Они переночевали у Миксита и рано утром двинулись дальше. Следующее совещание состоялось в таком же уединенном домике. После обеда они заседали в другом месте, а в воскресенье заехали к одному пастору, и Никур успел проинструктировать его до начала богослужения. На этом закончилась последняя инспекционная поездка Альфреда Никура по провинции. Он остался ею доволен.
3
Президент был похож на затравленного разъяренного кабана. Он то молча усмехался, не разжимая губ, то, не в силах сдержать себя, вскакивал и бегал по кабинету, выпаливая, как пулемет, целую очередь ругательств. Он был озлоблен на весь свет: и за то, что взлелеянный им режим готов был рухнуть, и за то, что Гитлер, увлекшись планами вторжения во Францию, отложил оккупацию Прибалтики на середину лета, хотя все уже было приготовлено к встрече немецкой армии и включению Латвии в состав «Великогермании»; а больше всего потому, что народ, разгадав планы «высокопревосходительства», открыто выражал свое недовольство и ждал спасения с востока. Вся эта политическая игра привела к тому, что карты Ульманиса были раскрыты перед всем миром. И вот — естественный результат: советские танки стоят на восточной границе Латвии. Ясно, что они не будут стоять там месяцами и ждать, когда Гитлер захочет отведать за десертом созревшие в фашистской теплице балтийские фрукты. Игра проиграна. Пришло время сойти с исторической сцены, сойти с позором, окруженному ненавистью и презрением народа.
Уйти президент думал с треском. Устроить варфоломеевскую ночь…[41] Выпустить бунтарскую кровь, оставить одно голое место, чтобы некому было управлять государством… Штаб айзсаргов ждал только приказа. Полиция и часть армии готовы были приняться за дело по знаку, данному свыше. Но это было обоюдоострое оружие. Сегодня развяжешь страсти, а завтра придется расплачиваться, и расплачиваться будут свои же люди, фавориты пятнадцатого мая, надежный оплот режима, золотой фонд контрреволюции. Пришлось президенту, скрежеща зубами, отказаться от этого заманчивого проекта, образумиться.
Лусис и Никур весь день провели в замке. Другие чины приходили и снова уходили, а они пробыли там до поздней ночи, пока не были улажены все дела.
Заслуживало интереса сообщение Лусиса о переводе капиталов за границу и о тайных приобретениях, сделанных некоторыми высокопоставленными лицами в Германии, Швеции и Швейцарии. Благодаря неосмотрительности одного шведского журналиста кое-какие сведения проскользнули в прессу, и теперь об этом говорила вся Рига. Именьице на берегу красивого озера, небольшой замок и гектаров полтораста земли по ту сторону моря, акции иностранных предприятий и пароходных компаний — что можно придумать лучше этого?. «Высокопревосходительство» и не думал ругаться, а, узнав о заграничных приобретениях Никура, Лусиса и Пауги, изрек один из своих глубокомысленных афоризмов:
— Умный человек заботится о своем будущем.
Само собой разумеется, что «высокопревосходительство» тоже позаботился о своем будущем. Было кое-что и у него, но об этом знали лишь несколько человек. Неусыпными трудами на благо латышских кулаков он заслужил и несколько именьиц в тех благодатных краях, где зреет виноград, и уютный замок в Альпах, и несколько миллионов в стабильной иностранной валюте. Что же, если его примеру следовали другие? Это только служило доказательством того, что одними иллюзиями не проживешь. Словом, президент с удовольствием выслушал эти приятные сообщения.
В этот день под строжайшим секретом был принят закон о дальнейшем порядке расходования золотого запаса и валютных фондов Латвии. Золото и валютные фонды уже заранее были переведены за границу. Ценою трудов и жертв всего народа почти за два десятка лет было накоплено больше ста миллионов латов. Ульманис считал, что эти деньги принадлежат ему и его клике, а народу до них нет никакого дела. Если они в течение двадцати лет сосали и выжимали из народа кровь и пот, то сейчас, накануне ухода, выкинули номер, достойный любого бандита с большой дороги. Они просто-напросто обчистили его, украли его сбережения.
— Это хорошо, что денежки за границей, — сказал Ульманис. — Они нам еще пригодятся. Кто его знает, сколько времени придется пробыть в эмиграции? А жить на что? А расходы на пропаганду, на представительство?
— Как бы это обосновать юридически? — вопросительно сказал Лусис. — Распорядителю кредитов нужны особые полномочия.
