там, внизу, а как без нее обойдешься? Не разожжешь костер, задует ветер пламя, и взрывом накопившегося в печи газа может снести всю эту «корону» домны, на которой он разместился, весь колошник, или, чего доброго, разрушить шахту…
Лучинки, терпеливо нащипанные и сложенные шалашиком, дружно вспыхнули. Раздуваемые ветром, темно-бурые от мазута, в котором были испачканы доски, вспыхнули языки пламени. Все еще тяжело дыша после подъема, Ковров взглянул на близкие отсюда с высоты мятущиеся космы тяжелых облаков. Они неслись над заводом, над печью, и казалось, будто площадка, на которой он стоял, как мостик корабля, стремительно движется навстречу осеннему небу.
Не раз, забираясь на колошник печи, Ковров испытывал это странное ощущение полета. Больше ничто не заслоняло раскинувшейся во все стороны заводской панорамы с отблескивающими нитями железнодорожных путей, с трубами, возносящимися к самому небу, зданиями цехов, как будто небрежно разбросанными по земле. Но вытянутые коробки цехов на самом деле стояли в строжайшем порядке, определяемом не законами геометрии, а неизбежной взаимосвязанностью звеньев конвейера металлургического производства.
Ковров опять присел у костра и принялся пристраивать доски так, чтобы к пламени было больше доступа воздуха и огонь охватил их со всех сторон.
Костер, раздуваемый ветром, наконец, разгорелся. Надо было действовать! Действовать! Осторожно, чтобы не потушить пламя, Ковров вынул объятое огнем с одного конца полено, добрался до засыпанного устройства и бросил факел в пасть домны. Прошло несколько секунд. Из чрева печи с угрожающе нарастающим звуком «У-у-х» выметнуло клуб дыма. Растянутый во времени взрыв. Значит, первая опасность миновала. Надо сбрасывать в печь горящие поленья, поджигать газ, не давать ему скапливаться в больших количествах.
На площадку вылез, едва дыша после крутого подъема, присланный мастером для подмоги горновой Васька. Видимо, другого, работящего — считалось, что Васька забулдыга — во время аварии сыскать не удалось. Ковров показал своему помощнику, куда бросать горящие обломки досок и, уверенный, что Васька не подведет, не так уж он плох, стал спускаться на литейный двор к Черненко. Конечно, мастер уже знает, что Ковров ночью был в цехе, и догадывается о его возне с автоматикой. Двери-то в зал с реле остались открытыми. И хотя всем известно, что ночью буйствовал ураган, что, очевидно, ветер порвал броню каупера и оборвал воздуховод, но эксперименты Коврова не могут не возбудить подозрений…
Ковров нашил Черненко и попросил направить на колошник еще двух человек с дровами. Мастер — сутулый, в притертой к седеющей голове кепке, сказал: «Жди меня здесь…» Распорядившись о подмоге, вернулся. Он знал то, что еще не было известно Коврову: мастера печи Ивана Чайку ударило обломком кирпича, когда он выбежал наружу во время разрушения каупера. Скорая увезла Чайку в больницу.
Они стояли около железнодорожных путей. В пролом сорванных трубопроводов и перекрытий смотрелось небо, будто не стальные конструкции, а само оно — облачное, хмурое небо, свалилось наземь. Черненко раздумывал, говорить Коврову о несчастье с его другом или сейчас не тревожить? Пусть, пока идет аврал, спокойно делает свое дело. Все равно ничем нельзя помочь, тем более, что вместе с пострадавшим на скорой поехал Виктор Андронов.
Черненко молча вытащил пачку сигарет и протянул Коврову. Неверным движением пальцев тот добыл сигарету и, нагнувшись к мастеру, прикурил.
— Директор приезжал ночью, — затянувшись и выпустив загустевшую в сыром воздухе струю дыма, сказал Черненко. — Тебя разыскивал. Ему сказали, что ты во время аварии был на печи, знаешь, как все случилось…
— Кто сказал? Чайка? — встрепенулся Ковров.
