«До последней минуты укладывал вещи… Из тех, кто ничего не оставит…» — с негодованием подумала Элька. Ей было ужасно неприятно и стыдно за этих людей, которые видели на дороге ребенка и не остановились.
— Пошли, доченька, — она взяла Свету за руку, и они отправились дальше.
Когда начали подниматься в гору, сзади послышались гудки. Элька не решилась поднять руку. Она только отступила в сторону и, тяжело дыша, поправляла свой мешок. Зато Света, даже не оглянувшись на мать, сама подняла руку. И машина, приблизившись к ним, замедлила ход и остановилась.
— Садитесь, — сказал, выглядывая из-за своих воспитанников, заведующий районным детдомом Олейниченко.
И вот уже Элька и Света в машине.
Это была большая, почти невероятная удача. К вечеру, надеялась Элька, они уже будут в Розовке, а там как-нибудь сядут на поезд. Но примерно на половине дороги им встретился летевший сломя голову мотоциклист, от которого они узнали, что поблизости высадился немецкий парашютный десант и путь на Розовку отрезан. Свободна лишь дорога, ведущая к Симферополю. Не долго думая, Олейниченко велел шоферу переменить направление. Машина круто развернулась и помчалась другой дорогой — на юг.
«Повезло… просто повезло…» — мысленно повторяла Элька, прижимая к себе дочь, заснувшую на руках.
Чем дальше они ехали, тем больше попадалось беженцев. Машина обгоняла подводы, на которых сидели женщины с детьми и старики.
Утром на другой день прибыли в Симферополь. Здесь Олейниченко решил задержаться на несколько дней. Ему надо было решить ряд вопросов, связанных с эвакуацией детского дома. Элька мечтала как можно скорее добраться до Ялты и сесть на пароход. Им со Светой снова повезло: тут же подвернулась машина, которая шла в Ялту и захватила их с собой.
Элька никогда не была раньше в Крыму. Не отрываясь, с детским восхищением смотрела она на красочный южный ландшафт. Горы — далекие и близкие; ярко-белые, в ослепительном сиянии солнца поселки; высокие стройные кипарисы. Бахчисарай с его старинными минаретами; зеленые пятна лугов у самой верхушки Ай-Петри… И дорога, дорога, вьющаяся вокруг горы, — то она взлетает вверх, до самого синего неба, то ползет вниз, по краю обрыва, то снова взмывает ввысь…
А в мыслях одно и то же: Алексей. Что с ним? За день до внезапного отъезда из Гуляйполя она снова, в который уже раз, зашла в райвоенкомат. Ответа на запрос комиссара не было. Что это значит? Неужели… неужели… Нет, Алексей не мог погибнуть, в это она не верит, не верит… И вот Элька увидела внизу кусок синевы, еще более густой, чем небо.
— Море!..
В Ялту они, раскрасневшиеся от солнца и дорожного ветра, приехали уже за полдень. В порту стояли два больших корабля — «Чапаев» и «Дунай», на которых из окруженной Одессы привезли эвакуированных и раненых. В шумной толпе, запрудившей порт, Элька узнала, что оба корабля, не задерживаясь, отправляются в Новороссийск. Оставалось получить разрешение у уполномоченного по делам эвакуации. Пробиться к нему было трудно. Но и здесь удача сопутствовала Эльке: в последнюю минуту она все-таки получила разрешение. Уполномоченный выдал ей два посадочных талона на «Чапаев». Держа Свету за руку, с мешком за плечами, она быстро направилась к пароходу. Трап, ведущий на палубу, был мокрый и качался под ногами. Элька поскользнулась. К счастью, ее подхватил какой-то растрепанный пожилой мужчина в очках. Он взял у нее мешок и помог ей и Свете подняться на пароход. Палуба была запружена людьми. Неожиданный помощник отыскал для них свободное местечко. Кое-как устроились.
— А теперь познакомимся, — сказал пожилой мужчина, сняв очки и протирая их уголком пиджака, — Моя фамилия Левандовский. Уполномоченный Одесского станкостроительного завода. А тебя как зовут, шалунья? — наклонился он к Свете, уже сидевшей на мешке.
— Меня зовут Света, — приветливо ответила девочка.
— А фамилия?
— Орешина.
— Очень хорошо. Ну вот мы и знакомы. Если что-нибудь нужно будет, не стесняйтесь, я всегда к вашим услугам. — И, пообещав скоро вернуться, Левандовский ушел,
«Чапаев» тем временем медленно отчаливал. Железный настил палубы чуть заметно подрагивал под ногами. Откуда-то снизу, из глубины громадного корабля, по-видимому из машинного отделения, доносился глухой напряженный шум. Между кораблем и берегом образовалась синяя полоса воды; она становилась все шире и шире. Все смотрели на берег. Вместе со всеми и Элька не могла отвести глаз от берега, от порта, от красивого южного города, раскинувшегося на склоне горы. Над Ялтой садилось солнце, отражаясь в окнах санаториев, белевших среди зеленых садов…
«Неужели немцы и сюда дойдут?» — подумала Элька с тревогой.
