Чезаре посмотрел на приятеля, прищурился и промолчал. Сандра отвернулась, а Леа негромко процедила сквозь зубы:
— Теперь мне понятно, отчего кончилась ваша карьера…
— Что вы сказали? — резко повернулся к ней Иво.
— Я подумала, что готовность выполнять все, что угодно, означает, что нет своего чувства жизни, своей цели, линии, ну я не знаю, как точно сказать. Чем больше вы угодничаете перед хозяевами, тем меньше они вас ценят и неизбежно выбросят на улицу… — Леа запнулась от предупредительного толчка Чезаре.
— Вот так теория! — громко расхохотался Иво, пряча в глазах злобу.
— Разве я похожа на теоретика?
— Никто никогда мне этого не говорил, никто из тысяч моих друзей, — упрямо сказал киноартист, обиженный словно мальчик.
Лейтенант счел нужным рассеять создавшееся напряжение и напомнил, что пора возвращаться обедать на яхту.
Завели мотор, и шлюпка понеслась, точно с горы на гору, по громадам медленных волн.
— Интересно, заготовил ли дядя Каллегари свежие фрукты? — подумал вслух Чезаре. — Тогда нам можно сниматься.
— И без фруктов доплывем! — бросила Сандра.
— Для вас же, дорогие дамы, для прелестных ваших фигурок, — с нарочитой сладостью пропел Флайяно.
— Не слишком ли мы верим в могущество витаминов? — спросила Леа.
— Вы совершенно правы, — ответила Сандра. — За едой наш культурный человек столь же дик, как его пещерный предок. Множество суеверий, мнимо научных теорий затуманило умы. Будто пища дает здоровье, стройность, красоту без всякого участия самого человека.
— Соблюдайте диету и будете стройной, ха, — фыркнула Леа. — Посмотрите только на этих тощих кошек с морщинистыми шеями и слишком тонкими ногами!
— Ты слишком жестока! — лениво возразил Чезаре. — Посмотрим, что ты запоешь, когда тебе будет за тридцать пять.
— Может быть, — покорно согласилась Леа, — но сейчас я не думаю об этом и не хочу думать. Вообще мы много думаем о старости, о том, что будет с нами на склоне лет, и от этого стареем смолоду!
— Кончайте философию, вот и порт, — сказал Флайяно. — Сейчас будем дико пожирать обед, у меня всегда чудовищный аппетит после ныряния.
В крошечной кают-компании «Аквилы» собрались все десять человек ее экипажа. Сандра и Леа подали огромный пирог. Оплетенные соломкой бутылки красного вина помогали одолеть праздничное блюдо. Яхта готовилась покинуть порт Праю и уйти за три тысячи миль на юг, к Берегу Скелетов. Старый капитан решил не заходить ни в какие порты, предельно нагрузившись топливом. Тем самым соблюдались тайна рейса и «эффект внезапности», выражаясь по-военному.
Два вентилятора не могли выгнать табачный дым через открытую дверь и иллюминаторы, а капитан непрерывно сосал объемистую трубку. Своим квадратным лицом римского воина он походил на постаревшего Чезаре.
— Долгосрочный прогноз нам благоприятствует, — говорил капитан, — путь пройдем быстро. Хорошая погода облегчает определение, а ведь предстоит отыскать всего лишь точку на пятисотмильном побережье, и отыскать, прямо скажу, с ходу. Но мне, как всегда, везет: наш лейтенант — отличный навигатор, и от него во многом зависит успех.
— Лейтенант, вы рыцарь, как всякий моряк, и я повяжу вам свой шарф в этом походе. Или, может быть, вы предпочтете бикини Сандры? — поддразнила Леа, с женским чутьем направляя укол.
Лейтенант смутился и пробормотал что-то галантное. Но капитан Аглауко вовсе не собирался заканчивать свою короткую речь шуткой и нахмурился.
— Вы молодые и очень веселые люди, и с вами приятно плавать. Приятно и опасно!
— Это как же понять? — с оттенком неприязни перебил Флайяно.
— Сейчас объясню, синьор Флайяно. Чем отличаются дети от взрослых? Они думают, что мир устроен для них и что это всегда так и будет. Чем отличаются молодые от пожилых и старых? Они уже знают жизнь, но думают, что у них, у каждого, все будет по-иному. Законы жизненной игры касаются кого-то другого, а не их. И многие тоже, как дети, думают, что все всегда останется, как оно было, поняв, но в душе-то еще не приняв, что жизнь — это неизбежное изменение, даже тогда, когда оно идет незаметно… — Леа подтолкнула Чезаре, шепнув:
— Ого, наш капитан, оказывается, философ!
