Иволгин вытер ладонью мокрое лицо, поправил сорванный ветром капюшон, оглянулся. Позади едва угадывались Ворота Дракона, их уже затянуло мутной мглой. Там навсегда остался боец его взвода Березкин. Жалко парня, но что поделаешь? Война. Невольно пришли на память горькие слова из шатровского вальса: «Плачет, плачет мать родная, плачет молодая жена...»
В лицо хлестнула дождевая волна. А когда Иволгин открыл глаза, вдруг увидел подкативший сзади танк. Его лобовая броня в пятнах, гусеницы измазаны желтой глиной. Над башней с надписью «Бесстрашный» появилась голова Андрея Хлобыстова — он без шлемофона, лоб забинтован. Вытащил-таки своего любимца из пропасти! Значит, благополучно упал и не глубоко свалился. Повезло!
— Андре-е-ей! — заорал от радости Иволгин.
— Смотри-ка! Выбрался! — обрадовались десантники.
— Родимый мой! — запрыгал Юртайкин.
Хлобыстов помахал автоматчикам рукой и проехал на свое место — в голову походной заставы.
Подъем становился все круче. Скрежетали о мокрые камни туго натянутые гусеницы, урчали перегруженные моторы. Качались стволы пушек, словно примеривались — далеко ли противник.
Сквозь косую сетку дождя проступали неясные контуры Хорул-Даба. Глубокая седловина издали была похожа на огромную чашу в разрезе. Там шевелились клубы туч, бушевал ливень, и от этого казалось, будто чаша кипела, дымилась.
Вымокшие десантники соскакивали с танков и, не отрываясь от них, бежали вверх, с опаской поглядывая по сторонам. Наступал самый ответственный момент.
Вот-вот резанет по колонне пулемет, грохнет замаскированная где-нибудь в скалах чужая пушка.
Но молчат пока японские пушки.
Десантники догнали разведчиков. Мокрые, усталые, вымазанные в грязи, они были чертовски веселы.
— Ни души! Хоть шаром покати! — сказал командир разведгруппы, сдвигая назад прилипшую ко лбу каску.
— Здорово! — воскликнул Иволгин.
— Опередили мы их! Опередили! — зачастил Юртайкин. — Шли-то как, будь здоров!
Автоматчики и разведчики двинулись вперед. Под ногами плескались сбегавшие с перевала ручьи, гремели промытые дождем голыши. Сверху снова хлынул дождевой поток, всех обдал холодом. А потом вдруг зарокотала приглушенная ветром и дождем пулеметная очередь. Пулемет бил с правого края седла. Пули зацокали по броне направляющего танка.
«Вот тебе и ни души!..» — подумал Иволгин.
— Иду на цель! — послышался из башни голос Хлобыстова.
«Бесстрашный» двинулся туда, откуда строчил японский пулемет. Иволгин с автоматчиками бросился вслед за танком.
Тяжело ухнула танковая пушка, лизнув оранжевым пламенем мокрый полумрак. Снаряд разорвался где-то вверху, вскинув огненный веер. Грянул второй пушечный выстрел, третий... Снаряды рвались то выше, то ниже, нащупывая цель. А ее заслоняли тучи. Потом пушечный грохот стих: видно, кончились снаряды. Но тридцатьчетверка продолжала карабкаться вверх. Задний край левого борта свисал над обрывом, правый передний устремлен к тучам.
— Куда он? — забеспокоились десантники.
Над «Бесстрашным» метался ветер, кружил сорванные листья, хлестал по броне дождевой водой, точно хотел остановить машину. А она все ползла, срывалась, съезжала книзу и снова вскакивала, нацеливаясь на огневую точку. Автоматчики старались предугадать, чем же кончится поединок механика-водителя с японским пулеметчиком?
— Ну и Гиренок!.. Альпы брал! — не выдержал Баторов, покоренный талантом механика-водителя.
У Иволгина от восторга перехватило дух. «Да, это гвардия!» — повторял он, не спуская глаз с командирского танка.
«Бесстрашный» поднялся на дыбы, толкнул бронированным лбом стену дота, и пулеметная дробь оборвалась.
— Задавил! Задавил! — раздались голоса.
Потом грохнул взрыв, танк дрогнул и замер на месте. Автоматчики не поняли, что это был за взрыв, — выскочили на вершину хребта и закричали от восторга и радости, позабыв и про дождь, и про ветер.
— Танки за облаками! Ура-а-а-а!
— Тэбэ я вижу, мий Хинган, — и лес, и горы, и туман! — восторженно продекламировал Илько.
— Свои давай, свои! — перебил его Юртайкин.
Хлобыстов спрыгнул с танка. Иволгин хлопнул его ладонью по мокрому, измазанному комбинезону, спросил:
— Как же ты — из преисподней да на самые небеса?
