Свиридов обернулся и, словно разговор велся не с женой, а с Золотаревым, в том же тоне продолжал:
— Меня очень беспокоит, выживет ли хлорелла под прямыми лучами солнца в прудах. Одни утверждают, что она, как и бактерии, гибнет под прямыми лучами. Другие полагают, что не направление лучей, а высокая температура губит ее. Теперь, когда вы располагаете теплолюбивой культурой хлореллы, вам легко будет эту загадку разрешить. Вот уж с чем вам придется повоевать, так это с опасностью чрезмерного освещения… Пруды необходимо чуть затенять… Чудесное предприятие и какое выгодное! — после некоторого молчания продолжал он. — Из углекислоты, воды, фосфора и азота создавать органические соединения и заодно живое вещество… Где вы видели растение, способное почти всю поглощаемую солнечную энергию претворять в пищу?..
Теперь красноречие не изменяло ему, каждая фраза вдохновляла его, и голос заметно теплел. К жене он ни разу не обернулся. Когда живописная картина цветущих садов привела его в восхищение, он положил руку на плечо Золотарева и сказал:
— Не спешите, дайте оглядеться, уж очень здесь хорошо…
Машина скользила между зелеными холмами, овеянными теплом и благоуханием. За окном стелилась тишина и покой, разворачивался край, объятый глубоким молчанием. Бесшумно проносились встречные машины, скользили по белому песку, словно салазки по, снегу. Кругом мир и благодать, а всего больше ее в карточном домике — шалаше на краю огорода… Безмятежны холмы, дремлют низины, опоясанные черной змейкой асфальта и окаймленные изумрудной озимью…
Самсон Данилович оторвался от окна и продолжал свои наставления:
— Бойтесь, Лев Яковлевич, вселенцев, коловраток, двукрылых личинок, кладоцер. Они сожрут в прудах хлореллу и отравят среду отбросами. В лаборатории эти организмы изучаются изолированно, а ведь живут-то они в сообществе, вредят и помогают друг другу… Выясните, как они поладят с хлореллой…
Лев Яковлевич выключил сцепление, погасил мотор и, пока машина бесшумно катилась под уклон, сказал:
— Я ждал, что вы все это скажете мне раньше. Я ихтиолог и в биологии водорослей ничего не смыслю. Когда вы отказались нам помогать, мне ничего другого не оставалось, как пройти курс у других… Благодарю за ваши советы, но они запоздали, я получил их в Москве… Вы, я вижу, изменили свое отношение к моему делу, спасибо, я в трудную минуту к вам обращусь. — Он помолчал и голосом, в котором одновременно звучали упрек и просьба, продолжал: — Александра Александровна тоже ждет вашей поддержки… Вы напрасно не хотите ей помочь… Или вы передумали?
Будь Свиридов не так увлечен разговором, он увидел бы на лице жены нечто такое, что весьма смутило бы его. Выражение напряженного ожидания, когда он наконец вспомнит о ней, чувства обиды и недоумения открыто сменяли друг друга, словно Анна Ильинична и не помышляла их скрывать.
— Вы не ошиблись, Лев Яковлевич, я изменил свое отношение к вашему делу, — нисколько не задетый его укором, ответил Свиридов. — Многое из того, что вы тогда мне говорили, я запомнил. «Нам нужны друзья не только в среде ученых, но и в народе… Докажите сельскому населению, что оно при малых затратах сможет иметь вдоволь рыбы, и недовольство отдельных ученых потонет в многомиллионных голоса друзей. Как им не поддержать нас, ведь мы нм приносим изобилие…» Ваши слова, признайтесь! — закончил он.
— Не запомнили ли вы также советы Александры Александровны? — вернулся Лев Яковлевич к вопросу, на который не получил уже однажды ответа.
Самсон Данилович улыбнулся и просто сказал:
— Я послал ей письмо, в котором советовал не оставлять работу. Я буду ей помогать, как и вам.
Теперь только он вспомнил о жене и о неудавшемся признании.
— Как-то вышло у меня неладно, — с пристыженным видом проговорил Свиридов. — Я ведь все это хотел тебе рассказать…
— Ничего, ничего, — как всегда, серьезно и сдержанно ответила она. — Хорошие вести и запоздалые хороши…
— Так на чем же мы остановились? — весело спросил Свиридов, обрадованный тем, что наконец объяснился с женой. — Вы поняли теперь, почему мне так дороги ваши пруды? В колхозах узнают, что за клад хлорелла, и обязательно полюбят ее… Урожаи на полях до сих пор зависели от дождя и солнца, иначе говоря, от погоды. Хлорелла освободит людей от этой зависимости.
