Кирилл Усанин - Григорьев пруд

— Приходите завтра.

— А сегодня? Можно?

— Незачем. Идите домой и выспитесь. На вас же лица нет.

Григорий отправился домой, а вот успокоиться никак не мог. И спать не хотелось. И на месте не сиделось. То на кухне постоит, то в комнату войдет, то во двор выйдет. Надолго задержался в сенцах, возле самоката. Так и не доделал. А сын ждал. Подумал: вдруг мальчику не придется больше покататься?! Никогда...

На этот раз Лина в ворота не стучалась. Она вошла уверенно, не дожидаясь, когда захлопнется за ее спиной калитка, направилась к крыльцу. Григорий, увидев ее, встал в дверях. С улыбающимся лицом поднялась на крыльцо, но взглянула на Григория — и улыбка — как вода в песок — сошла с лица. Спросила растерянно:

— Ты что такой пасмурный, Гриша?

— Уходи.

— Что? — женщина опешила. Ожидала любого ответа, но только не этого короткого жесткого слова.

— Уходи!

— Что случилось, Гриша?

— Уходи! — в третий раз повторил Григорий.

— Смотри. Как бы не пожалел. Я грубости не прощаю.

И опять ударил Григорий женщину жестким, непрощающим словом:

— Уходи!

— Эх, Гриша, — простонала Лина. Она сбежала с крыльца, но вдруг остановилась и, резко повернувшись — в гневе она была еще обольстительнее! — заговорила грубо и грязно:

— Какая же ты гнусная скотина! Ненавижу тебя, ненавижу! Чтоб ты сдох со своим волчонком! Сдох! Сдох!..

Она захлебывалась словами, сучила кулаками в воздухе. Григорий даже не сдвинулся с места, только бледнел лицом да веки подергивались, будто засорил глаза. На Лину он больше не смотрел. Взгляд его был направлен на недоделанный самокат...

Сосед был человеком начитанным, любил поразмышлять и спешных выводов никогда не делал. Когда увидел, как рушит Григорий Пестов свой огород, он ужаснулся. Ужас его был похож на обморок, он лишил его на некоторое время разума, а значит, разумных действий и мыслей. Сосед ринулся к забору, чтобы закричать, остановить Григория и помогавших ему мужчин. Но споткнулся о камень, а вдобавок врезался в самую гущу крапивы, и все это — и удар о камень, и жгучая боль от крапивы — приостановило его, а вместе с тем привело в нормальное состояние.

Первая разумная мысль соседа была такой: «А зачем же кричать? Если рушит свой собственный, любимый огород, значит, есть на то причина. Но какая?»

С того откровенного разговора Григория Пестова о жизни своей прошло семь лет. И все это время сосед был свидетелем, а в иные дни и участником таких необычных, с его точки зрения, событий, которые, как правило, наводили его на долгие сладостные размышления.

Да и как было не думать, если дом строился прямо на глазах, и не просто обычный дом, а домина, и такой расписной, что люди диву давались.

«Надумал жениться, вот и торопится». Таков был вывод соседа, сделанный им особенно после того, как Григорий, еще не достроив дома, разбил сад. И ошибся: Григорий не женился.

Это была не первая ошибка соседа. Тем интереснее, любопытнее и привлекательнее стали наблюдения. А когда его мысли совпадали с теми, что задумывал Григорий, сосед искренне, по-настоящему радовался и всякий раз признавался Григорию:

— Я был уверен, что вы, Григорий Иваныч, так и поступите.

Так было, к примеру, с собакой, которую купил у него Григорий.

— Вы правильно сделали, что решили приобрести моего пса. Пес у меня не то что породистый. Нет, этого я не скажу. Но родители его относятся к тем собакам, которые служат верно, с полной отдачей сил. Недаром мать его матери долгое время была самой главной, то есть, можно сказать, бригадиром охраны. А сама мать и сейчас сторожит коллективный сад номер один. Не пожалеете. От этой бегающей оравы самое надежное средство.

Он первым высказал мысль, что мальчик будет ходить. Обязательно будет. Уверенность эта возникла не на голой почве, она явилась итогом тщательных наблюдений, разговоров вполушепот с женой, подкрепленных прочтением статьи — специальной, медицинской.

— Вы это серьезно? — спросил Григорий, приглашая соседа к столу.

— Вполне. У меня есть медицинская энциклопедия, том восемнадцатый. Там опубликована статья о страхе. Ну, там все по-научному написано, язык сломаешь. Я вам лучше по-простому объясню, как сам понимаю. Страх — дело серьезное. От него можно и вылечиться, можно и не вылечиться. Тут многое зависит от условий — и моральных, и экономических, да и просто потенциальных. А какие условия вы создали для своего сына? Самые благоприятные. А ведь известно: благоприятная почва та, которая удобрена. И дом этот, и сад, вон какой цветущий, и воздух, да и присутствие рядом стадиона, куда вы часто, как я заметил, водите сына, должны принести свои положительные результаты.