— Мама, а мама! Элька подошла к дочери.
— Что такое?
— Смотри! — сидя на мешке, девочка подняла ножки в длинных чулках. На одной ноге не было сандалии.
— Где же вторая? — спросила Элька.
— Не знаю. Я только что посмотрела, а ее уже нет,
— Ты, наверно, сама сняла.
— Нет, я не снимала.
— Куда же она девалась?
Сколько Элька ее ни искала, вторая сандалия так и не нашлась. Видимо, девочка потеряла ее еще в порту.
— Я тебя не понимаю, — сердилась Элька. — Потеряла сандалию и даже не почувствовала… Как ты теперь будешь ходить?
— А я не буду ходить, я буду прыгать на одной ножке, — рассмеялась Света.
Неожиданно все заботы отступили назад, самым главным стало: где достать для Светы пару башмаков. Странно, но Элька не могла сейчас думать ни о чем другом.
— Знаешь что, — сказала она вдруг, — я тебе завтра утром сошью из чего-нибудь тапочки.
— Хорошо, — согласилась Света. — Мама, смотри, а вон тот дядя идет.
Действительно, к ним подходил Левандовский.
— Вы, может быть, хотите переселиться в трюм? — спросил он, приглаживая упавшие на высокий лоб волосы. — Там, правда, темно и жарко, но…
— Нет, спасибо, мы лучше останемся на палубе… А скажите, это за нами не «Дунай» идет? — Элька показала на судно, следовавшее на некотором расстоянии за «Чапаевым».
— «Дунай», «Дунай». Хорошо, что вы попали на «Чапаев». «Дунай» старая калоша, и кто знает, когда он дотащится до Новороссийска. Повезло вам.
— Еще как повезло, — оживленно подхватила Элька, подвинувшись, чтобы освободить своему собеседнику место. — Ведь стоило нам приехать в Ялту на какой-нибудь час позже… — И она начала рассказывать о своих дорожных удачах. — Сама удивляюсь, — пожала ока плечами. — Давно уже мне так не везло, как в эти два дня.
Левандовский спросил, ездила ли Элька морем.
— Нет, — ответила Элька, — не случалось. — Не боитесь морской болезни?
— Не знаю… Могу только сказать, что на качелях меня подташнивало.
— Ну, раз так, — добродушно улыбнулся он, — вам и здесь повезло. Море сегодня хорошее.
Море в самом деле было на редкость спокойное, даже не чувствовалось движения корабля. Берег уже исчез из виду, кругом была вода. Вдали виднелся лишь белый корпус «Дуная», плывшего в том же направлении.
— Нравится тебе море? — спросил Левандовский у Светы.
— Нравится, — шаловливо кивнула девочка. — А рыбки в море есть?
— Конечно. В море много рыбы.
— А почему я их не вижу?
— Как же ты можешь их видеть? Ведь они под водой.
— Все время? А почему они не тонут?
— Так уж они устроены.
— Почему они так устроены?
— Может, хватит, — вмешалась Элька. — Вырастешь — узнаешь.
— А я теперь хочу знать, не хочу ждать, пока вырасту… Дядя, а рыбы спят? — не унималась Света.
— Конечно.
— Где они спят?
— В море.
— Как они могут там спать, — удивилась Света. — Им же мокро,
— Они любят, когда им мокро. Ты разве не знаешь, что рыба любит воду? Без воды она не может жить.
— Почему не может?
И так без конца. Каждое слово Левандовского вызывало новое «почему», на которое ему не всегда легко было ответить. Тем не менее болтовня Светы доставляла ему искреннее удовольствие. Девочка понравилась ему с первой минуты, да и Света удивительно быстро освоилась. Под конец она ему рассказала, что папа ее — инженер, строит большие, очень большие машины и скоро к ней приедет…
Элька молча стояла рядом.
На палубу опускался прохладный синий сумрак. Вскоре стало совсем темно, ничего не видно, только слышно было, как о бок корабля тихонько плещет вода. В воздухе пахло свежестью — скумбрией, йодом, чем-то соленым. Люди стали устраиваться на своих узлах. Укладывались тесно, чуть не вповалку, но, усталые, сразу засыпали. На мешках с пробкой Элька устроила что-то вроде постели и уложила Свету. Левандовский сходил в трюм, принес одеяло.
— Дядя, вы будете мне еще рассказывать? — спросила девочка, когда он укрывал ее.
— Буду, но завтра. Завтра утром, когда ты проснешься. Договорились?
