За столом воцарилось неловкое молчание.
Дед сурово спросил:
— Что тут происходит? Почему у всех такие кислые физиономии? Почему ты плачешь, Виргиния? Может быть, я не так сказал?
— Как можно говорить, что прошедший год был хорошим? — тихо сказала мама. — В этом году погиб мой муж, осиротел мой сын. Да не только он один…
— Что поделаешь, такова воля всевышнего! Все смертны. — Дед поставил бокал на стол. — А в своём горе виновата ты сама. Нужно было слушаться родителей. Чего только я не сделал для тебя, думая о твоём будущем! Свидетель бог, — ничего не жалел… В гимназию отдал, лучших учителей музыки нанимал, в Петербург учиться послал. А ты чем ответила на мои заботы? С кем связала свою судьбу? С бунтовщиком, нищим, оборвышем…
Он ещё что-то хотел сказать, но тут я вскочил с места и, не помня себя от обиды, крикнул:
— Не смейте! Не смейте так говорить о моём отце! Мама, мамочка, пойдём отсюда! — И, не дожидаясь её ответа, побежал к двери.
— Истинно сказано: яблоко от яблони недалеко падает! — услышал я за своей спиной разгневанный голос деда.
За мной побежал дядя Гриша.
— Постой, постой, куда ты? — говорил он, но я не слушал его. Схватил в передней своё старенькое пальтишко и выбежал на улицу. В ожидании матери сел на каменные ступеньки подъезда. Я понимал, что по моей вине произошло что-то тяжёлое, неприятное, но иначе поступить не мог…
Вышла мама. Подняла меня, обняла за плечи. Она ничего не сказала мне, но я понял, что она не сердится на меня.
Трамваи уже не ходили. На последние деньги мама наняла извозчика, и мы поехали домой.
На следующий день утром к нам пришёл незнакомый человек. Он передал мне конверт, в котором были деньги и письмо от Дяди Гриши. Письмо мама прочитала, а деньги вложила в конверт и вернула.
— Ответа не будет, — сказала она посланному. Когда он ушёл, я подошёл к маме и, не говоря ни слова, поцеловал её. О маминой родне мы больше никогда не говорили, — она как бы перестала существовать для нас.
Дни текли однообразно. Я готовился к выпускным экзаменам. Мама после школы бегала по урокам.
Плохо у меня было с одеждой, особенно с обувью. Ботинки совсем разваливались, — не ходить же в школу босиком, да ещё сыну учительницы! Помощь пришла совсем неожиданно.
Как-то вечером прибежал ко мне Костя:
— Иван, тебя Матвей Матвеевич Чеботарёв кличет!
— Зачем?
— Там узнаешь…
Схватив шапку, я побежал за Костей. Я был знаком с мастером Чеботарёвым — он дружил, с папой, часто бывал у нас.
Матвей Матвеевич долго расспрашивал меня в своей маленькой конторке про наше житьё-бытьё, про мамино здоровье. Поинтересовался, что я думаю делать после окончания школы.
— Не знаю, — ответил я. — Маме хочется, чтобы я продолжал ученье, но для этого нужны деньги, а у нас их нет.
— Да, об ученье пока что тебе думать нечего! — Посмотрев на мои рваные башмаки, старый мастер покачал головой. — Вставай, пошли со мной!
— Куда?
— Много будешь знать, скоро состаришься!..
Он повёл меня в город и купил недорогие, но крепкие ботинки. Заметив моё смущение, растерянность, погрозил пальцем:
— Ты брось эти штучки — от чистого сердца. Понимаешь?
Странное дело: от своих родственников я не принял бы никакого подарка, а от него принял, хотя мастер Чеботарёв был для меня совершенно чужим человеком…
Настал долгожданный выпускной вечер. Директор наш, добрейший Антон Алексеевич, вручая мне аттестат и грамоту за отличные успехи, даже прослезился.
— Наша школа может гордиться такими учениками как ты, Силин, — сказал он.
Особой радости от того, что окончил школу и что директор похвалил меня, я не испытывал. На душе было тревожно. Передо мной опять вставал проклятый вопрос: как быть дальше, что делать? Оставался единственный выход — работать. Но где? Кому я нужен без профессии, без трудовых навыков? Мои школьные знания и французский язык были ни к чему…
На школьном балу я не остался. Зашёл в свой класс, посидел за партой и мысленно попрощался со школой, где провёл семь лет.
Вышел на улицу. Было ещё совсем светло. В переулке, недалеко от школы, поджидал меня Костя. Это тронуло меня.
— Я знал, что ты на танцы не останешься, — сказал он и протянул мне свёрток.
— Что это?
— Подарок вот… по случаю окончания.
В свёртке оказался однотомник моего любимого поэта, Лермонтова.
