Гылэ молчал. Это обозлило групповода.
— Ты брось отмалчиваться! Если думаешь в прятки играть — ошибаешься…
— Да перестань пугать… — наконец заговорил Гылэ. — Никуда он не девался…
— А чего ж ты спрашиваешь, «какое»? Дурачков ищешь?
Гылэ тяжело вздохнул, помолчав, спросил:
— А что это за приказы будут?
— Узнаешь. Пока слушай первый: у вас на факультете есть студентка Солокану.
— Есть. Венета Солокану. И что?
— Ты должен с ней подружиться.
— Это невозможно. Я женат! Она знает, что моя жена вот-вот родит. Нет, это невозможно!
— Возможно. Ты должен будешь провести с ней несколько вечеров. И в университете все время старайся быть к ней поближе.
— А если она не захочет?
— Тогда будешь отвечать за «измену присяге капитану»… — Лулу сплюнул сквозь зубы и снова закурил сигарету.
— Легко сказать «отвечать за измену»! Но если у нее есть парень?
— Наплевать. Пусть ходит с вами.
— Не понимаю…
— Тебе ничего понимать не надо. Покрутиться несколько дней возле этой Солокану. Узнать, о чем она мечтает, что собирается делать. Вот и все.
— Но зачем? Не понимаю.
— Тебе понимать не надо. Без тебя есть кому понимать.
— Странно…
Лулу рассмеялся:
— Может быть… Так вот — ежедневно! И каждый вечер в двенадцать часов я буду ждать у твоего дома подробного рапорта. Он может быть устным. Когда не надо будет с ней больше ходить — скажу.
— А потом? — недоумевая, спросил Гылэ.
— Потом — второй приказ.
— Могу его знать?
— Пока нет…
— Почему?..
— Ты глупец, Гылэ. Тебе дают возможность расстаться с «Гвардией» по-хорошему. Пользуйся случаем. Приказы пустячные. Вот если бы тебе приказали жениться на этой Солокану — другое дело!
Гылэ перебил:
— Это вообще был бы абсурд…
— Вся жизнь — абсурд, глупец ты… Но с приказом не вздумай шутить. Тут я уж буду ни при чем. С завтрашнего вечера начнем встречаться у твоего дома…
В ту ночь Гылэ не спал. «Может быть, следовало послать групповода ко всем чертям?» — думал он. Но утром в университете, заговорив с Венетой Солокану, он решил, что в приказе нет ничего страшного. Только бы отделаться раз и навсегда от этой идиотской присяги.
И вот он стал ежедневно бывать с Венетой. Даже ее парень начал ревновать. Тогда Гылэ сказал Венете: «Свою жену я люблю больше жизни. Но то, что твой курносый ревнует, — это хорошо! Хочешь, пойдем завтра в кино?»
Венета как раз поссорилась со своим другом и не задумывалась особенно, почему вдруг женатый Гылэ стал ухаживать за ней. Ей хотелось позлить своего приятеля и она согласилась.
Когда в двенадцать часов ночи групповод Митреску пришел за очередной информацией, Гылэ сообщил ему, что завтра идет с Венетой Солокану в кино.
В ту же ночь Лулу доложил обо всем Заримбе. Шеф был в хорошем настроении. Он достал бутылку кислого вина и тарелочку, с маслинами, в каждую была воткнута зубочистка. Налив вино и подняв свой бокал, шеф многозначительно сказал:
— За успех!
Лулу выпил. Заримба отпил глоток и спросил:
— Ты ее видел? Интересная?
Лулу прищурил один глаз и медленно покачал головой.
— Так себе. Блондинки не в моем вкусе.
— А ножки у нее ничего? — с улыбкой спросил Заримба, подливая Лулу.
— Так, ничего… Пухленькая. Единственная дочь у индюка. Гылэ говорит, что она мечтает о сказочных принцах!..
— А жена Гылэ хороша?
— О, та — конфетка!
— Что же в ней хорошего? — Заримба отпил еще глоток вина.
— Все у нее на месте… Стройная!
От этого слова Заримба вздрогнул и сделал такое движение, будто пытался выпрямиться. Кончик его языка высунулся — слово «стройная» привело его в ярость.
А Лулу, не обращая ни на что внимания, выпил вино, схватил зубочистку, повертел перед глазами наколотую маслину и продолжал:
— Гылэ считает себя счастливчиком! Метит на готовенький аптекарский магазин тестя. Жучок! А еще хотел стать видным легионером… Вот такие-то и губят страну!
Заримба вновь наполнил бокал Лулу.
— Быть коммерсантом, конечно, неплохо. Однако желторотик нарушил присягу… Это важнее всего, господин локотенент Митреску! — Заримба сокрушенно развел руками, словно сожалел о таком необдуманном поступке легионера Гылэ, но помочь ему не мог.
