Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 1)

До пролома оставалось не более тридцати шагов. Жираслан полз, стараясь не потревожить даже траву, и вдруг услышал вблизи осторожный шум, приглушенные голоса. Он поднял голову: несколько человек с револьверами и винтовками в руках, крадучись, цепью шли на него, но его еще не видели… Еще несколько человек лезли через пролом. Жираслан узнал Эльдара. И тут же кто-то воскликнул:

— Вот он!

Не отдавая отчета в своих действиях, Жираслан вскочил на ноги, выхватил из кобуры второй кольт и, стреляя из обоих револьверов, бросился назад.

Предостерегающий возглас Астемира, первым заметившего опасность, сделал свое дело: почти все машинально присели. Однако без жертв не обошлось — один из джигитов больше не встал. Эльдар почувствовал хлесткий удар по ноге, упал, но тут же поднялся. Скосило и еще одного…

Через минуту старый склеп, куда успел юркнуть абрек-паша, оказался под дулами десятка винтовок. Бандиту оставалось только одно: как можно дороже продать свою жизнь.

Тем временем сопротивление абреков в доме Имамова было сломлено. Послышались взрывы ручных гранат под стенами осажденного дома, и бой прекратился.

Наступила тишина. Жираслан понял, что остался один, что он последний. И, как бы подтверждая это, кто-то из его преследователей прокричал из-за кустов:

— Жираслан! Сдавайся! Ты остался один.

Как ни странно, ему показалось небезразличным, что его назвали прежним именем Жираслан, а не абрек-пашой. «Это голос Эльдара, он кричит… Вот с кем скрестились мои пути», — подумал Жираслан.

Эльдар решился, несмотря на ранение, идти прямо в склеп и там брать Жираслана, побеждая не оружием, а силою слова, бесстрашием, отвагой. Только таким образом мог теперь Эльдар проявить свое превосходство над врагом и отомстить за все. Риск, конечно, был смертельный, и Астемир удерживал Эльдара от этого шага.

Рана Эльдара не была тяжелой — пуля прострелила ляжку, рану перевязали платком.

Эльдар встал.

— Пойду, — заявил он с такой реши мостью, что Астемир понял бесполезность дальнейших уговоров.

Кто-то подал Эльдару казацкую шашку, и Эльдар шагнул, опираясь на нее, бледный, с лихорадочным огоньком в глазах.

— Возьмите это… и это. — Эльдар передал Казгирею карабин и револьвер.

— Тогда и я с тобой. — Астемир шагнул следом.

Эльдар крикнул, обращаясь к склепу:

— Жираслан, мы идем к тебе… Это я, Эльдар… Без оружия… Узнаешь меня? А со мною Астемир.

Ответа не было.

Смельчаки остановились. Сильная боль заставила Эльдара пригнуться. Сжав зубы, он застонал.

Астемир поддержал его.

Вход в склеп был с другой стороны, но меж старых камней виднелись щели, через которые Жираслан мог стрелять.

— Жираслан, — заговорил теперь Астемир, — вся Кабарда знает твой ум. Слушай меня. Ты можешь стрелять в нас… без смысла, без доблести. Нужно ли тебе это? Мы идем от имени Инала и Казгирея. Первые люди Кабарды призывают тебя: сдайся на милость, иди под защиту закона. Ты слышишь нас, Жираслан? Ответа не было.

— Ты ранил Эльдара, он не в силах ступать. А не то он не побоялся бы войти в склеп… Жираслан, отвечай!

Эльдар же и в самом деле ослабел настолько, что с трудом держался на ногах. Но он овладел собою и заговорил снова:

— Почему молчишь, Жираслан? Выходи! Выходи под защиту закона! Выходи или стреляй.

Голова Жираслана без шапки показалась над склепом, и Жираслан встал во весь рост. Протянулась его рука. В ту же секунду рядом с Эльдаром прозвучал выстрел. Это непроизвольно, забыв запрещение, выстрелил Казгирей. Жираслан покачнулся, рухнул.

Настала тишина.

— Аллаур-сын! — свирепея, выругался Эльдар. Он хотел броситься туда, где свалился Жираслан, и сам упал. — Что сделал ты, сын безумного? Зачем?

Казгирей в растерянности опустил карабин.

Астемир осторожно шагнул вперед, к темному отверстию, откуда несло теплом сухой, старой ямы и куда соскользнул Жираслан. Со всех сторон к кладбищу бежали люди. Астемир спустился в полуразрушенный склеп и скорее угадал, чем увидел, в теплом, душном мраке Жираслана. Он лежал навзничь — без шапки, весь измазанный землею.

Когда его вынесли, он дышал, но был без памяти. Травинки застряли между газырями на дорогой черкеске голубого цвета, под ногти забилась земля. Лицо Жираслана все еще было красивым.

