Тигр, заигрывая со мной и называя мою книгу «Две стороны одной и той же планеты» предельно объективной книгой, вовсе не стремился к объективности. Объективное описание жизни в Советской России оказалось в это время товаром, имеющим спрос, и способом спрятать свои когти. И я ни на минуту не верю, что тигр перестал быть кровожадным. Ему нужен был тактический промежуток умиротворения для нового прыжка. И моя заслуга состоит в том, что я сумел воспользоваться этим промежутком и выпустить мою книгу в свет.
Может наступить такое время, такая полоса жизни, что я снова окажусь «клеветником», а мистер волк — героем, сложившим голову за свободный мир во главе с США.
Теперь же шеф компании во всем видит происки волка. Он мне сказал так:
— Наш юрист вырыл для него достаточно глубокую яму, и он был обречен вернуть за подлог не только все полученное от компании, но и добавить к этому акции «Дженерал моторс» или пожертвовать свободой передвижения по штатам.
Таким образом Иуда не только лишался тридцати сребреников, но еще должен был покрыть типографские расходы по изданию не им одним сочиненной лжи.
Этому тоже можно было поверить. Волк был бы заточен в клетку. И суд не был бы на его стороне, как и фабриканты общественного мнения, которым выгодно теперь обелить себя на фоне резонанса после встречи лидера дружбы и мира Хрущева с американским народом.
Этот приезд стал событием для всей Америки, для всех ее слоев, классов и каждого человека. Одни, может быть, впервые узнали, что на свете есть иное, чем в США, устройство жизни. Другие, знавшие об этом, но пребывавшие в сомнениях, вышли из состояния колеблющегося маятника. Третьи, все зная и все понимая, поняли теперь и то: за Хрущевым стоит сила не только в его стране, но и в Америке. Кто-то же аплодировал ему, кто-то же отдал ему свои симпатии! Отдал не для того, чтобы забрать их обратно, даже если «правящая Америка» захочет потом снизить или даже свести на нет приезд мистера Хрущева в Америку, приведя для этого в действие все механизмы американской пропаганды.
Когда небольшое число людей узнало, что Земля кружится вокруг Солнца, это было достоянием небольшого числа людей. Когда же мракобесы во всеуслышание стали опровергать, что Земля кружится, и утверждать, что она стоит на трех китах… люди усомнились. Пропаганда достигла обратного, так как все люди узнали и о том, что мракобесы опровергали. А так как они опровергали это усиленно, то это еще больше насторожило народ.
Нечто подобное происходит и будет происходить с нашей пропагандой, отрицающей коммунизм. И это отрицание, помимо воли пропагандистов, работает негативно, то есть утверждает отрицаемый коммунизм. Поэтому визит Хрущева в Америку — такое историческое событие, значение которого нарастает и будет нарастать с каждым годом, если даже потепление сменится похолоданием. За этим похолоданием неизбежно наступит еще большее потепление и большая ясность…
Теперь вернемся к волку.
Я бы мог привести еще многие показания других лиц, чтобы кличку «серый волк» наиболее справедливо поделить между большим числом названных и не названных здесь мною. Может быть, толкуя образ серого волка расширительно, следует увидеть нечто большее, составляющее уклад жизни некоторых стран… Но я не склонен к большим обобщениям. Все же если кому-то интересно мое мнение о прыжке волка с Бруклинского моста, то я бы сказал, что он не прыгал с него. Я бы сказал не только потому, что мой ограниченный здравый смысл не может допустить столь смелого прыжка. Сорок метров над уровнем моря мне показались слишком высоким прыжком для этой низменной натуры… Я бы сказал так не только потому, что мне известна его первая симуляция гибели под городом Омском. Я бы сказал так потому, что мне показалась подозрительной его тщательная забота о вещественных доказательствах, констатирующих смерть. Зачем ему нужно было сбрасывать пиджак с документами и письмом, которое он, ни к кому не обращаясь, явно адресовал своим кредиторам?
В ограниченных извилинах моего мозга зародилась примитивная мысль о долларах, вырученных за перепродажу фермы, и об акциях «Дженерал моторс», которые он не пожелал завещать кому-то из остающихся на этом свете, хотя бы во имя спасения его души.
Куда нее делись деньги? Не захватил же он с собой и акции и доллары, чтобы вручить их святому Петру в качестве пропуска в рай? Он не мог быть уверен, во-первых, что обладатель ключей от врат в царствие небесное берет взятки, а во-вторых — что американские доллары и акции «Дженерал моторс» котируются и на небесах.