Лулу выплюнул косточку на скатерть и, взяв свой бокал, сказал:
— А я бы таких всех переплавил на мыло, больше пользы было бы! Честь офиц… Честь гвардейца!
Кончик языка Заримбы не находил себе места, но парикмахер улыбался.
— Что ж, правильно! — он поднял почти пустой бокал: — За ваше боевое крещение!
Лулу чокнулся и безразличным тоном ответил:
— Не страшно…
— Что ж, в таком случае пожелаем «многого впереди!»
— Мерси.
Было около пяти часов, когда Томов и Илиеску пришли к весовщику. Сердито буркнув что-то, он распорядился подать к погрузочной девять платформ. Томов и Илиеску ушли в веселом настроении.
Вдали, за водокачкой, маневрировал паровоз. Он яростно гудел, волоча за собой то несколько платформ, то целую вереницу вагонов и разводя их по разным путям. Маневранты, стрелочники свистели и махали кто флажком, кто просто рукой, перебрасывая то в одну, то в другую сторону, тяжелые ручки стрелок. Илья сбегал к старшему маневранту, и, убедившись, что сначала будут разгружать линии, а затем подадут порожняк для погрузки, вернулся к Илиеску.
— Ну как?
— Придется ждать, — вздохнул Илья.
— Что ж, ничего другого не придумаешь. Будем грузиться ночью.
— Думаю, управимся, поднажмем. Ну, а пока — давайте закурим, — потирая руки, весело произнес Илиеску, протягивая Томову портсигар.
— Благодарю, господин Захария, что-то не хочется.
— Вы, как я вижу, мало курите?
— Когда есть — потягиваю, а нет — тоже не страшно.
— В таком случае не следует переводить табак и деньги. Я сам несколько раз бросал, да вот снова курю. Пачки в день иной раз не хватает!
— О, это много… Я выкуриваю самое большое пять-шесть в день. И к тому же не затягиваюсь… Привык… Когда-то мечтал попасть в авиацию, оттого старался легкие не портить никотином. Боялся, не примут…
— Да, да… Вы, кажется, писали жалобу не то королю, не то еще кому-то?
Томов смутился.
— Было такое время. Было и увлечение, было и заблуждение… Но все это, как говорит одна русская поговорка, «было да сплыло»…
Илиеску внимательно посмотрел на Илью.
— И что осталось от всего этого?
Томов помялся, а потом решительно сказал:
— Разочарование.
— В жизни или в стремлении стать летчиком?
Томов пожал плечами и отвернулся, будто всматривался, не подают ли вагоны.
Илиеску тоже посмотрел в ту сторону и спокойно произнес:
— Столица, значит, открыла глаза…
Томов быстро взглянул на Захарию, но не прочел в его взгляде насмешки, и ему вдруг захотелось поделиться с этим человеком своими затаенными мыслями.
— Вообще-то до приезда в Бухарест я многого не знал. Кое-что впервые понял в пансионе, где живу, в гараже, и даже сегодня…
— А в Бухаресте где живете? — спросил Илиеску.
— На Вэкэрешть.
— У родичей?
— Нет. Снимаю койку. Там живет мой земляк, хороший парень. Через племянника хозяйки я и попал в гараж на работу… Вы его, наверное, знаете, он шофер профессора Букур. У него такой старый «Шевроле», коричневый с тентом. Всегда к нам в гараж на профилактику приезжает. Морару — его фамилия.
— Возможно, я видел его у нас, — как-то неохотно ответил Илиеску. — Значит, живете у родичей этого шофера? А я думал, что у вас в Бухаресте есть родные…
— Родственники тоже есть. Тетка. Живет на Арменяска.
— Вот как! И почему же вы не у нее? — удивился Илиеску.
Томов замялся.
— Да так… Не хочется быть на положении бедного родственника… Хотя и они сами не богачи, но живут неплохо.
— Ну, Арменяска — район недешевый. А чем занимается ваша тетушка?
— Дочь у нее есть. Работает кем-то в министерстве финансов. Получает, знаю, ничего. А тетя держит еще и квартирантов. Но только солидных.
— Ну, а работа в гараже устраивает вас?
— Хорошо, что это есть…
— Это верно. Место не ахти какое, но бросать не стоит — другое найти трудно.
— А я и не думаю бросать.
— А с авиацией, значит, все покончено?
Томов молча махнул рукой.
— Не вы первый, не вы последний, — задумчиво проговорил Илиеску. — Испытал все это на собственной шкуре… А то, что вы написали кому-то там жалобу, — Захария сердито усмехнулся, — ответа не получите.
— Королю я написал. Но письмо так и не отправил. Однако министру авиации все же послал. Хотел убедиться, чтобы не жалеть потом.
