Глаголин (легкий хмель). Колоколов, я с вами, только с вами… Вы, Андрей… нет, все вы действительно неувядаемые люди. Сейчас что-то кончается, — наступит новое, другое… Мне трудно выразить… Что-то громадное… Мне надо снова в громадный мир… а я не тот…
Гололоб. Кто куда, как говорится, а мы поедем в лес… Нам еще в лесу работы хватит.
Занавес
Картина первая
Руины городской площади. Теплый летний вечер.
Глаголин. Вот оно, какое возвращение.
Пение.
Что это? Кто там поет? С ума схожу я, что ли?
На площадь выходит Колоколов со своим аккордеоном.
Колоколов. Георгий Львович! Георгий Львович! Ну и Помпея! Мертвый город! Я будто не пугливый, а как-то жутко. Право слово, играл, чтоб пошуметь.
Глаголин. Там, за театром, в тупике, был мой дом. Ни дома, ни тупика.
Колоколов (поднял голову к небу). Эй вы, будущие грядущие поколения, молитесь нам, товарищи! Вот как чувствовали себя люди в великие эпохи! Вы не сердитесь, Георгий Львович! Я прямо-таки переживаю торжественность момента. Но как, по-вашему, тут разминировано?
Глаголин. Право, я и не подумал.
Колоколов. Прекрасно. Вас, саперов, может быть, мины не берут, но я пехота.
Глаголин (привычно осмотрелся). Нет, конечно, разминировано.
Колоколов. И то хлеб. Хочу пожить без лишних впечатлений… Эх!.. (Снял свою тужурку, засучивает рукава. Переполнен удовольствием.)
Глаголин. Чем вы собираетесь заниматься, Колоколов?
Колоколов. Сотворением мира. По Библии… Вначале было слово, и слово было — бог![3] Дальше я не знаю, но припоминаю, что бог имел хорошие привычки и действовал положительно. (Вырывает из земли немецкий крест, каску подбрасывает ногой.)
Глаголин (отвернулся). Силу вам некуда девать.
Колоколов. Георгий Львович, не могу… Я тут мальчишкой бегал. Я тут испытал свой первый поцелуй. (С крестом в руках.) Обер-лейтенант Иоганн фон Биренбаум… (Бросает крест.) Сие есть наше первое мероприятие по благоустройству. Можно даже написать в газету: «И снова закипела жизнь в освобожденном городе».
Из дверей театра выходит седовласый человек, старик Жителев. Его не видят. Он истово перекрестился.
Жителев. Бог на помощь!
Колоколов. Посмотрите! Реальный фантастический старик!
Глаголин. Вот так штука! Жителев… Христофорович…
Жителев. Никак Георгий Львович? Что ты скажешь — жив!
Глаголин. Великий старожил! Колоколов, неужели вы не знаете? Главный кассир государственного банка. Как же уцелел? Где ты обитал?
Жителев. А тут вот, под театром… под землю сел. Внучка, перед тем как их угнали, ведро с пареной пшеницей поставила да еще бадью воды. Потом я сам замуровался.
Глаголин. И до сих пор сидел?
Жителев. Зачем? Я теперь показываюсь. Да ведь намедни еще тут стрельба была. Автоматчиков выкуривали. А куда пойти-то? (Ощущения и чувства притупились. Это не дряхлость. Это инертность и безразличие).
Глаголин. Что же ты при немцах делал?
Жителев. А что? Служил.
Глаголин. Вот тебе и на! У немцев?
Жителев. У них, у них. (Кивает.) Куда деваться?
Колоколов (ирония). Великий старожил…
Жителев. Правда, милый, я тут знаю всех.
Колоколов. А что это в карманах?
Жителев. Газетки. Хотите почитать? Немецкие, но на нашем языке.
Колоколов. Хочу.
Жителев. Я их беру с собой, газетки. Продукция находится… завертка, да. Возьмите почитайте.
Колоколов. Любопытно. Я еще не видел таких газеток. (Рассматривает газеты.)
Глаголин. Кем же ты служил?
Жителев. По специальности.
Глаголин. Кассиром?
Жителев. А то как же!
Глаголин. А банк не выехал?
Жителев. Какой там!..
Глаголин. И немцы деньги захватили?