Рассуждая так, я решил познакомиться с полисменом Генри Фишменом. Ведь он был единственным очевидцем прыжка с моста, давшим показания репортеру вечерней газеты.
Знакомство с ним не составило труда. Я нашел Генри Фишмена на мосту. Приняв позу колеблющегося самоубийцы, я обратил на себя его внимание. Мы разговорились. И я рассказал ему, что мне хочется уйти из жизни, не уходя из нее.
Простоватый Генри сообщил мне:
— О! Это уже второй случай за последнюю неделю…
С меня было довольно такой реплики. Но я хотел большего. После того, как Генри сменил его напарник, мы отправились поболтать в обществе виски и зажаренного с яйцами бекона. И когда Генри узнал, что я, кроме всего прочего, покупаю острые сюжеты, то прежде осведомился о расценках, а затем, повеселев от виски и обещанного гонорара, рассказал мне, как некогда некий его коллега на некоем мосту получил от старого джентльмена три тысячи долларов за свидетельство о прыжке с моста. Прыгавший с моста уплатил пятьсот долларов до своего «самоубийства» и остальные две с половиною тысячи — после появления сообщения в печати об его «кончине». За такую же сумму Генри гарантировал мне публикацию о моем прыжке.
Я поблагодарил его, сказав, что меня все это интересует всего лишь как повод для рассказа, и вручил ему обещанное за сюжет. И мы расстались.
Теперь Пелагея Кузьминична Тудоева может завершить свою быль-небыль, как ей кажется наиболее целесообразным. Нашел волк свою волчью смерть или повторил омскую симуляцию в нью-йоркском варианте и предпочел медленное издыхание в скитаниях по чужим землям — для меня это не существенно. Не существенно, думаю я, и для вас, мои дорогие друзья.
Навечно ваш
Дж. Т.»
Недели через две Федор Петрович получил от Тейнера обещанную книгу. Получил такую же книгу и Петр Терентьевич. А до этого на имя Дарьи Степановны пришла посылка с игрушками для Сережи.
Дарья Степановна, может быть, и отдала бы их внуку, придумав какое-нибудь объяснение появлению игрушек, чтобы не напоминать ему о забытом им «гренд па». Не пропадать же ни в чем не повинным хорошим американским игрушкам! Но было в этом что-то оскорбительное и для нее и для Сережи. Посоветовавшись с Петром Терентьевичем, она переслала игрушки в детский сад. И не в свой, не в бахрушинский, а в детский сад дальнего колхоза.
Часы с боем, которые пришли в посылке с игрушками, были вручены Кириллу Андреевичу Тудоеву. Отдавая их, Дарья сказала:
— Это тебе за муки с ним. Как-никак ни за что ни про что месяц жизни на него выбросил.
Тудоев, принимая часы, сказал:
— Носить-то я их, конечно, не буду. Но, может, сгодятся на что-нибудь…
И часы «сгодились» — не ему, а Тудоихе.
Пелагея Кузьминична, многократно перешептывая в длинные вечера складываемую ею быль-небыль о сером волке, сплетала затейливую вязь речений и не находила только конца, венчающего рассказанное.
И вот пришли в ее дом часы с боем. Пришли и нежданно-негаданно темной тихой ночью прозвенели Тудоихе конец этой истории, которая сказывалась ею потом так:
— И затерялись его волчьи следы в большом мире. Ни весточка, ни слух, ни досужая молва о нем не дошли к людям. Остались после него только часы с боем да вот эта сказка о сером волке, который хотел под конец жизни стать человеком, да не пересилил своего звериного нутра…
Слушая эти последние напевные слова Тудоевой, Дарья Степановна, как-то задумавшись, заметила:
— Да уж забегал ли он на родную землю? Может быть, и впрямь все это только сказка о сером волке, о незамолимом грехе измены родной земле…
1959–1960
В жизни случается иногда так, что и маловажные события вызывают большие потрясения.
Нечто подобное произошло в новом доме довольно известного сталевара Василия Петровича Киреева. Событие заключалось в том, что владелец и строитель этого добротного дома обнаружил в нем гниль.
Не верилось… Дом в общей сложности с начала закладки не простоял и четырех лет. Его рубленые стены едва-едва пошли в краснину. А сегодня утром, когда Василий Петрович полез в дальний подпол, где хранились снадобья для опрыскивания растений, — увидел невероятное. Балки, переводы и пластины наката черного пола оказались изъеденными бурой гнилью так, что некоторые из них можно было проткнуть пальцем.
