— Слезами горе не зальешь, — негромко, чтобы только дать о себе знать, сказала Василиса.
Александра испуганно вскочила и села на край кровати.
— А может, горя-то и нету, — продолжала Василиса. — У бабы, как у курицы, глаза на мокрое место поставлены.
Александра, не переставая всхлипывать, по-прежнему смотрела на нее с испугом.
— Пойдем-ка, бабонька, ко мне, — вдруг предложила Василиса. — Я самовар поставлю, чай попьем.
Александра, отказываясь, замотала головой.
— Пойдем, пойдем, не ерепенься, — решительно сказала Василиса. — Я на тебя зла не имею, и ты на меня не имей. Нам с тобой делить нечего.
Она привела ее в дом и усадила у стола, Александра то всхлипывала, то начинала икать.
— Не могу, когда бабы плачут, — обращаясь к опешившей Тане, которая лежала в кровати, объяснила Василиса. — Для меня это нож острый по сердцу. Жисть как пятак — с одной стороны орел, с другой решка, все хотят на орла попасть, а того не знают, что и с той и с другой стороны он пять копеек стоит. Эх, бабоньки! — Она вздохнула. — Много плакать будем — сырость пойдет, а от сырости гниль заводится. Да кто вам сказал, что ежели плохо, то плакать надо?
Она ушла на кухню и загремела там самоваром.
— Ну? — вернувшись, спросила она у Александры и показала в сторону амбара. — Он, ли че ли?
— Нет, — замотала головой Александра. — Это из-за мальчика, из-за сына.
Она взглянула на Василису и умолкла.
— Ты расскажи, — попросила Василиса, — легче будет.
— Легче не будет. Я чай подожду, чтобы запивать. Так не могу.
Александра промолчала, но почти сразу же, не вытерпев, стала рассказывать:
— Ему было четыре годика, совсем маленький. Меня взяли в трудармию, а он остался с моей мамой. Их без меня эвакуировали, я долго не могла попасть в город, пришла, а их нету.
Она опять всхлипнула.
— Скоро чай будет, — напомнила Василиса.
— Маму дорогой ранило, ее сняли с поезда, а его повезли дальше. Говорили, что в вашу область.
— Скоро чай будет, — опять сказала Василиса.
— Теперь он мне снится. Когда ему исполнилось десять лет, снился десятилетним, когда исполнилось пятнадцать, и во сне столько же. А теперь он совсем взрослый. Приходит сегодня ночью и говорит: «Мама, дайте мне свое родительское благословение, жениться хочу».
— А ты? — вся подавшись вперед, спросила Василиса.
— А я ему отвечаю: «Подожди, сынок, вот найду тебя, тогда и женись». — «А скоро ты меня найдешь?» — спрашивает он.
— Ой ты! — ахнула Василиса.
— «Скоро, — говорю, — сынок, очень скоро». Он и пошел от меня. «Ау! — кричит. — Мама, ищи».
Василиса, замерев, ждет продолжения, Александра молчит.
— Так и ушел?
— Ушел.
— А не сказал, где искать-то?
— Нет.
— Спросить надо было, допытаться.
Александра бессильно пожала плечами.
Они пили чай и разговаривали, потом разговаривали уже после чая. А через несколько дней рано утром Александра зашла к Василисе прощаться.
— Собралась я, — грустно сказала она. — Пойду дальше.
— С Богом, — благословила ее Василиса. — Иди, Александра, иди. Земля у нас одна, так и иди по ней. А я за тебя молиться буду.
Она вышла проводить ее за ворота и долго смотрела ей вслед, как когда-то в войну, когда провожала ребят.
В то утро Василий впервые пришел к самовару. Василиса налила ему стакан чаю и поставила на середину стола.
* * *
В последнее время Василий все чаще и чаще жалуется на поясницу. Он сидит на кровати и, раскачиваясь, пробует размять спину. При этом он морщится и кряхтит, на его измученном лице в рыжей щетине блестят капли пота.
— Ох, — стонет он, — подсидела, окаянная, скараулила, нечистая сила! Хошь бы на минутку отпустила.
Обессилев, Василий ложится и закрывает глаза. Спокойно лежать он тоже не может и опять приподнимается.
— Васька! — кричит он в открытую дверь.
Никто ему не отвечает.
— Васька!
Васьки нет.
После работы к Василию приходит Петр.
— Ты накажи Ваське, чтоб заглядывал ко мне, — говорит Василий. — А то круглый день один. Умру, и никто глаза не закроет.
— Как у тебя? — спрашивает Петр.
— Чего как? Сам видишь как. Вся спина книзу опускается. Хошь караул кричи.
— Врача надо.
— Врача, врача, — злится Василий. — Была вчера фельдшерица, а толку сколько? Я ей говорю, поясница болит, а она глазами хлопает. Она до меня знать не знала, что у человека поясница есть.