Жителев. Зачем же немцы! Мы весь фонд переместили в потайное место. Закон установится — я кассу сдам. Сальдо на последний день двадцать девять миллионов… Сегодня начал мешки проветривать. Сырость мучает.
Колоколов. Интересно это. И немцам послужил, и своим подарочек.
Жителев. Деньги не мои — казенные.
Глаголин. А если бы ты умер?
Жителев. Так что же? Казне убытка нет. Металл — другое дело.
Глаголин. Вот тебе и вся премудрость. Жизнь. Скажи-ка, Христофорович, ты не встречал мою жену?
Жителев. Может, и встречал, да не приметил.
Глаголин. Жителев, ты не виляй.
Жителев. Тут ведь, Георгий Львович, люди боялись друг друга узнавать.
Глаголин. Видал ты ее или нет? Жива она была?
Жителев. Будто так, жива была.
Колоколов. Все они знают, эти жители. Ты разве, дедушка, газеток этих не читал?
Жителев. Читал, читал.
Колоколов. Чего же ты правду скрываешь? Какая цель?
Жителев. Я не судья на правду. Тут, милый мой, такое делалось, что ложь ходила правдой, а правда — ложью.
Глаголин (тревожась). Вы что там вычитали, Колоколов?
Колоколов. Нас война заставила смотреть на мир в открытую. (Подает газету.) Вот ваша жена… Надежда Алексеевна… ее портрет, ее проклятия… отречение.
Глаголин. Проклятия… кому? Какое отречение?
Колоколов. Там это точно сформулировано.
Глаголин (рассматривает газету). Возьмите, Колоколов, не надо мне…
Жителев. Я то же самое и говорю.
Глаголин (неприязнь). Молчи! (Но газеты не отдал.)
Жителев. Слушаюсь. (Поклонился.)
Колоколов (Жителеву). Немцы научили?
Жителев. Чему?
Колоколов. Поклонам.
Жителев. Они, они… они ведь с нашим братом как? Прямо по мордасам.
Колоколов. Так вам и надо.
Жителев. Так нам и надо. У меня у самого внучка… тоже так вот.
Глаголин (опять рассматривает газету). Портрет хороший. Она не изменилась. (Колоколову.) Ну, что же вы молчите, утешитель? Много вариантов я приготовил, но о таком не думал. (Жителеву.) Чего же ты вилял, старый? В моде у вас была Надежда Алексеевна? Не смей кивать, не смей подмигивать… убью!
Жителев. Вот вы какие, русские… По-твоему, Георгий Львович, раз я жил при немцах, так и предатель?
Глаголин. Да как же у тебя язык поворачивается сказать: «вы, русские». А сам-то ты кто?
Жителев. Ты не серчай, а вникни. Два года — как одна полночь. Ослепнешь.
Глаголин (гнев). Не полночь, а полночь… Как глупо… О чем я говорю? Да вот… портрет хороший. (Уселся в стороне).
Появляется Нона. Дикая смесь нищеты и крикливого шика. Под ноги бросила битком набитый фронтовой мешок и желтый чемоданчик.
Жителев. Вот она! Явилась моя радость.
Нона. Дед?! (Напевает.) «И мне кажется, что каждый встречный…».
Жителев. Эх ты, чучело!
Нона. Фе, как это грубо! (Глаголину.) Пардон, вы из Советской России? Может быть, мы знакомы? (Изящно кланяется.) Нона, по сцене — Лебедь! Актриса.
Жителев. Откуда тебя черт принес?
Нона (вызывающе). Я бежала из немецкого рабства… Вот моя бирка рабыни… Номер и печать… Порядок, кажется? Кошмар, безумие. Но я не овечка, чтобы стирать на ихних глупых Гретхен. Я танцовщица. Выступала в ревю.
Колоколов (мрачно). Что это за ревю?
Нона. По-русски я не знаю. По-английски — мюзик-холл.
Колоколов. Я знаю, как по-русски.
Нона. Это совсем не то. Вы очень ошибаетесь, уверяю вас.
Колоколов. Не изучал, конечно.
Нона. Тогда не надо путать.
Жителев. Молчи, закройся… На себя взгляни, ведь ты же чучело — не человек.
Нона (невозмутимо). Переоденусь.
Жителев. Каюсь за нее, танцоршей была при немцах, выкаблучивалась… за кусок хлеба. Это правда. Проси прощения.
