Она отошла от умывальника и, вынимая из волос бумажки, распуская свои темные локоны, продолжала:
– Тысячи детей воспитываются в детских домах, и какие из них еще люди выходят!
– Ах, оставьте, Анечка! – махнула рукой Неонила Ефимовна.
– Анечка, милая, у вас не было детей, вы молоды, – перебила соседку Екатерина Васильевна. – Приют есть приют, и пусть там воспитывают сирот, но как можно родителям на это решиться?
– Екатерина Васильевна, – спешила возразить Анечка, – а если родители не могут воспитывать своего ребенка или не умеют? И хорошо делают Саяновы. Раз они расходятся, пусть лучше отдадут Вадика в детский дом, пока он не испортился.
– Ой, Анечка, откуда вы взяли, что они разойдутся? Посмотрите, они еще помирятся, – и, взяв свой чайник, Неонила Ефимовна вышла.
– Я бы тоже хотела, чтобы они помирились, – отозвалась Анечка и убежала следом.
«Нет, с ними надо обязательно поговорить», – решила Екатерина Васильевна. Притушив примус Саяновой и взяв свой чайник, она гоже ушла из кухни. По дороге она хотела постучаться к Марии Андреевне, сказать, что чай готов, но, услышав громкий разговор, решила не мешать. Пока она добрела до своей двери, у нее созрел новый план: вмешаться в семейные дела Саяновых и защитить Вадика.
Муж Екатерины Васильевны, такой же добродушный и отзывчивый, как и его супруга, еще лежал в постели и просматривал свежую газету.
– Подумать надо, что делается в доме! – ставя чайник на железную решетчатую подставку, заявила жена.
– Что случилось? – испуганно спросил муж.
– Поговорил бы ты, Феденька, с Николаем Николаевичем…
– С каким Николаем Николаевичем? – недоумевал он. – Я не знаю такого.
– Ты знаешь его, Федор Игнатьевич. Наш сосед, муж Марии Андреевны, ты вместе с ним ордер на квартиру получал.
– Катенька, я не управдом и не начальник жилищного отдела.
– Вот и плохо, что каждый рассуждает так! Может быть, из-за этой несчастной комнаты все и получается. Можно было вступиться за Марию Андреевну вовремя, пусть бы ей на эту комнату дали ордер, хватило бы Неониле и двух.
– Но причем тут я, Катенька? – умоляюще спросил муж.
– Надо помочь ребенку! Надо спасти Вадика!
Екатерина Васильевна сказала это так, словно Вадику грозила смерть или по меньшей мере тяжелая операция, а он, Федор Игнатьевич, старый и опытный врач, один мог спасти ребенка.
Федор Игнатьевич, откинув простыню, поднялся с постели, потянулся сперва к полосатой пижаме, но, тут же передумав, начал надевать полотняные брюки. Движения его были торопливы. Не расспрашивая о подробностях болезни, он взглянул на портфель, где, кроме бумаг, лежали стетоскоп и аппарат для измерения кровяного давления.
– Такой мальчик, такой милый ребенок! – приговаривала жена.
– Он же вчера бегал, что с ним случилось? – взяв полотенце, спросил муж.
– Они его в приют отдают!
– Почему в приют? Больного в приют?
– Ах, Феденька, ты ничего не понял! Саянов не хочет жить с женой. Она ждала, что он приедет и поможет ей устроиться с квартирой. Мария Андреевна примирилась с мыслью, что они разойдутся, но он решил отнять ребенка, в приют отдать…
– Ну, Катенька, уволь! Я в таких делах не советчик и не помощник. Что ты, в самом деле, посмешище из меня решила сделать!
И Федор Игнатьевич в сердцах кинул на спинку стула полотенце. Его добрые, уже поблекшие, голубые глаза были полны укора, но жена не замечала этого взгляда.
– Я сама пойду с ним говорить, – грозила она. – Как можно спокойно смотреть на такое безрассудство!
– Уверяю тебя, Катенька, они ничего не сделают. Да и посуди сама, какой смысл Саянову отдавать сына в детский дом, когда он может его в суворовское училище устроить. Ты что-то напутала, матушка.
– Когда мужчина влюблен, он способен на все. Ему хочется скорей избавиться от семьи. А Мария Андреевна измучена. У женщины не хватает сил бороться с ним. Надо понять это!
Екатерина Васильевна натянула на чайник ватный чехол в виде куклы в широкой юбке и, решительно стукнув дверью, вышла.
Воинственный пыл доброй женщины пропал даром: дверь Саяновых была уже на замке.
Как ни старался Алексей Яковлевич Чистов упорядочить часы своего приема, посетители бесцеремонно нарушали его график. Они являлись даже вечером, если ему случалось задержаться в кабинете во внеурочное время. И он, наконец, примирился с этим.