Далеко позади остались зеленые холмы, обсаженные фруктовыми деревьями. Машина мчалась по гладкой песчаной степи с редким ковылем и полынью. Кудрявые барашки на голубом небе предвещали непогоду. Легкий ветер пригибал траву и кружил пыль по дороге. Лев Яковлевич озабоченно сказал:
— Как бы дождик не испортил нам праздника. Пруды находятся в стороне от деревин, не каждому захочется мокнуть под дождем… А хорошо бы собрать побольше людей, они ведь со временем станут нашими помощниками… Да, кстати, вас следует поздравить с новой помощницей. Юлия самым серьезным образом занялась хлореллой.
Свиридов устремил на жену вопросительный взгляд. Сообщение Золотарева в такой же мере удивило, как и встревожило его. Что это значит? Зачем понадобились дочери зеленые водоросли? От него что-то скрыли, жена не могла этого не знать. Свойственная ему подозрительность подсказывала, что он случайно наткнулся на нечто такое, о чем стоит поговорить.
Анна Ильинична ускользнула от вопросительного взгляда мужа и сухо сказала:
— Не я тебе сказала это и нечего спрашивать меня. Расспроси Льва Яковлевича, пусть расскажет…
Золотарев успел в зеркале, подвешенном над рулем, заметить волнение Свиридова и смущение его жены и поспешил вмешаться.
— Вы напрасно, Самсон Данилович, придали этому значение. Дочь ваша надумала лечить своих больных хлореллой. Она где-то прочитала, что в лепрозории Венесуэлы прокаженных три года кормили супом из водорослей. Результаты были не совсем безуспешны… Она убеждена, что лепра поддерживается неспособностью организма усваивать витамины. Так как в хлорелле их более чем достаточно, она подумала, нельзя ли с ее помощью насытить ткани больного витаминами.
Так как зеркало над рулем не обнаружило перемен в выражении лиц супругов, Золотарев добавил:
— Как вам угодно, Самсон Данилович, по Юлия вся в вас. Подай ей проблему, от которой не радостей, а испытаний жди. Раз во что-нибудь поверив, она не отступит уже, только время и опыт могут ее переубедить… Я держусь того мнения, что жена, у которой нет собственного дела, рано или поздно займется чужим и станет опекать мужа…
Тонкая лесть Золотарева не могла оттеснить подозрения Свиридова. Он снова перевел взгляд на жену и раздраженно спросил:
— Но почему об этом мне не сказали?
— Зачем? — поспешила Анна Ильинична принять удар на себя, — чтобы выслушать твое категорическое «Нет!»? Я о многом в нашей жизни тебе не говорила. Ты не знаешь, например, что я вот уже три года готовлю из хлореллы вкусные блюда. Каждую новую культуру, которую мы выводили, я со всякого рода специями проверяла на плите… Сама ела и тебя кормила не раз. Ты мог убедиться, что травянистого запаха и вкуса у хлореллы больше нет, во всяком случае он не так резок и не так неприятен… Я но знаю, какие блюда разработал для японцев профессор Тамийя, но мы с дочерью готовим шестнадцать блюд. Кулинария японского профессора одобрена в институте Стэнфорда, в штате Калифорния. Нам незачем так далеко забираться, пошлем наши рецепты в Москву… Ты должен быть доволен — хлорелла станет известной всюду, где варят пищу, — в институтах питания, в больницах…
Самсон Данилович не мог одобрить жену. Слишком много она позволила себе. Об этом у них будет еще разговор. Другое дело — дочь, ей он сделает отеческое внушение.
— Следовало бы все-таки посоветоваться со мной, — недовольным тоном, в равной мере относившимся и к жене и к дочери, проговорил он.
— Вы совершенно правы, — поспешил с ним согласиться Золотарев. — Я то же самое ей говорил… Думаю, что это больше не повторится, я обещаю вам за ней присмотреть. — Он немного помолчал и с загадочной улыбкой добавил: — Позвольте это бремя возложить на меня. И плечи у меня покрепче, и сил больше… На будущей неделе мы сыграем свадьбу, и обещаю, что ничего подобного больше не повторится.
Самсон Данилович улыбнулся, погрозил ему пальцем и, милостиво взглянув на жену, сказал:
— Следите, Лев Яковлевич, да построже, я ведь буду надеяться на вас.
Машина круто повернула к небольшой речке, к ее высоким берегам, густо заросшим травой. В стороне от ручья, исчезающего за первым поворотом, у одинокой ветлы, распустившей над водой зеленые кудри, блестели три небольших пруда.
Золотарев и Свиридов сошли с машины и сразу же очутились в толпе спорящих людей. Невысокого роста человек лет сорока, с остроконечной бородкой, в суконной куртке, застегнутой на все пуговицы, в сапогах с голенищами гармоникой увещевал наседавших на него селян.
