Глава пятая
1
Карл Зитар вернулся в свой батальон в конце зимы. После окончания школы прапорщиков его командировали в Юрьев, где стоял латышский резервный батальон, который по своей численности превосходил полк военного времени. Там Карл пробыл два месяца, обучая молодых стрелков. В марте его вместе с одной из маршевых рот отправили на Рижский фронт для пополнения батальона, понесшего тяжелые потери в кровавых мартовских сражениях [40]. Рота, в которой Карл проходил курс первичного обучения, потеряла всех офицеров и две трети солдат. В других ротах из двухсот штыков в строю осталось человек по двадцать.
Горсточки закаленных в боях солдат было недостаточно для того, чтобы, вобрав в себя новые сотни молодых стрелков, сделать их настоящими бойцами. Точно такое же положение создалось и с офицерским составом. Наспех испеченные прапорщики еще не имели никакого боевого опыта, и вполне естественно, что в некоторых ротах молодые офицеры, жертвуя своим командирским авторитетом, больше полагались на унтер-офицеров, чем на себя.
Карл Зитар, прикомандированный ко второй роте в качестве субалтерна [41], находился в довольно сносных условиях в сравнении с другими товарищами по школе. Его командир роты, поручик Рубенис, был опытный, закаленный офицер, с самого начала войны находившийся на разных участках фронта и неоднократно награжденный орденами за боевые заслуги. Рубенис учился в том же реальном училище, где Карл, и окончил его года за два до начала войны. Он, насколько это было в его силах, помогал Карлу освоиться с новой обстановкой. Рубенис хорошо знал психологию стрелков и вечерами в общей землянке за стаканом чаю разбирал ход сражений и рассказывал о характерных эпизодах из жизни стрелков.
— Каждый солдат в душе уважает своего офицера, жаждет общения с ним, — говорил Рубенис. — Офицер, который не умеет или не желает откликнуться на это стремление, достоин сожаления. Открой солдату сердце — он полюбит тебя, как отца или брата, а попробуй держаться с ним надменно, обижать его — и ты не преодолеешь его сопротивления никакими наказаниями.
Эти беседы помогли Карлу завоевать симпатии стрелков роты и уважение унтер-офицеров.
Рубенис брал его с собой в ночную разведку, учил, как ориентироваться в боевой обстановке, и, давая ему небольшие задания, приучал к опасностям и самостоятельным действиям.
После ожесточенных боев восьмого марта на фронте установилось затишье, лишь по временам прерываемое артиллерийскими налетами да обычной перестрелкой между позициями. На всем секторе фронта воинские части были заняты подготовкой плацдарма для предстоящих июльских сражений. Кое-какое разнообразие в монотонные будни позиционной войны вносили поиски разведчиков. Изредка патруль приводил пленного и приносил трофеи; иногда случалось, что кто-то не возвращался из разведки, кого-то отправляли в госпиталь. В болотистых лесах звенели топоры и лопаты, неожиданно прорывалась песня, распеваемая ротой, проводившей учение в ближнем тылу. Настоящих военных действий, артиллерийской канонады, страха Карл еще не испытал. Единственный случай непосредственного столкновения его с противником произошел в разведке, когда возглавляемый им патруль встретился с немецкой разведкой. Короткая перестрелка, удачный маневр под прикрытием темноты — и неприятельская группа была взята в плен: немецкого капрала, тяжело ранившего двух стрелков гранатой, закололи штыком, остальных трех немцев взяли с собой. Обычная, казалось бы, даже незначительная операция, а вот офицеры батальона после этого случая стали смотреть на молодого прапорщика как на настоящего, полноценного боевого товарища.
Подготовка плацдарма предусматривала развитие основных событий летом. Но батальон Карла не дождался этого: в начале апреля его перебросили на Остров Смерти [42].
Весенней ночью, освещаемой непрерывными разрывами немецких снарядов над Даугавой, батальон переправился через реку и три недели оставался отрезанным от внешнего мира на маленьком клочке земли, за обладание которым боролись две армии. Три недели под ураганным огнем артиллерии, под дождем мин и градом пуль; три недели в отравленном газами застенке, где под укрытиями ветер разносил трупный смрад, а с воздуха угрожали бомбы аэропланов; будучи не в состоянии уничтожить противника на земле, человек вел подкоп под его траншеи. Немцы почти ежедневно шли в атаку и всякий раз, истекая кровью, откатывались назад. Стрелки постепенно превратили траншеи в настоящую крепость.
