— Что-то я не слыхал, чтобы с тоски умирали. У нас вроде не было таких случаев.
— В договоре у вас одно, а на деле другое, — заявила смуглянка.
— Ну, что же «другое»? Общежитие не понравилось? Клопы, тараканы?
— Общежитие хорошее, а культуры в поселке никакой.
— Так-таки никакой? А красный уголок вы не видели? Радио не слышали? В библиотеке не бывали? Чем же вы интересовались? Кинопередвижка сейчас на ремонте, но скоро будет и кино. Так что же вам еще нужно, девушки? Может, парней не хватает?
— А что толку в вашем красном уголке? Зайдешь — скучища, ни танцев, ничего. И парни ваши будто мохом обросли, слоняются по поселку: в чем на работе, в том и на отдыхе.
— А от кого все это зависит? Взялись да и организовали бы танцы, игры и прочее. Эх, девушки! Не нравятся мне ваши разговоры.
Подружки, не поднимая глаз, стояли, взявшись за руки.
— Что вы рассматриваете мои сапоги? Уж не снять ли с меня хотите?
Девушка-смуглянка вскинула на него быстрый взгляд: чуть заметная улыбка тронула родинку на краешке верхней губы.
— Вас как звать? — спросил ее Зырянов.
— Лиза, Медникова.
— А ее? — кивнул он на подружку.
— Паня, Торокина.
— Ну вот, девушки, и познакомились… Может, проводите меня до Новинки?
Они переглянулись, а Лиза сказала с горькой усмешкой:
— Недаром нам заяц дорогу пересек. Поворачивай, Панька, лыжи обратно!
Она переложила на другое плечо чемодан с подвязанными к нему туфлями и, босая, по росистой траве пошла вперед; подружка последовала за ней.
Ведя коня в поводу, Зырянов пошел за девушками.
— Девушки, давайте ваши чемоданы положим на лошадь.
— Наши монатки не тяжелые, сами унесем, — сказала Лиза.
— Зачем же нести, когда есть лошадь?
— На лошади вы сами поедете.
— Я хочу пройтись с вами. Смотрите, какое замечательное утро! Где вы увидите такое?
И невольно залюбовался окружающей природой. Чуть поднявшееся над Водораздельным хребтом солнце позолотило высокие скалы — шиханы, а каменные россыпи, белые мхи и лес стали розовыми. Кругом стояла тишина, блестели росы, переливаясь камнями-самоцветами. Воздух был чист, прозрачен.
— Девушки, а вы слыхали, как звенит воздух?
Подружки обернулись. Недоверчиво поглядели на него.
— Какой воздух? — спросила Паня.
— Ну, который окружает нас. Он может звенеть, как хрусталь, как стекло. Не слыхали?
— Нет.
— Так слушайте.
И он крикнул, чтобы подбодрить девчат:
— Ого-го-го!
Тысячеголосое эхо ответило ему со всех сторон, и, казалось, задрожали-запереливались цветами радуги росы на ветках деревьев, на травинках, на тенетах.
— Лиза, Паня, ну давайте ваши чемоданы! Давайте же!
Лиза остановилась, скинула чемодан:
— Отдадим, Панька. Пускай везет.
Связав чемоданы и перекинув их через седло, Зырянов пошел рядом с девушками.
— Я думаю, вы не обижаетесь, что я иду с вами?
— Не боитесь, так можно, — Лиза вскинула на Зырянова удивительно мягкие теплые глаза.
— Чего мне бояться?
— Жены.
— Я еще не успел жениться.
— Да, «не успел»! У вас, наверно, на каждом лесном участке жена.
Она лукаво посмотрела на него, потом взяла подружку под руку, гордо вскинула голову.
Солнце поднималось все выше и выше, все сильнее и сильнее обогревая землю.
— И правда, как хорошо тут в лесу! — сказала Лиза. — Я слышу запах ландышей.
— Ничего тут хорошего нет! — возразила Паня. — Пахнет гнилушками, прелыми листьями и сыростью.
Они подошли к Новинке. За веселым ручьем, переливающимся по каменистому ложу, показались новенькие, еще не успевшие побуреть на солнце домики, а дальше, под склоном лесистой сопки, стояло несколько больших двухэтажных домов с террасами вдоль нижних этажей; за ними виднелись срубы других построек.
Девушки спустились к ручейку и стали мыть ноги. Зырянов сел на траву.
— Вы нас не дожидайтесь, — крикнула ему Лиза. — Поезжайте своей дорогой. А то что это мы пойдем с вами по поселку, будто под конвоем.
Сняв чемоданы, Зырянов взобрался на седло, поехал в поселок.
— Какой он простофиля! Теперь можно снова тикать в лес и пробираться на станцию, — сказала Паня.
— Нет, я больше не побегу.
— Вот те на! Почему не побежишь, Лизка? Струсила? Поймают?
— Не в этом дело, Панька. Стыдно. Нехорошо мы сделали. Надо хоть за дорогу отработать им.
