– Да то, что совсем не надо быть юрисконсультом Отто Зауером, не спать ночей, доводить себя до помешательства, чтобы понять всю неловкость получения этого наследства. Я и не думаю принимать дара Карла Готлиба. Я откажусь от прав на наследство, вот и все.
– Эльза! Вы? – Зауер крикнул так громко, что Эмма Фит, работавшая в другом конце комнаты, прекратила свою трескотню на машинке.
– Что с вами, Зауер? Вы меня испугали.
– Ничего, флейлейн, это от радости, оттого, что я вдруг стал богат! Богат безмерно!..
– Значит, вы женитесь на Эльзе? – по-своему поняла Эмма и бросилась целовать смеющуюся подругу и поздравлять сияющего Зауера.
– Что это за семейная сцена? С чем вас поздравляют? – вдруг услышали они голос вошедшего в комнату Штирнера.
– Такое счастье! Эльза выходит замуж за Зауера!.. И они будут безмерно богаты! – воскликнула Эмма, обращаясь к Штирнеру.
– Это правда? – спросил Штирнер.
Эльза и Зауер переглянулись. Эльза помедлила несколько мгновений и потом твердо сказала:
– Да, это правда. Можете нас поздравить.
Зауер был так счастлив, что крепко пожал протянутую Штирнером руку:
– Ну что ж, поздравляю вас, мои будущие хозяева, если, впрочем, вы пожелаете воспользоваться моими услугами. А если нет, всего хорошего! Чемодан на плечи, собираю своих собак и отправляюсь с бродячим цирком… Делать нечего, придется искать другую кассиршу… Может быть, куколка согласится? Эмма, вы согласны? Что с вами, деточка? Вы плачете?
– Это… от… радости! – проговорила Эмма.
– Так ли? – смеялся Штирнер. И, погрозив ей пальцем, он сказал: – Куклы также должны уметь скрывать свои чувства. Признайтесь, вам немножечко жалко Людвига, а? Чуточку любили его, а?..
Вошел лакей.
– Господин Готлиб-старший просит господина Отто Зауера в кабинет.
Зауер кивнул головой Эльзе и неохотно вышел из комнаты. Оставшись наедине с Эльзой, Людвиг Штирнер вдруг стал серьезным.
– Это решено, фрейлейн Глюк?
– Да, это решено.
Штирнер задумался. Потом спросил:
– А я? Я не имею у вас ни малейших шансов на успех?
– Теперь меньше, чем когда-либо… Послушайте, Штирнер, вы, как мне кажется, единственный человек, который может рассеять туман во всем этом деле. Ответьте мне на несколько вопросов.
– Я вас слушаю.
– Можете ли вы объяснить мне тайну завещания?
– Она умерла вместе с Карлом Готлибом.
– Этот ответ не совсем удовлетворяет меня. И еще один, самый тяжелый вопрос: существует ли связь… между составлением завещания и внезапной смертью Карла Готлиба?
– Самая тесная: как только умер Готлиб, стало возможным предъявить завещание к утверждению и вступить в права наследства – это вам скажет каждый юрист.
– Или вы не хотите меня понять…
– Или вы из деликатности выражаетесь слишком туманно. Говорите прямо: не являюсь ли я виновником смерти старика?
Эльза покраснела:
– Вы сами виноваты, Штирнер. Помните, вы называли честность пороком… И мне трудно примириться с мыслью, что среди знакомых, которым пожимаешь руку…
– Есть рука, обагренная кровью невинного младенца шестидесяти лет? И с этакими руками я осмеливаюсь просить вашей руки…
– Послушайте, Штирнер, где же вы? Так нельзя. Мы давно ждем вас, – проговорил Оскар Готлиб, появляясь в дверях комнаты.
Штирнер неохотно поднялся и вышел.
– О чем он с тобой так долго говорил? – подбежала к Эльзе любопытная Эмма.
– Он мне предлагал руку, сердце и земной шар в виде свадебного подарка.
– И что же ты? Два предложения в один день! Счастливая!
– Эмма, ты знаешь, я отказалась от наследства, – сказала Эльза.
Эмма широко раскрыла свои глаза.
– Ну, и ты не умней Штирнера!..