— Ну и заготовляйте эти полномочия, — буркнул президент. — На что же у нас юристы и дипломаты? Пусть придумывают и пишут.
— Но на чье имя, ваше высокопревосходительство? — не успокаивался Лусис. — Не могут быть безличными такие полномочия.
Глаза Ульманиса чуть не вылезли из орбит; он подпрыгнул в кресле и, схватив разрезальный нож, ударил им по столу.
— Кто здесь президент? Кто здесь выше президента? Кто хозяин? Кошель с деньгами должен быть у хозяина!
— Значит… На ваше имя, ваше высокопревосходительство? — спросил Лусис.
— А по-вашему, на чье? — издевался Ульманис. — Разрешите уж и мне узнать.
Лусис беспомощно посмотрел на Никура. Тот деликатно кашлянул и приложил руку к сердцу.
— Ваше высокопревосходительство, само собой разумеется, что кошелек должен быть у хозяина, а хозяином в данном случае являетесь вы. Но иногда… по разным причинам… может получиться так, что хозяин некоторое время будет лишен возможности распоряжаться своим кошельком. Конкретно говоря, не исключена вероятность того, что вашему высокопревосходительству после смены власти придется пробыть некоторое время в Латвии или в другом государстве. Тогда деньги останутся без хозяина и их могут присвоить те, кому они не принадлежат. Простите, я высказываю только свое предположение, которое господин президент вправе принять или отвергнуть, но выход найти необходимо…
— Ну, говорите, говорите скорее, что вы там сочинили… — В голосе Ульманиса Никур уловил нотки недоверия.
— Надо немедленно командировать за границу — кого-нибудь из министров, — сказал он. — Пусть захватит с собой и семью и все пожитки. Заготовим на его имя доверенность, с той оговоркой, что с момента прибытия за границу самого президента права распорядителя кредитами автоматически переходят к нему. Я надеюсь, что вашему высокопревосходительству нетрудно будет найти среди своих ближайших помощников достаточно верного человека, например господина Лусиса или господина Мунтера… наконец, меня или еще кого-нибудь. Но кто-то из министров уже должен быть за границей.
— Так-так, — с сухим смешком сказал «высокопревосходительство», — всех так и тянет сейчас за границу. Все туда… Кто первый, тот и счастливчик, а мне, значит, оставаться? Со мной будь что будет?
— Я так не думаю, ваше высокопревосходительство… — начал было объяснять Никур, но Ульманис не дал ему договорить:
— Ладно, хватит. Благодарю вас, господин Никур, за предложение. Первую половину его я принимаю, а дальше сделаю по-своему.
Ульманис вскочил с кресла и ударил кулаком по столу.
— До тех пор, пока я буду в Латвии, вы все останетесь на своих местах. Завтра я буду говорить по радио с народом. И я скажу: я остаюсь на своем месте, оставайтесь на своих местах и вы. К вам это тоже относится, господа. Хе-хе… За границу удирать вздумали, когда президент еще в Рижском замке… Мы вместе поедем… Сначала я, потом и вы.
— А как быть с полномочиями? — напомнил Лусис.
— Есть же у нас послы за границей, — ответил Ульманис.
Все замолчали. Лица у многих вытянулись.
— Да, послы. Они тоже входят в состав правительства, и им никуда ехать не надо, они уже за границей, вот мы ими и обойдемся.
— Совершенно верно, — поспешил согласиться Никур. — Можно поручить и кому-нибудь из послов, это одно и то же.
— Надо составить полномочия на имя одного из наших послов, — постепенно успокаиваясь, сказал Ульманис. — Если по тем или иным причинам правительство не будет в состоянии распоряжаться размещенными за границей капиталами, то права распорядителя кредитов переходят к кому-нибудь из латвийских полномочных послов и министров за границей. Вы там запишите, что я говорю, Булсон! — крикнул он в сторону директора государственной канцелярии. — Если почему-либо полномочный посол и министр Латвии будет лишен возможности распоряжаться кредитами, эти полномочия автоматически передадутся другому послу, находящемуся в другой стране. Вот и все. Пусть ваши специалисты придумают за ночь, как это получше изложить на бумаге, а завтра дайте мне на подпись. С этим вопросом покончено.
Некоторые министры ушли. К президенту вызвали Фридрихсона.
— Выслушивать доклад мне некогда, — предупредил его Ульманис. — Дам вам только кое-какие инструкции.