На стук в дверь, не отрываясь от работы, Чистов коротко откликался своим глуховатым голосом, разрешая войти. Чтобы посетители не засиживались, он держал для них только один стул.
Мужчина в форме морского офицера с четырьмя звездочками на блестящих погонах оказался не из тех, с кем можно беседовать и листать дела. Он приблизился к столу, представился и сел на единственный стул так прочно, что Чистов невольно подумал: «Этот скоро не уйдет!»
Но вот сквозной ветер ворвался в комнату, зашевелил на столе бумаги, пытаясь разнести их в разные стороны. Чистов, прижимая руками неподшитую переписку, взглянул на дверь: там стояла женщина, а из-за ее спины несмело заглядывал в комнату белокурый мальчик.
– Они с вами? – спросил он моряка.
Получив положительный ответ, Чистов подобрал бумаги, чтобы не разлетелись, и, надежно прижав их мраморной пепельницей окликнул мальчика.
– Принеси-ка, молодой человек, из той комнаты маме стул.
Усадив женщину против моряка, он провел мальчика к открытому окну и еще издали, окинув внимательным взглядом посетителей, сказал:
– Слушаю вас, товарищи.
– Мы к вам, товарищ Чистов, по сугубо личному делу.
Моряк не торопился и попросил разрешения закурить. Достав портсигар, он предложил папиросу Чистову, но тот отказался.
Пока Саянов закуривал и заботливо отыскивал на столе Чистова пепельницу, чтобы положить туда огарок спички, жена и сын не сводили с него глаз.
– Видите ли, – так же не спеша продолжал он, обращаясь к Чистову, – служба вынуждает меня жить с семьей в разных городах, а это начинает сказываться на воспитании нашего сына…
– Вполне понятно! – согласился Чистов, усаживаясь в кресло.
– И вот мы решили поместить его в детский дом… на время, конечно, – поспешил он пояснить, заметив, что жена готова выразить свое возмущение.
– Если я правильно вас понял, товарищ Саянов, то вы решили это вместе с матерью мальчика?
– Нет! – категорически запротестовала Мария Андреевна. – Я не согласна. Я говорила об этом еще дома. Ему надо от нас избавиться… он совершенно не считается со мной… мальчик не виноват… это он во всем виноват…
Женщина так торопилась, словно боялась, что ей не дадут высказаться, и от волнения слова ее теряли связь.
Чистов взглянул на мальчика: тот следил за родителями и мял в руках порыжевшую тюбетейку.
– Сложные у вас, товарищи, обстоятельства! – заметил Чистов.
И, решив прервать этот неуместный при мальчике разговор, он поднялся.
– Как тебя звать, герой? – спросил он подойдя.
Мальчик ответил.
– Плохи твои дела, Вадик! Видал, до чего дело дошло? Мама нервничает, папа на тебя рассердился. Что же делать будем?
Вадик молчал. Продолжая теребить свою тюбетейку, он отыскал в ней нитку и так потянул ее, что отвалилась и повисла на последнем шве вся порыжевшая макушка.
– Вот это зря: зашивать придется! – заметил Чистов.
У Вадика был такой растерянный вид, что Чистову стало жаль его.
– Вот у меня к тебе, Вадик, такой вопрос: кем бы ты хотел быть, когда вырастешь?
– Штурманом дальнего плавания, – не задумываясь ответил мальчик.
Отец и мать, занятые своими мыслями, казалось, даже не расслышали, что ответил их сын, хотя Вадик проговорил это громко.
– Вот что, Вадик!
Надежда засветилась в зеленоватых, почти круглых с густыми ресницами глазах мальчика.
– Вижу, ты серьезный человек и намерения у тебя хорошие, – не отрываясь от этих глаз, продолжал Чистов. – Придется помочь тебе стать штурманом. Только помни: от тебя это больше всего зависит!
Радость, которая вспыхивала в этих детских глазах, увлекла Чистова.
– Ты, конечно, сам знаешь: моряком быть не просто. Там, в море, всякое бывает: и штормы, и льды, и разные другие трудности. Моряк должен быть сильным и смелым. И об этом сейчас думать надо! Понял?
Вадик кивнул головой.
– Теперь такой вопрос: ты в какой класс перешел?
– В седьмой, только у меня…
– Два экзамена на осень, – недружелюбно подсказал Саянов.
Но Чистов не отозвался на замечание отца и, помолчав, снова обратился к мальчику.
– И все-таки, Вадик, мне думается, ты сильный человек.
Мальчик насторожился.
– Ты понимаешь, есть люди, которым не веришь. А другому человеку доверяешься сразу. Вот смотрю я на тебя и верю: ты, если захочешь, все можешь сделать! Можешь учиться без двоек и переэкзаменовок, можешь стать хорошим пионером, а потом комсомольцем, можешь стать и штурманом. Но при одном условии: если за-хо-чешь! Понял?