Оскар Готлиб не умер, но неожиданная потеря наследства, которое ушло из его рук, потрясла его старый организм. С осунувшимся, почерневшим, опухшим лицом сидел он в кабинете известного адвоката Людерса и говорил, склонив голову набок и нервно покручивая в руках карандаш:
– Это дело о наследстве – какая-то сплошная чертовщина и нелепица. Может быть, мой сын Рудольф прав, утверждая, что тут одна шайка. Шайка преступников или сумасшедших. Судите сами. На другой день после вскрытия завещания я пригласил к себе Отто Зауера, юрисконсульта моего покойного брата, чтобы переговорить с ним о деле. Зауер, как близкое доверенное лицо покойного Карла, мог, как мне казалось, пролить свет на эту невероятную историю завещания. Но Зауер или действительно ничего не знал об изменении завещания, или не хотел мне говорить правды. Зато Зауер неожиданно сообщил мне другую новость – что Эльза Глюк отказывается от наследства. Я вызвал к себе Глюк, и она подтвердила это. У меня как камень свалился с сердца. Не прошло, однако, нескольких дней, как завещание было предъявлено в суд к утверждению тем же Зауером по доверенности Эльзы Глюк. «Что же вы делаете?» – спросил я его. Зауер пожал плечами: «Наследница изменила свое намерение».
– А Эльза Глюк? С ней вы говорили еще раз? – спросил адвокат, попыхивая сигарой.
– Говорил. Она произвела на меня странное впечатление. Какое-то каменное спокойствие на лице, тусклый взгляд, вялые движения, будто она не выспалась. «Фрейлейн Глюк, – говорю ей, – ведь вы же отказались от завещания?» – «Не знаю, не помню… может быть», – вяло ответила мне она. «Так зачем же вы подали завещание к утверждению?» Она удивленно смотрит на меня и молчит, молчит как убитая. Так я мучился с ней около часа. А потом она вдруг поднялась и, ни слова не говоря, вышла.
– Может быть, она изменила свое решение под влиянием жениха? – спросил адвокат. – Ведь Зауер ее жених?
– Я тоже так думаю. Но удивительно, что и этот жених тоже выглядит каким-то помешанным. Он мрачен, как туча, будто получение его невестой огромного наследства – страшное несчастье. Зауер мрачен, зол и раздражителен. Или он хороший актер, или они все там помешались…
Но как бы то ни было, – продолжал Оскар Готлиб, положив карандаш в карман и тотчас вынув его обратно, – завещание предъявлено, и надо бороться. Как ваше мнение, господин адвокат?
Людерс откинул на спинку кресла голову без единого волоска на розовом черепе и, следя за тающим кольцом дыма, начал говорить, как бы рассуждая сам с собой:
– Опровергнуть завещание в исковом порядке по формальным основаниям нельзя: завещание совершено нотариальным порядком, с соблюдением всех законных требований. Протоколом судебного и полицейского дознания установлено, что смерть Карла Готлиба явилась результатом несчастного случая, исключающего злой умысел. Что же остается нам? Доказывать ненормальность завещателя в момент составления завещания. Это единственный, но и весьма шаткий путь…
Пустив новое колечко дыма, Людерс обратился к Оскару Готлибу:
– Скажите мне по чистой совести, каковы были у вас отношения с покойным братом? Не было ли у вас… э… э… размолвок, неладов?
– Никаких! – решительно ответил Оскар Готлиб.
– Но этот намек во втором завещании?
Оскар Готлиб покраснел и заерзал на стуле.
– Этот намек! Поймите, что этот намек и служит главной причиной моего желания предъявить иск о недействительности второго завещания. Этот намек позорит меня. Если нелегко примириться с лишением прав на наследство, то еще тяжелее примириться с этой инсинуацией покойного… Я не знаю, чем она вызвана, но здесь какое-то недоразумение. Возможно, что кто-нибудь злонамеренно очернил меня в глазах брата.
– Да, запутанная история… Постараюсь сделать все, что можно, но за успех ручаться трудно.
И, пустив третье колечко дыма, знаменитый адвокат перешел на более легкую и приятную для него тему о гонораре.
Судебный процесс Оскара Готлиба с Эльзой Глюк возбудил большой шум. Головокружительный гонорар, который должен был в случае выигрыша дела получить знаменитый адвокат Людерс, огромная сумма, оставленная Готлибом по завещанию, неожиданность его посмертной воли, красота новоявленной наследницы, внезапная смерть Готлиба через месяц после составления завещания – все это служило неисчерпаемой темой для газетных заметок и в еще большей степени для обывательских разговоров. Высказывались самые невероятные предположения, велись горячие споры, заключались пари. Больше всего интересовались взаимными отношениями братьев Готлиб, а также отношением Эльзы Глюк к Карлу Готлибу и Зауеру. Какие нити связывали этих людей? Что произошло между Оскаром и Карлом Готлибом? Почему покойный лишил наследства своего брата? Этот вопрос интересовал и суд.
Иск Оскара Готлиба, построенный умелой рукой адвоката Людерса, основывался на том, что завещатель в момент завещания не находился «в здравом уме и твердой памяти». К доказательству этого были приложены все старания. Труп Карла Готлиба потревожили, и лучшие профессора произвели анатомирование мозга. В представленном по этому поводу в суд протоколе были очень подробно описаны вес, цвет мозга, количество мозговых извилин, начинающийся склероз, но основная задача была не решена.