Хлобыстов поглядел вниз на клочья туч, перевел озабоченный взгляд на «Бесстрашного», покачал головой:
— Из пропасти мы его вытянули. А отсюда не сведем. Все. Амба. Рана у него смертельная. Я доложил начальству.
К подорванной тридцатьчетверке подошли ремонтники — пожилые небритые солдаты в комбинезонах, выпачканных соляркой.
— Лечить? — удивился Гиренок, хорошо понимая, что после такого взрыва танк за облаками не отремонтируешь.
— Не за тем послали нас сюда, браток, — ответил старший ремонтник. — Танк приказано оставить на перевале.
— Да ты что?
— Комбриг так и сказал: «Пущай, говорит, стоит там на память про наш поход».
Гиренок попробовал возразить, но Хлобыстов осадил его властным жестом: приказ есть приказ.
И «Бесстрашный» остался на вершине хребта — превратился в памятник. Ремонтники выжгли автогеном на его башне:
«Здесь в августе 1945 года прошли советские танки».
Вершина Хорул-Даба скрылась в беспросветной хлюпающей тьме. Ветер с воем и свистом проносился над танковой колонной, бил по броне густой дождевой дробью.
Волобой, придерживая плащ-накидку, добрался до каменистой горбины перевала. Предстояло решить, как спуститься вниз. Черное небо резанула молния, выхватив на мгновение из мрака многоступенчатый головокружительный спуск. Комбриг успел заметить, что восточный склон Хорул-Даба круче западного, спуститься к подножию хребта здесь труднее, чем подняться вверх.
Уже не закрываясь от дождя, Волобой шагнул вниз. Ахмет не отставал от комбрига ни на шаг.
— Куда лезем? Зачем лезем? — ворчал он. — Человек не горный козел.
— Понадобится, станешь и козлом, и самим дьяволом, — проворчал Волобой, спускаясь на следующий уступ, где в сполохах молний стояли мокрые, нахохлившиеся Сизов и Туманян.
— Побьем танки, — сокрушался Сизов. — Крутизна-то какая!
— Надо срезать взрывом эту горбину, — предложил вынырнувший из тьмы бригадный инженер Воробьев.
— Весь перевал не срежешь.
Еще недавно, у Ворот Дракона, командиру бригады казалось, что, поднявшись на Хорул-Даба, он будет счастлив. Но вот танки взобрались на перевал, опередив японцев, а порадоваться некогда: нахлынули новые тревоги и заботы. Как спустить танки по крутизне, превышающей все предусмотренные нормы и возможности?
Пока Волобой с инженером прикидывали, как лучше срезать гребень, Туманян с двумя саперами решил уточнить, далеко ли тянется эта непроходимая для танков крутизна. Они спустились на скользкий каменный выступ, перебрались на другой. Сверкнула ветвистая молния, осветив нависший камень и кругляшки полированной гальки, по которой с шумом и плеском несся ручей.
Спрыгивая вниз на осклизлый валун, Туманян упал, больно ударился спиной о камень.
— Ну, кажется, отвоевался... — со стоном сказал он подбежавшим саперам.
Они склонились над Туманяном, хотели помочь, но жестом он остановил их.
— Разбередил старую рану, ушиб позвоночник, — тихо проговорил он, давая понять, что наверх ему не взобраться даже с их помощью.
— Всем в укрытие — взрываем гребень! — донесся усиленный рупором голос.
Посоветовавшись, саперы решили укрыть Туманяна в глубокой выбоине под скалой. Потащили его на плащ-палатке как можно осторожнее. Туманян не стонал, только сжимал рукой плечо сапера.
Наверху раздался сильный взрыв. Смачно зашлепали по воде камни, посыпалась, шурша, мелкая щебенка.
Один из саперов, видимо командир отделения, полез по склону наверх. Отыскав Волобоя — тот с карманным фонариком осматривал место взрыва, — сапер начал докладывать о случившемся. Ветер и шум дождя заглушали его хрипловатый голос.
— Не слышу! — Волобой сдернул прилипший к голове мокрый капюшон.
Наконец он понял, приказал приостановить взрывы и перенести Туманяна в безопасное место. А сам снова кинулся к танкам, захваченный одной мыслью: как до ночевки переправить на восточный склон Хорул-Даба хотя бы один взвод, чтобы заслонить подход к перевалу?
Танки решили спускать на тросах, иного выхода не было. У направляющей тридцатьчетверки в свете фар мелькнула раскрученная спираль троса. Петлю зацепили за рым[20].
— Осади назад! — крикнул Бушуев механику-водителю второго танка.
Машина, натягивая стальной канат, попятилась назад.
— Трогай! — взмахнул рукой Волобой.
Два танка, связанные туго натянутым тросом, медленно двинулись к спуску. Тридцатьчетверка Бушуева по крутой наклонной плоскости пошла вниз. Второй танк — противовес — подползал к обрыву, осторожно спуская направляющую машину на нижнюю каменную ступень.