— У них это по-другому называется.
— Они понос тоже по-другому зовут, а лечить обязаны, на то учились.
— Что она тебе сказала-то?
— А ничего. Постукала и ушла, как на экскурсию сходила. «Завтра, — говорит, — приду», и все идет.
Он откидывается к стене и стонет. Через минуту опять выпрямляется.
— Ты сбегай в магазин, а, — просит Василий. — От нее мне легчает. Хошь ненадолго, а отпустит, чтоб оглядеться. Деньги над дверью. И сам со мной с устатку выпьешь.
Петр поднимается, молча отыскивает деньги и уходит.
На следующий день за водкой бежит Васька.
— На сдачу конфет взял, — хвастает он Василисе.
— Хорошее лекарство придумали, — с удовольствием язвит Василиса. — Стакан выпил, крякнул, и вся хворь из тебя, как от чумы, уходит.
После водки Василий и в самом деле успокаивается и засыпает. Но потом боль становится еще сильней, она словно злится за свое вынужденное отступление и свирепствует с новой силой.
Наконец-то опять пришла врачиха и сказала, что Василия надо везти в районный центр на рентген. Василий молча согласился, он устал. Ему хотелось скорее выпить и уснуть, а потом пусть везут его хоть в Москву, он все вытерпит и все будет делать так, как ему скажут. Он прожил немало, кто-то, видно, не может родиться, пока он здесь, или просто подошла его очередь, и он теперь задерживает движение.
Врачиха уходит, и Василий торопливо наливает себе полный стакан, Петру полстакана. Они выпивают, через минуту Василий оживляется.
— Скажи ты мне, — спрашивает он, — почему это люди все больше рождаются и умирают по ночам?
— Не знаю, — пожимает плечами Петр.
— Вот то-то и оно — никто не знает. А почему человек на белый свет приходит ночью и уходит ночью? Неправильно это. Я хочу днем умереть. Люди разговаривают, курицы крыльями хлопают, собаки лают. Ночью страшно, все спят. А тут ребенок кричит, из матери вышел. В другом месте старик кричит — из него жизнь уходит. А люди, которые посередине, спят. Вот это и страшно, что спят. Проснутся, а уж кочевье произошло. Работу свою сделают, не сделают, опять ночь, опять спать, и опять все сдвинулось. О-хо-хо! Ночью никто тебе не поможет, не скажет: «Умирай, Василий, умирай, не бойся, ты все сделал, а чего не сделал, другие доделают». Человека успокоить надо, тогда ему не страшно в домовище ложиться.
— Ты чего это, отец? — испуганно спрашивает Петр. — Чего мелешь-то?
— Мелешь, говоришь? А мне страшно. Вот ты встал и ушел, а я один. Я привык один — жить, значит, привык один. Умирать одному страшно. Не привык.
Он тянется за бутылкой.
— Давай разольем, да я лягу.
Петр приходит домой и говорит Василисе:
— Плохо отцу.
Василиса не отвечает.
Опять день. Дверь в амбар снова открыта.
— Васька! — кричит Василий.
Васьки нет.
Василиса, придерживая в руках край платка, осторожно заглядывает в дверь.
— Нету Васьки, не кричи почем зря, — говорит она.
Василий приподнимается и смотрит на нее.
— Это ты, Василиса? — ослабевшим голосом спрашивает он. — А где Васька?
— Убежал.
— Ты зайди, Василиса, чего уж теперь.
Василиса перешагивает через порог и останавливается.
— Подойди, Василиса.
— Захворал, ли че ли? — спрашивает Василиса от порога.
— Чую, смерть моя близко. Ты подойди, попрощаемся.
Она осторожно подходит и садится на край кровати.
— Плохо мы с тобой жили, Василиса, — шепчет Василий. — Это я во всем виноватый.
— Совсем не плохо, — качает головой Василиса. — Дети выросли, работают.
— Плохо, Василиса. Стыдно перед смертью.
Василиса подносит к губам край платка и наклоняется над Василием.
— Ты чего это выдумал-то, Василий? — шепчет она. — Чего это ты выдумал-то?
— На меня твои слезы капают, — обрадованно шепчет Василий. — Вот опять.
Он закрывает глаза и улыбается.
— Чего это ты выдумал-то, Василий? Боже мой, грех-то какой!
Она трясет его за плечи, он открывает глаза и говорит:
— Давай попрощаемся, Василиса.
Он подает ей руку, она пожимает ее и, всхлипывая, поднимается.
— Теперь иди, — говорит он. — Теперь мне легче стало.
Она делает шаг, второй, потом оборачивается. Василий улыбается. Она всхлипывает и выходит.
Он улыбается, лежит и улыбается.
