— Вы зайдите к ней, она просила, чтобы вы зашли к ней. Адрес спросите у Ершова. Ну, пока. Вы очень хорошо сделала, что перетащили ее сюда. Перед отъездом зайдите ко мне, ну хотя бы завтра утром. Пока, — до свиданья.
Звонок прозвонил отбой, а я все еще стоял у телефона с «очень выразительной дурью на челе», как сообщил мне потом Ершов.
За чтением газет, журналов и материалов я совершенно забыл о существовании моей княжны. Уже хотел ложиться спать, так как час был поздний — около двенадцати часов ночи, уже я стал раздеваться, как слышу, Ершов зовет меня к телефону. Подхожу. Беру трубку, спрашиваю:
— Кто звонит?
— Противный, противный, противный! — раздался голос княжны. — Как не стыдно, до сих пор не пришел. Это не по-дружески.
— Занят был.
— Занят был!.. И слышать ничего подобного не хочу. Слушайте — чтобы вы сейчас же пришли ко мне. Я вас жду уже несколько часов. Противный, противный. Я вас жду.
Я отошел от телефона. Сначала мне не хотелось итти к ней. Я чувствовал себя точно обиженным. Но потом меня все-таки потянуло видеть ее. Я не совсем решительно спросил у Ершова адрес ее квартиры и спешно вышел на улицу. Сердце во мне почему-то замирало… По дороге я выругал себя хорошенько, пытаясь таким образом успокоиться. Но и ругань не помогла.
Поместили ее в военной гостинице, в отдельном номере. И гостиницу и номер я разыскал скоро, но почему-то несколько минут стоял в нерешительности перед маленькой стеклянной дверцей. На матовом стекле по временам появлялась чья-то тень. Наконец, меня загнал в комнату какой-то военный, подозрительно посмотревший на меня. В комнате было уютно. В темноте вырисовывались ширмы, кровать, мраморный умывальник и стол с электрической лампой под голубым абажуром.
— Идите сюда, противный, — раздался ее голос из глубины кресел в тени. Я подошел к ней и сел рядом на стул.
— Ну, говорите, где пропадали?
Я повторил, что был занят.
— Есть хотите?
Я сознался, что хочу.
— Я вам сейчас устрою поесть, — сказала она. Легко подбежала к небольшому столу у кровати и принялась там возиться с баночками и хлебом. Я невольно залюбовался ее фигурой. Распущенные пышные волосы спадали волнистыми локонами до пояса. Одета она была в каком-то легком, полупрозрачном свободном платье, из-под которого вырисовывалась полная женская фигура. Через несколько минут она смастерила мне вкусный ужин. Тут было много вещей, о которых я не мог и мечтать в нашей обстановке. На столе стояли в коробочках какие-то рыбки, ветчина, сыр и другое. Я недоумевал. Спросил, откуда она все это достала.
— За деньги все можно достать, — отвечала она, — даже в стране большевиков. — На это я ничего не мог возразить и принялся есть. Она подсела возле меня и все время шутила. Напевала веселые песенки на неизвестном для меня наречии. Шутила надо мною и, наконец, заразила меня своей веселостью.
«Эх, — махнул я рукою, — повеселиться можно». Да и если бы я хотел, братцы, то все равно тогда не сумел бы сохранить серьезность.
Она полушутливо, полусерьезно стала болтать о том, что она будет делать за границей. В тон ей я стал пугать ее тем, что с ней может случиться там.
После ужина мы расселись в креслах и разговорились.
— Что вы думаете относительно вашей будущности? — спросил я у нее. — Вы многим рискуете, взявшись за эту опасную работу.
— О, я о будущем не думаю… это пустое занятие, мой спаситель. А риск — это моя стихия. Я люблю, когда у меня замирает сердце и звенят нервы.
— Но вы бы могли найти себе работу менее опасную и которая бы идейно вас удовлетворяла.
— Ах, вы так смешны — меня физически, а стало быть и идейно удовлетворяет полная приключений, беззаботная жизнь.
— Я хотел сказать, что между теми, т. е. нами, кому вы взялись служить, и вами, слишком мало точек соприкосновения.
— Нет, вы невменяемы. Большой ребенок. Ну, какая точка соприкосновении может быть более прочной, чем деньги? А я буду от вас в этом отношении зависеть.
— Но неужели ваши симпатии не на той стороне?
— Какой вы, право, чудак! Все это просто глупые слова. Белые, красные. Я не знаток в политике, но поверьте, что вы мне также милы, как хотя бы мой хороший петербургский знакомый, князь Жорж. Вы такой взрослый и говорите такие пустяки.
— Ну, хорошо, — пробовал я перейти в атаку по последнему пункту, который я считал наиболее чувствительным у каждой женщины. — Ну, хорошо, допустим; но неужели вас не привлекает перспектива домашнего очага?