— Врачи то же самое говорят. Не теряйте, говорят, надежды.

— Вот-вот, — обрадованно подскочил сосед. — Я в том вас и убеждаю, как вы успели это заметить. Не теряйте надежды, Григорий Иваныч. Ваш сын пойдет, обязательно, непременно пойдет.

Растрогался тогда Григорий — все, что в доме вкусного было, на стол сволок: угощайся, соседушка. Но сосед меру знал: брал тонкие ломтики торта, запивал лимонадом, на спиртное рукой махнул:

— Не употребляю. Так сказать, организм не позволяет. Да и вы, как я заметил, делом этим не увлекаетесь. Вот и славно, — и не преминул еще раз повторить: — Не волнуйтесь, Григорий Иваныч. Будет ваш сын Витюня ходить.

И как он обрадовался — искренне, до слез, когда Григорий однажды утром крикнул со двора:

— Сын-то мой пошел... зашагал!..

Откуда только прыть взялась в тучном теле: перемахнул через забор и вместе с плачущим Григорием следил за каждым — нестойким, робким — шажком мальчика.

— Что я вам говорил, а? Что говорил?

Когда уставший, счастливый мальчик, отнесенный на руках счастливого отца в постель, уснул крепким сном, Григорий, так и не отпустив соседа даже переодеться, усадил на почетное место, выставил на стол графинчик вина.

— Вишневая наливочка. Держал вот ради такого дня. Вы уж не откажите, соседушка, выпейте. Хоть рюмочку, хоть пригубите, за муки и ожидания наши общие.

— Ну что вы, — вежливо пожал плечами сосед. — Я ведь вам ничем особым и не помог... А выпить по такому случаю не откажусь. Разделю с вами отцовскую радость.

— Спасибо вам, — Григорий размазал по щекам слезы, вновь выступившие на глаза. — Возьмите вот, не откажите, — и рядом с налитой рюмочкой положил коробочку. Сам открыл ее, подвинул поближе к соседу, — часы, круглые, с черным циферблатом, с позолоченной цепочкой лежали на бархатной подушечке.

— Что вы, что вы, — замахал руками сосед, стараясь отвести взгляд от коробочки. — К чему это? Зачем?

— Не обижайте, прошу вас.

Принял подарок сосед — не обидел Григория. И выпил с ним — опять же не обидел. И руку на сердце положил:

— Чем могу — всегда с превеликим удовольствием. И тем не менее это не помешало ему в тот же вечер — как обычно, вполушепот, в широкой супружеской постели, при свете в пятнадцать ватт — сказать жене:

— Мог бы что-нибудь подороже дать. Не обеднял бы. Я, можно сказать, из беды его вызволил, а он меня — часами. Часов-то у меня двое, куда эти девать?

Он знал: жена попрекнет его — попреки раздражали, но без них он прожить не мог — и ждал.

— Сколь раз говорила: простодыра ты. Все лезешь куда не просят. А польза какая?

— Ты, Клавдя, молчи. Не твоего это ума дело.

— Тогда не хнычь, — резонно отвечала жена. Сосед, будто внутри его аккумулятор зарядили, говорил, все более увлекаясь:

— Сложна, Клавдя, природа человеческая. Сложна и противоречива. Сколько всяких умов билось над разгадкой ее. А все — впустую, как об стенку горох. И чем дальше, тем сложнее, а должно быть наоборот. Ан нет — не получается. Запутывается. Вот ведь какая картина вырисовывается. Взять, к примеру, соседа нашего Григория Иваныча... Ты спишь, что ли? Эх ты, неразумная...

Становилось тоскливо, хотелось ударить по крутой, лоснящейся спине жены, и сосед, ненавидя в эти минуты и себя, и жену, а заодно и всех людей, знакомых ему и незнакомых, переворачивался на бок и прижимался плотным телом к холодной, шершавой стене.

Ко всему тому, что сосед был человек начитанный и страдающий, он был еще человеком деловым и хозяйственным. Знал, где можно купить по дешевой цене тес, достать гвозди нужного размера и многое-многое другое. И Григорию Пестову он время от времени помогал, не теряя надежды, что когда-нибудь его заботы окупятся с лихвой. Не обращал внимания, когда жена ворчливо говорила:

— Простофиля ты. Помяни мое слово — обманешься. От жизни такой он сумасшедшим станет.

Она-то и разнесла по улице страшную новость: Григорий-то Пестов с ума сошел. И даже с радостью призналась мужу:

— Что я говорила! Сколько в него всадил, а чего взамен получил? Где яблочки наливные, ягодки спелые? Шиш — и только!

— Молчи, дура! — взорвался муж.

Впервые в жизни оскорбил он жену грубым словом, и та разинула толстогубый рот, так с разинутым ртом выкатилась за порог.