— Спасибо, Костя.
— Чего там!..
Мы прошли вдоль железнодорожной насыпи и, поднявшись на холмик, сели. Тихо было кругом, не было видно ни единой живой души. Кто бывал в наших местах, тот знает, какие это унылые места — одни известковые холмы, заросли чертополоха да обрывы.
— Похвальную грамоту дали? — спросил Костя.
— Дали. — Я протянул ему грамоту. — Лучше бы работу дали… Не могу я больше сидеть на маминой шее!
— Подумаешь, работа! Как говорят наши мастеровые, была бы шея, хомут найдётся. Валяй к нам в мастерские!
— Просто у тебя всё получается: захотел — пошёл в мастерские, поступил на работу… А кто меня возьмёт?
— Возьмут, — убеждённо сказал Костя. — Наши заступятся. Они твоего батьку крепко уважают. То и дело слышишь: «Вот если бы Егор Силин», «Егор Силин подсказал бы, как поступить». А намедни мастер Чеботарёв отругал меня: «Что же, говорит, ты не сказал, что дружку твоему, Ване Силину, и его матери туго приходится? Знай мы это, подсобили бы». Обязательно заступятся, вот увидишь!
— Папины друзья, может быть, и захотят помочь мне, но я-то ничего не умею делать!
— Научишься, — уверенно ответил Костя.
Мы замолчали. Перелистывая страницы однотомника, я наткнулся на знакомые ещё с детства строки и прочитал их вслух:
…Краснеют сизые вершины,
Лучом зари освещены,
Давно расселины темны;
Катясь чрез узкие долины,
Туманы сонные легли…
Не знаю уж почему, но эти стихи с удивительной силой отозвались в моей душе.
— Здорово пишет! — негромко сказал Костя. — Если бы я учился, тоже стихи бы писал… Иногда в душе такое делается, что словами не скажешь, а вот стихами можно…
Спускались сумерки. Большой багряный диск солнца, скрывшись наполовину за дальними холмами, окрасил редкие облака в розовый цвет. Подул ветерок. Мы молча следили, как медленно угасал день, как в небе одна за другой зажигались звёзды…
Дома меня ожидал сюрприз. Мама приготовила подарок, да ещё какой! Тёмно-синий шерстяной костюм, белую рубашку, галстук. На столе красовался румяный пирог, бутылка вина.
— Мама, можно Костю позвать? — спросил я, поблагодарив за подарок.
— Ну конечно!
Я сбегал за Костей, затащил его к нам. Мы пили вино, вслух мечтали о будущем, пробовали петь. И мама развеселилась, у неё даже щёки порозовели.
Утром я заметил, что на её пальце нет золотого колечка с крошечным камнем — папиного подарка.
— Ой, мама, зачем ты это? — Я чуть не плакал.
— Мне так хотелось сделать тебе приятное в день окончания школы, — ответила она, улыбаясь сквозь слёзы.
Скорее на работу, на какую угодно, лишь бы хоть немножко помочь ей!..
Я пошёл в железнодорожные мастерские. Разыскав мастера Чеботарёва, начал было объяснять ему цель моего прихода, но он не дал договорить:
— Знаю, работа тебе нужна!
Я кивнул головой.
— Жаль, конечно, что не можешь дальше учиться. Слыхал, способности у тебя большие. Ну ничего, повариться в нашем котле тоже не мешает! Пошли…
Он повёл меня к начальнику мастерских, сказал тому, что я хочу поступить на работу, что меня можно принять учеником токаря, — парень я грамотный, школу железнодорожную с отличием окончил.
Начальник поправил пенсне, внимательно посмотрел на меня, взял карандаш.
— Как зовут?
— Иван Силин.
— Силин?.. Знакомая фамилия! Постойте, это не тот ли машинист Егор Силин, которого после пятого года выслали из Петербурга и отдали под надзор полиции?
— Так точно, это его сын. А год назад Егор Васильевич сложил голову за царя и отечество! — ответил Чеботарёв.
— Это ничего не значит! Была бы его воля, он поступил бы совсем по-другому… Так, так, сын Егора Силина, значит, — начальник ещё раз посмотрел на меня. — Ладно, я приму его. Но, молодой человек, не советую вам идти по стопам отца! — Он написал и протянул мне записку.
Я изо всех сил сдерживался, чтобы не нагрубить ему.
Спускаясь по лестнице, я спросил Чеботарёва:
— За что отца выслали из Петербурга и отдали под надзор полиции?
— Ты про большевиков, про Ленина слыхал?
— Нет.
— Придёт время — услышишь… Твой отец был большевиком-ленинцем.
Большевики-ленинцы, — кто они такие, почему власти боятся их? Всю дорогу домой я думал об этом.
Дома спросил маму: кто такие большевики-ленинцы?