Черненко помолчал. Не хотелось говорить, да придется, директор разыскивал Коврова именно потому, что Чайку увезли, не у кого было спросить.
— В больнице Чайка… — насупившись сказал Черненко.
— В больнице?!
— Ударило кирпичом, когда каупер разрушился, Чайка выбежал наружу и как раз… А ты в это время, говорят, выбежал пути расчищать. Кроме тебя, не с кем было директору говорить.
Ковров смотрел на Черненко остановившимися глазами.
— В каком состоянии Иван? — сипло спросил Ковров.
Черненко пожалел Коврова, сказал:
— Не знаю. С ним в скорой поехал Виктор Андронов. Силком влез, ты его знаешь. Присмотрит, сделает, что потребуется.
Они стояли друг перед другом и смотрели себе под ноги на ржавую землю. Черненко отбросил недокуренную сигарету и взглянул в усталое, без кровинки лицо Коврова.
— Летит из Москвы, из министерства, Григорьев с комиссией, — заговорил Черненко. — Вызван с Юга начальник цеха. Тебе это известно?
— Откуда мне знать? — мрачно ответил Ковров.
— Алеша, прежде чем с директором будешь говорить, расскажи мне, как случилось… — негромко, устало попросил Черненко.
Ковров только теперь заметил, как потемнели глазницы Черненко и более обычного горбились плечи. Почему-то на ум пришел недавно проведенный вечер на дне рождения мастера. Уходя тогда от него, а потом и на другой день, испытывал Ковров благостное умиротворение. И не лежала душа работать со схемой автоматических устройств наперекор Черненко, не хотелось осложнять жизнь хорошему человеку, до пенсии ему оставался ровно год… А теперь вот что получилось, смотреть на Валентина Ивановича страшно.
— Хорошо, расскажу, — покорно согласился Ковров.
— Всю правду, — попросил Черненко.
— Да, Валентин Иванович, — глуховато, но напористо подтвердил Ковров.
— Я слушаю, Алеша… — Черненко приготовился к тяжкому и неизбежному. Он догадывался, почему Ковров оказался в цехе ночью, хотя работал в дневную смену. — Перед тем как проломило каупер, автоматику включал?
Ковров, не разжимая бескровных губ, кивнул:
— Включал, Валентин Иванович… Незадолго до того, как ветер разрушил каупер. Включал! — Ковров энергично кивнул, подтверждая этим жестом, что говорит правду.
— Та-ак… — протянул Черненко. Плечи его еще более ссутулились. — Что дальше было? — потускневшим голосом спросил он. — Не сработала?
— Не сработала, — с трудом вытолкнул из себя Ковров. — Два раза — секунда в секунду… А на этот раз отказала. Половина схемы сработала, а вторая отказала. Почему — не знаю.
— Когда это — два раза? — поинтересовался Черненко и поднял на Коврова усталые глаза. — Я тебе запретил включать. Тайком, значит?..
— Тайком, Валентин Иванович, — подтвердил Ковров. Теперь ему нечего было терять, он понимал, что судьба его решена, на стихийное бедствие, скорее всего, не посмотрят, другим печам ураган не причинил беды. И скрывать Ковров ничего не хотел. Принялся обстоятельно объяснять Черненко, что первый раз включал довольно давно, ночью, второй раз совсем недавно, тоже в ночную смену. Работала автоматика безотказно.
— Себя не жалеешь, — сказал Черненко, — и меня тоже…
— Не мог я по-другому, Валентин Иванович. Ну, не мог! — Ковров вскинул на Черненко темные, упрямо смотревшие глаза.
— Чего тебе надо было? Ну, чего?.. — спросил Черненко так тихо, что голос его потонул в шумах маневрировавшего состава ковшей. Ковров понял его скорее по движению губ. Понял, но не