На Острове смерти не было такого места, где бы не рвались снаряды и не проходила бы смерть. Каждая пядь земли была полита кровью.
И, несмотря на это, даже здесь, где грохот неба и стоны земли сливались как бы в предсмертную какофонию агонизирующего мира, — даже здесь человеку трудно было усидеть в подземном укрытии. Темной ночью, озаряемой лишь светом ракет, он вылезал из норы с винтовкой в руках и связкой гранат у пояса и подкрадывался к рассерженному зверю, свирепо выглядывавшему из-за мертвого поля. Подкравшись, тащил у него из-под носа приманку, ослепляя его залпом огня, бросал ему в морду обжигающую гранату, — как будто зверь и без того недостаточно был раздражен и взбешен. Затем человек убегал и скрывался в норе, наблюдая оттуда, как безумствует противник, как изрыгает на Остров огонь из пушечных жерл и рвет землю.
Каждую ночь разведчики совершали вылазки на ничейную полосу, которая местами была не шире предела досягаемости гранаты; следили за передвижением противника, перерезали проволочные заграждения и охотились за «языками». Да, теперь Карл Зитар узнал, что такое война. В ротах каждый день были убитые и раненые. Тела убитых до ночи лежали в окопах рядом с живыми, и ночами, белыми военными ночами, их переправляли на противоположный берег и хоронили.
Три недели на Острове смерти, три недели в резерве за Даугавой, где оглушенный затворник Острова, попав в условия тылового комфорта, мог немного оправиться от кровавого кошмара и постичь, из какого пекла он вырвался. И опять однажды ночью роты переправили на бревенчатых плотах через реку к роковому сторожевому посту, откуда многим не суждено было возвратиться.
Ансис Валтер служил в первой роте ефрейтором и командовал отделением. Прошлой осенью за бои под Слокой [43] он получил георгиевский крест. Карл Зитар иногда заходил к нему поболтать, в особенности, когда стрелки получали почту. Здесь, на фронте, разница в служебном положении не мешала их дружбе. Карл получал больше писем, чем Ансис: еженедельно писал Янка, изредка — отец, а Эльза в каждом письме интересовалась, когда же брат приедет домой на побывку, и упрекала за то, что не прислал ни одной фотографии. Но Карла все эти письма радовали меньше, чем коротенький застенчивый привет от Сармите, передаваемый через брата. Эти приветы, на которые он отвечал также через Ансиса, давали ему право написать Сармите, и временами он даже хотел это сделать, но не писал по той простой причине, что не знал, как это сделать. Послать сдержанно-вежливое письмо не хотелось. А сказать все откровенно, как чувствовалось и думалось, мешала неопределенность отношений. Они ведь еще ни разу как следует не поговорили. Поэтому Карлу оставалось мечтать про себя и ждать того дня, когда можно будет самому поговорить с Сармите… если вообще придется еще встретиться: Остров смерти требовал все новых жертв.
В конце мая, в один из тех отчаянных ночных разведывательных походов, о которых стрелки рассказывают друг другу спустя много лет, патруль, возглавляемый Карлом Зитаром, захватил двух пленных и пулемет, а самого Карла ранило — осколок ручной гранаты вошел в бедро. До наступления рассвета его на лодке переправили через Даугаву и с первым санитарным поездом отвезли в Ригу. За эту операцию он был награжден георгиевским крестом и получил чин подпоручика.
2
Неделей позже в Зитарах получили письмо от Карла, он сообщал о ранении и просил, если случится оказия в Ригу, прислать ему кое-какие книги. Кому ехать к Карлу? Хотелось бы всем, но обстоятельства в этот момент сложились так, что никто из взрослых поехать не мог. У Эрнеста хорошо шла рыба: не хотелось упускать большой улов. Одна из лошадей Зитаров была занята на строительстве военной дороги, на второй капитан уехал выполнять гужевую повинность в Цесис. Пройти пешком солидное расстояние до Риги и обратно было не под силу женщинам, поэтому ни мать, ни Эльза не могли выполнить просьбу Карла.
— Значит, придется пойти мне, — решил Янка, находившийся дома на летних каникулах. Польщенный тем, что на его долю выпало такое важное поручение, он быстро собрался в дорогу и увязал в узелок книги для Карла. Мать дала ему немного денег и банку варенья, которую берегла всю зиму на случай, если Карл приедет зимой погостить. Эльза посоветовала купить в Риге пачку печенья и плитку шоколада: больные любят эти лакомства.