— Не понимаю, куда вы клоните, дядя Аглауко, — вмешался инженер, самоуверенный и щеголеватый, происходивший из известной римской семьи.
— Сейчас, сейчас! Мы, люди пожилые, готовы, даже бессознательно, к тому, что всякая радость в любой момент может обернуться бедой и беда — радостью. Поэтому мы без напоминаний судьбы стараемся наточить нож или положить в карман лекарство.
— Но если случается непредвиденное, то значит, оно не может быть наперед обдумано, — веско возразил Иво.
— Так и не так! В неожиданности почти всегда бывает часть того, что вы заранее обдумали. И тогда вы будете действовать уверенно, как опытный человек, как будто с вами это уже происходило, и будете драгоценным товарищем! Всем известен опыт одиночного плавания доктора Линдемана. Этот ученый проплыл в пироге от Западной Африки до Гаити за сто девятнадцать дней и на складной лодке от Канарских до Антильских островов.
Линдеман уверяет, что моральный фактор не менее важен, чем все физические условия. Основа опасности, пишет он, в самом человеке, если он становится жертвой душевного надлома и не может действовать трезво. Линдеман изучил работы психолога Шульца, рекомендующие самовнушение как очень важный элемент закалки воли и работоспособности. Самовнушение спасло его на пятьдесят седьмой день путешествия, когда лодку опрокинуло и он девять часов во тьме ночи цеплялся за крохотную скользкую калошу. Когда тебя качают девятиметровые волны, налетают шквалы, бешено завывает ветер — такое требует, пожалуй, большего, нежели обычной воли к жизни.
Действительно большего! И я добавлю, что прекрасным примером служит невозможность для обычного человека пройти по доске на большой высоте, хотя и доска может быть настолько широкой, что пройти ее на земле доступно любому.
— Следовательно, вы предлагаете, чтобы мы заранее обдумали возможные трудности и беды, которые могут нам представиться? — спросил Флайяно. — Что ж, я нахожу это мудрым. Только как это сделать?
— Очень просто: пусть каждый продумает свое место и поведение в случае, если нас разобьет о рифы Каоковельда, или наших товарищей схватит патруль, или мы будем остановлены военным судном, обысканы и отведены в Кейптаун или Уолфиш-Бей, или случится тяжелая поломка машин, или… да я и не берусь перечислить все «или» так сразу.
— И потом что? Обдумаем, а какой толк, если каждый будет делать что попало?
— А чтоб так не получилось, соберемся, поговорим, может, не один раз, тогда и распланируем, где чье место в бою.
Молодежь дружно одобрила предложение капитана, только инженер скептически заметил:
— Я не хочу опровергать ваш жизненный опыт. Но большую часть его вы набрали в совершенно других условиях. Сейчас, во второй половине века, корабли так усовершенствованы, что любой мальчишка, если он не идиот, может стать моряком. Ничего не случается с теми десятками тысяч кораблей, которые плавают в далеких морях, как мы. Разве столкновения в тумане, как с нашим лайнером «Дориа», а просто бури уже не властны над кораблями.
— Вы правы только в том, что морское дело стало физически легче, и рейсы быстрее, да прогнозы погоды очень облегчили деятельность моряков. А что бури не властны — это вы просто не знаете!
— Какие примеры?
— Я не читал сводок Ллойда уже пять лет, так что не знаю последних случаев. Но вот вам примеры. Несколько лет назад, — капитан помолчал, набивая трубку, выпустил два клуба дыма и продолжал: — пассажирский лайнер англо-австралийского направления, не помню его имени, исчез без следа в тех водах, куда направляемся мы. Корабль был оборудован всеми современными техническими приборами, о которых вы говорите, и тем не менее ни одного вызова по радио, ни обломка, никого из пассажиров или команды.
— Какой страх! — содрогнулась Сандра. — Когда это было?
— В 1955 году.
— Что же с ним случилось? — спросила Сандра.
— Неизвестно. Морской суд, погадав на кофейной гуще, решил, что корабль мгновенно переломился пополам на сильном волнении и затонул.
— Но ведь это единственный случай, — заметил механик.
— Если бы это было так… Год спустя зимой грузовой английский пароход «Северная звезда» в семь тысяч тонн исчез в Северной Атлантике. Он послал двадцать седьмого декабря в свое общество обычную радиограмму, что все в порядке. И это было все. Правда, капитан парохода «Королева Елизавета» сообщил, что в районе, где исчезла «Звезда», он видел волны высотой в семьдесят и восемьдесят футов.
