги за квартиру.
— Не возьму, — вдруг заупрямился Осипов. — На кой они мне? И мать не возьмет, не упрашивай. Жили вроде товарищами, давай и расстанемся по-хорошему. В силу необходимости, так сказать. На свадьбу-то позовешь?
— Соберусь вот, позову. Я ведь и на твою свадьбу рассчитываю.
— Э, у меня, брат, дело не скоро выгорит, — махнул рукой Осипов. — На другой жениться нет охоты, а Лена…
— Что Лена? Как она вообще? — Володя прикрыл окно, присел на лавку.
— Да что… Разговариваем, — неохотно ответил Осипов, хотя ему хотелось выговориться. — Вчера допоздна сидел у нее. Какая-то пасмурная, не уловишь, что ее точит.
— Скажи, Леша, ты звал ее уехать?
— Звал, — признался Осипов. — В тот, в первый вечер. Согласилась — я в землю штопором ввинтился бы, а предоставил бы ей то, что надо.
— А что ей, по-твоему, надо?