— Ой, Лизка, юлишь. Ты, наверно, влюбилась в него?
— Ну, уж сказала: влюбилась.
— Он вон какой! Одни усики что стоят. А глаза острые, пронзительные. Посмотрит — сердце ёкнет.
— Дура ты, Панька. У тебя глаза на всех мужиков разбегаются. А мне они что есть, что нет.
— Этот, Лизка, особенный, интересный.
— Ничего особенного, парень как парень, ну только разве в начальниках ходит.
— Ты возьми да закрути с ним… Эх, Лизка! Мне бы твою красоту!
— Нужен он мне, как собаке пятая нога.
Краешком леса подружки обошли поселок и, крадучись, вернулись в общежитие.
— Плохо простились, вот и воротились, — сказала Лиза, берясь за скобку двери.
Дарья Цветкова — уборщица мужского общежития, маленькая кругленькая женщина с белыми неприметными бровями — поднялась, как обычно, до восхода солнца, взяла жестяной котелок и пошла к своей Зинке. Зинка — это коза редкой красно-бурой шерсти. Давала она по три литра молока, и Дарья не без гордости называла ее «ведерницей», своей кормилицей. Закрыв каморку на ключ, с котелком, чистой тряпкой и куском хлеба в руке, она подошла к сарайчику, сбитому из горбылей и промазанному глиной. На двери висел большой замок.
— Сейчас, Зиночка, я тебя подою и выпущу на травку-муравку, — разговаривала она с козой через дверь, открывая замок.
Распахнув дверь, Цветкова увидела пустую стайку. Козы не было. В противоположной стене торчали отбитые доски.
Дарья ахнула. Недавно у нее пропали две курочки-молодки, а теперь вот исчезла коза. О курочках она смолчала, ни словом никому не обмолвилась. Теперь в душе у нее закипели обида и гнев.
— Проклятые душегубы!
Эти слова она относила к недавно прибывшим постояльцам. Пока их не было, ни у кого ничего не терялось. Был только единственный случай, когда корова начальника участка Чибисова вечером не вернулась домой, так ее обнаружили на другой же день в сотне метров от домов — ее задрал медведь.
Не обращая внимания на расплывшиеся по щекам слезы, с котелком, тряпкой и куском хлеба в руке, Цветкова пошла в общежитие. Ее так и подмывало поднять шум, разбудить всех жильцов, учинить им допрос. Виновником своих бед она почему-то считала Богданова, человека с неприятным взглядом, собравшего вокруг себя всяких подозрительных людей.
Однако сильный гнев ее скоро угас. В общежитии был полный порядок. Белизна стен, блеск спинок свежеокрашенных кроватей, цветы на тумбочках и спящие люди под чистыми простынями и новыми одеялами настроили ее на мирный лад. Все кровати были заняты, все люди спокойно спали. Было тепло, уютно. Солнечные лучи золотым потоком лились через большие окна.
«Полно, не ошиблась ли я, подумав нехорошее про этих людей, — мелькнула у Цветковой мысль. — С какой это стати пойдут они на пакость, на воровство, когда они сыты, одеты, спят на мягких и чистых постелях?»
Она подошла к кровати Богданова. Он спал на спине со скрещенными на груди руками. Дышал плавно и глубоко. И когда у него закрыты глаза — он совсем не страшный, человек как человек, как все.
Она долго стояла возле него, смотрела, следила, не притворяется ли он. Ничто не говорило о притворстве.
Наконец, он открыл глаза и тихо, почти ласково спросил:
— Ты что, Цветкова?
У нее снова брызнули слезы, задрожали губы. Она вытянула вперед руку с котелком, тряпкой, куском хлеба.
— Козу украли.
Его тело вдруг напружинилось, он моментально спустил на пол босые ноги, сел на кровати, обвел суровым взглядом все койки.
— Когда исчезла коза? — спросил.
— Сегодня ночью.
— Ну, ладно, иди.
И как-то зловеще, с натугой, кашлянул.
Когда Цветкова ушла, он подошел к кровати Григория Синько и сдернул одеяло. На ней лежали дрова. Он снова закрыл их. Быстро оделся и вышел на улицу. По пожарной лестнице поднялся на чердак и в слуховое окно начал осматривать окрестности. Кругом сплошной стеной стояли леса, синей волной прибивавшие к Водораздельному хребту, к его серым россыпям камней. Утро было тихое, теплое, солнечное. В вершине Слюдяного ключа, сбегавшего с подошвы гор, Богданов заметил над ельником еле приметную струйку дыма, чем-то похожую на березку; пошевелил скулами, так что скрипнули зубы, спустился с высокого чердака, пересек поселок и исчез в лесу.
…Замполит Зырянов застал Цветкову в слезах. Она лежала на своей кровати ничком и рыдала. На столике возле кровати стоял пустой жестяной котелок, лежали тряпка и кусок хлеба.