Возбужденные боем конники собрались вокруг раненого, и каждый старался хорошенько рассмотреть его — Жираслана, абрек-пашу. Кучук угрюмо спросил:

— А конь его… ранен или убит?

— Ранен в переднюю ногу, — отвечали Кучуку.

Дыхание Жираслана становилось частым и шумным. Эльдару сейчас больше всего хотелось довезти его живым до Нальчика, он торопил с отъездом. Астемир отдавал распоряжения. Раненных в бою конников сносили в ближайшие дома. Решили оставить здесь и старика хаджи, который до конца боя пролежал в кустах и все еще не в силах был произнести хотя бы слово. Для Эльдара и Жираслана настелили в тачанку побольше соломы, туда же посадили и Саида. Отряд двинулся в обратный путь.

Саид всю дорогу бормотал про себя молитвы, а Эльдар морщился от боли при каждом толчке и, хмурясь, прислушивался к дыханию Жираслана.

Следом за отрядом уже несся по аулам слух, что Эльдар и Астемир из Шхальмивоко застрелили Жираслана и везут его тело в Нальчик.

Сарыма поправилась. Наташа сказала ей, что скоро ее отпустят домой.

А пока Сарыма старалась помогать сестрам. Свободные часы они с Наташей проводили в маленькой комнатке, которая называлась «докторская» и где стояла койка Наташи.

Окно выходило в садик, примыкавший к большому Атажукинскому саду. Ветви старого каштана, которого не сумела одолеть засуха, как бы с любопытством заглядывали сюда, рассматривая сложенные на подоконнике красивые вещи.

За время болезни набралось много подарков. Были тут и подарки, что предназначались Сарыме еще к свадьбе, были и другие, которыми добрые люди хотели выразить свое сочувствие Эльдару и его невесте по случаю несчастья. Пестрели красивые ткани, шелковые платки, поблескивали флакончики с «душистой водой».

В последнее время Эльдар стал заходить еще чаще. Сарыма не сразу узнала, что он ходит на перевязки к доктору и наблюдает, хорошо ли караулят лежавшего в больнице Жираслана.

Сразу же после возвращения из Прямой Пади Эльдар был назначен не только командиром отряда, но и заместителем начальника управления. Наблюдение за пленником стало теперь его прямой обязанностью. У койки абрек-паши сменялись и дежурные, и сестры, и караульные. Конечно, Жираслан не был в силах уйти, но около больницы уже не раз замечали подозрительных людей из дальних аулов, из Чечни и Ингушетии, где у него оставалось немало друзей.

Сарыма не знала, что находится под одной кровлей с человеком, который хотел ее убить, Эльдар же страдал из-за этого еще сильнее. Он давно спрашивал доктора, не пора ли отпустить Сарыму. Слезы Сарымы убедили его не возвращаться обратно в дом Жираслана.

Все складывалось бы хорошо для Сарымы, если бы не предстоящая разлука с Наташей.

На любовь Сарымы Наташа отвечала тем же. Им не нужно было много слов, чтобы понимать друг друга.

— Скоро придет Эльдар, — скажет Наташа и улыбнется.

— Скоро придет Эльдар, — и на этот раз проговорила Наташа, оглядывая через окно вечереющее над деревьями небо.

Но теперь она не улыбнулась.

Не улыбалась и Сарыма.

Послышались шаги и мужские голоса. Девушки обернулись к дверям — вместе с доктором вошел Эльдар и — о, радость! — дед Баляцо, наряженный в ту же черкеску, в какой он приезжал за Сарымой в утро свадьбы. То же румяное лицо, те же пучки поседевших густых бровей и огненно-рыжие усы, не поддающиеся времени… Еще большая радость: из-за спины Баляцо выглядывал Астемир, тоже в своей праздничной каракулевой шапке, а за Астемиром — тут уж Сарыма чуть не вскрикнула — Думасара.

О славные, дорогие земляки!

Эльдар пропустил Баляцо вперед.

Зачем приехал Эльдар с земляками, если не затем, чтобы забрать отсюда Сарыму? И конечно, так оно и было: Эльдар назначил отъезд на сегодня, зная, что Астемир и Баляцо должны быть в Нальчике по своим делам…

В комнате сразу запахло шерстью бурок и кожей сапог и чувяк. Сердечко у Сарымы заколотилось. Она вопросительно взглянула на Наташу, потупилась перед мужчинами.

Наташа начала собирать вещи Сарымы.

Баляцо умиленно глядел на Сарыму и не сразу справился с волнением.

— Красавица моя! — заговорил он. — Приятно сердцу видеть тебя здоровой. Но грустно мне, что я не могу взять тебя отсюда с той же лихостью и почестью, с какой посаженый отец брал тебя из дома твоей матери. Ничего… Была красавицей, такой и осталась… Поедем домой.