— Фи-фи, — брезгливо поморщилась она. — Ну, как вам не стыдно в моем обществе говорить такие вульгарные вещи? Муж, пеленки, писки… фи. — Она изобразила на своем лице неподдельное отвращение. — О чем угодно говорите, только не об этом.
Я замолчал. И в полумраке заметил особенный блеск в ее глазах. Не желая состряпать у нее какую-нибудь глупость, я решил уйти, встал и попрощался.
— Как, вы уходите? — сказала она. — Нет, вы побудьте немного у меня, мне одной скучно. Она стояла возле меня и говорила ласкаясь как кошечка.
Я колебался.
— Не уходите, милый, — сказала она, глядя на меня, слегка запрокинув назад голову.
Я нерешительно сказал, что мне завтра нужно рано встать, но она меня взяла за руки обеими руками и стала тянуть к себе, говоря: «не уходите, не уходите, милый!»
Ну, я и не выдержал. Один момент и она лежала в моих объятиях.
— Ах, что вы, — шептала она. А между тем, ее душистые, мягкие руки крепко сжимали мою шею.
— Не уйдешь, милый.
Я утвердительно кивнул головою. Она стремительно прильнула ко мне и уже немного грубым голосом сказала.
— Милый, попируем сегодня ночь, она наша… А завтра, в опасный путь. — Она вырвалась из моих объятий, подбежала к дверям, быстро закрыла их на ключ и погасила свет.
Через несколько секунд она пришла ко мне, совершенно обнаженная. Я бросился к ней.
— Разденьтесь, дурачок, — услышал я ее полуповелительный, полунасмешливый голос.
Вся ночь напролет прошла в пьяном угаре. Она была жадна, цинична, утонченно-развратна. Каждую минуту этой ночи она использовала для наслаждения и она все время говорила и говорила, точно в бреду.
Только тогда я понял, в чем ее назначение в жизни.
Проснулся я в первом часу дня. Посмотрел на ту, с которой провел ночь любви. Она спала, пышно разбросавшись на кровати. Я мог смотреть на нее уже без вожделении. И тут я особенно отчетливо понял, какая пропасть лежала между мною и ею. Я тихо оделся и уже одетый разбудил ее.
— Я ухожу, — сказал я.
— Ага, — протянула она. — Вы уже одеты. — На ее лице была разлита полупрезрительная усмешка.
— Вечером увидимся, — сказал я, избегая смотреть на нее. — Вместе будем переходить фронт.
Она повернулась ко мне спиною и протянула.
— Хорошо, до свиданья.
От нее я прямо пошел в особый отдел. Начальник принял меня по-дружески.
— Когда отправляетесь? — спросил он.
— Я думаю, часа через два. Могут быть в пути задержки.
— Отлично, тогда я прикажу, чтобы вам через час подали автомобиль. Вот вам немного на дорогу.
Когда я прощался с этим симпатичнейшим человеком, то он, удержав мою руку в своей, все-таки задал вопрос.
— Ну, как ваше чувство? — На его лице сияла веселая улыбка. Я откровенно сказал ему, что чувства не было.
— Я так и думал, — качнул головою начальник и дружески, помню, распрощался.
Через час мы были в пути. Полдороги мы сделали на автомобиле и на лошадях и вечером подъехали к реке, к последнему красноармейскому посту. Но ночь была лунная, и нам пришлось дожидаться утра. Под утро луна скрылась. Небо слегка заволокло тучами, и от реки поднялся густой туман. Нам дали хорошую лодку и весла. Мы, распрощавшись с постовыми, стали спускаться вниз по реке. Верстах в десяти ниже того места, где мы прошлый раз раздобыли лодку, мы остановились и причалили к берегу. Фронт уже был пройден.
Агент завозился с лодкой, а мы отошли в рощицу прощаться. Она, как старая любовница, обняла меня, я не сопротивлялся, и стала говорить.
— Когда мы увидимся? Ты далеко, мой милый?
— Да, далеко.
— Мне не хотелось бы с тобою расставаться… Нельзя ли сделать так, чтобы вы с этим жучком поменялись ролями. Я очень хочу, чтобы ты поехал со мною.
— Никак нельзя, — отвечал я.
— Ну, почему?.. ты, если бы хотел, это мог бы сделать.
— Не могу.
— Никак?
— Никак.
Мы помолчали. Она все еще обнимала меня и прижималась ко мне. Между тем, небо уже залилось багрянцем. Еще одинокая звезда на востоке купалась в сине-сиреневых сумерках. Но уже на багрянце востока засияли яркие отблески солнца. Уже близился восход. Где-то вблизи прокричал человеческий голос. Нам нужно было спешить. Я сказал ей об этом. Тогда она спросила:
— Где я тебя смогу найти?
